Буря

— Ч-что за Р-ра-радман?

— Отец Алмана и Вигмана Барлотомеев. Замкнутый был человек. Тихий и мрачный. Я виделся с ним однажды. Так он даже не предложил мне медовухи! Запомните, тот, кто не желает разделить с тобой хлеб, никогда не разделит с тобой свое мнение.

— Почему?

— Потому что в нем нет уважения, Томми. А без уважения трудно найти общий язык.

Хуракан прищурился, приблизившись к влажному, хрупкому пергаменту, и едва не проткнул носом тонкую бумагу. Он с интересом расшифровывал корявый подчерк одного из старых визирей Станхенга, и неожиданно замер. Дымчатые глаза старика округлились.

«Лаохесан Опаленный заключил внебрачный союз с уроженкой Хорго. От их союза на свет появился ребенок, предположительно мальчик, имя при рождении не дано».

— Ребенок? Вслух возмутился он и согнулся над столом, будто горбун. Его пальцы с силой сжали края пергамента, оставив на нем разводы, а легкие непослушно сжались, как будто у них было право сжиматься и разжиматься, когда им заблагорассудится.

Хуракану стало не по себе, он встревожено перечитал предложение и вдруг замер. В его глазах вспыхнуло ярое недоумение. Он прожил более ста лет, и, тем не менее, застыл в полнейшей растерянности.

— Ребенок… Тихо повторил он, прокатившись дрожащими пальцами по серебристой бороде, и внезапно усмехнулся. Кажется, у Лаохесана Опаленного был… сын.

АРГОН

Лошадь плохо слушала Аргона. Она вертела головой, пытаясь сбросить наездника со спины, и издавала недовольные ворчания. Предводитель погладил ее по угольной гриве, а она лишь громче возмутилась. В конце концов, спутники Аргона начали посмеиваться над тем, как безмозглая кобыла ставила на место сам ветер Дамнума, и посматривали на него с открытой издевкой. Если мужчина не может приручить коня, на что он вообще способен?

— Кажется, ветер сегодня не попутный, отрезал Вольфман, наблюдая за Аргоном, и на его лице появилась самодовольная ухмылка. О н чудесно чувствовал себя в седле, и ему не доставляло проблем одновременно разговаривать, злорадствовать и сжимать поводья.

Небольшой отряд из пятнадцати стражей, не считая короля, Эрла Догмара и Аргона, направлялся на север Калахара в огненные земли Халассана. Каменные сердца с большим трудом сдерживались от острот в сторону самого Черного Ястреба, который обворовывал их казну на протяжении многих лет. Аргон вместе со своей шайкой дикарей пробирался в их казармы, тайком забирал провизию, он устраивал засады, поднимал ложную тревогу, и именно он ехал впереди колонны с абсолютно невозмутимым видом; количество угрюмых взглядов, прожигающих его спину, увеличивалось с каждым ударом подков об иссохшую землю Вудстоуна. И как бы гневно Вольфман Барлотомей не поглядывал в сторону своего нового союзника, его злость терялась на фоне перекошенных от возмущения лиц, а самое негодующее лицо было у Эрла Догмара. Он так стискивал в кожаных перчатках поводья, что костяшки его пальцев звонко трещали, и так как путь до Фера был долгим, Аргону приходилось терпеть и этот звук, и шепот за спиной с завидной стойкостью.

Отряд короля Вольфмана Барлотомея пребывал в пути уже четвертый день. Солдаты останавливались на ночлег, выстраивали гигантский, двухъярусный шатер с позолоченной бахромой для его величества, а потом под звездным небом выпивали эль и хохотали о том, как от них несет псиной, и как хотелось бы им вернуться в Станхенг, чтобы провести ночь в объятиях распушенных девиц Гунноры из пивной.

Ночи стали светлее. На пятые сутки Аргон сидел, облокотившись о корявое, черное дерево, которое, казалось, горело годами, но так и не превращалось в пепел, и следил за ультрамариновым небом, сжимая в пальцах холодный металл отцовского клинка.

Ему хотелось вновь увидеться с отцом. Ему хотелось похоронить его. Достойно. Так, как хоронят всех летающих людей сжечь тело и развеять пепел на западном ветру. Но он не мог отплатить Эстофу за верность и любовь, он не исполнил его желание, не поборолся за его великое имя. Он оставил пепел отца на пограничном утесе Арбора и ушел.

Ядовитая желчь прокатилась вдоль пищевода, расползлась по венам, как по паутине, и Аргон зажмурился, тешась лишь единственной отрадой в своих мыслях: картиной отрубленных голов Осгода Беренгария и Алмана Многолетнего на серебряном блюде. Так он справлялся с болью каждый день и каждую ночь. Он представлял, как мстит за отца, он представлял, как поднимает голову Осгода над землей, и как кровь из его оторванной шеи скатывается по его запястью и плечам. С этими мыслями он засыпал и просыпался. Лишь вера в отмщение не позволяла ему сойти с намеченного пути.

На шестые сутки земля под ногами окрасилась в темно-оранжевый цвет и покрылась широкими трещинами. Деревья исчезли. Перед путниками расстилалась мертвая пустыня, края которой не было видно. За холмами находился пограничный город Фер, где раньше жили хранители Халассана и лучшие стражи Опаленных. Огненная земля не давала много еды, но в ее недрах покоились залежи золота и алмазов. Р еки, такие же коричневые, как и пески, обогащали страну и ее жителей, а в рудниках добывалось самое большое количество драгоценностей во всем Калахаре. Богатство Халассана скрывалось за картиной мертвой земли, и, казалось, что в бесконечных пустынях можно найти лишь смерть, но никак не сокровища. После массового истребления огненных санов смельчаки из Дамнума и Вудстоуна пытались добыть золото Халассана, но никто из них так и не вернулся домой.

Аргон стянул с плеч шерстяной килт, расстегнул верхние пуговицы рубахи и жадно припал губами к небольшой фляжке с водой. Чем ближе к Феру, тем душнее становилась погода, и солнце, словно издевалось над непрошеными гостями, обрушивая на их головы безжалостные, острые лучи. Предводитель прикрыл ладонью глаза и процедил:

— Жарит, как в аду.

— Как долго нам еще идти до Фера? Спросил Вольфман, взглянув на Догмара. В его глазах пылала жуткая усталость, а по лицу толстыми струями лился пот, но он не снимал королевских одеяний, сверкающих доспехов и атласного, алого плаща. Он был королем и не имел права расхаживать в одной тунике перед отрядом каменных сердец. Сутки?

— Уже ночью вы будете отдыхать в достойных покоях, ваше величество.

— Сомневаюсь, что нам предоставят покои.

— Вы король…

— … Станхенга, продолжил юноша, изнуренно сгорбив плечи. Вечером разобьем лагерь, а утром отправимся на переговоры с главой Фера. Нам нет нужды злоупотреблять гостеприимством огненных санов, даже если оно у них имеется.

Догмар покорно кивнул, а Аргон глотнул еще воды. Удивительно, как такой грубый и дикий мужчина, как Эрл Догмар, беспрекословно выполнял приказы короля? Он старел, слабел, становился еще злее и надменней, но, тем не менее, умело и верно прислуживал. В краях Аргона таких людей ценили, и потому даже сам юноша, несмотря на свое скверное отношение к сэру Догмару, проникся к нему уважением. Преданных соратников найти не так просто, как кажется. Каждый из них стоит десятка бравых воинов.

Колонна двинулась северней, и герб с изображением золотых колосьев Станхенга распрямился на сильном ветру. В глуши пустыни были слышны лишь топот ног, копыт и звонкое бренчание искусных доспехов каменной армии. Воздух был настолько сух, что горло неприятно саднило, и Аргон машинально отпивал воды, а потом ругал себя за то, что так вольно распоряжался запасами. Когда день клонился к сумраку, перед путниками открылся вид на четыре гигантские, каменные статуи, обозначающие границу Халассана. За этими колоннами располагалась территория огненных санов или же, как их называли в народе, «опаленных призраков». Аргон нахмурился, посмотрев на сторожевые вышки на пиках массивных скульптур, и сбавил скорость.

— Там никого нет, сказал он, сощурив глаза. На вышках.

— Город в руинах, рявкнул Догмар.

— Но он живет. И на сторожевых пунктах должен кто-то стоять.

— У них не так много людей, чтобы выставлять их на пограничной линии.

— Их народ истребили. Только болваны не будут обороняться.

— От кого обороняться? С недоумением переспросил король Вольфман и взглянул на рыжеволосого спутника. Тот так сосредоточенно нахмурил лоб, что король невольно засомневался в своих же словах. Люди боятся посещать огненные земли.