Бурят
Шрифт:
— И что же делать?
— Послушай, Иван Алексеевич, вот ты у большевиков главный. А раз главный, то должен думать, принимать решения и командовать.
— Но меня тоже не учили брать…
— Тогда давай так договоримся: ты теперь не будешь главным, а главным мы назначаем меня. И ты тогда будешь слушать мои команды.
— Договорились, а делать-то что?
— Кто знает, сколько у казаков в Троицкосавске наших? То есть бурят и монголов?
— Ну… я не знаю, но думаю, что нисколько. Китайцы есть, их два полных эскадрона, а бурятов Семенов всех за Читу давно уже увел: понимал, сволочь, что против своих они воевать не станут. Думал, их сагитировать?
— Агитировать ты их потом
— Нет.
— А солдаты, которые на войне были? Только мне нужны такие, кто награды за свою службу получал.
— В Иркутске есть один с георгиевской медалью, а здесь… трое с медалью «За храбрость» вроде…
— Тащи их сюда, для них как раз работенка имеется…
Селенгинские буряты за последние пять лет очень сильно поменяли образ жизни. И более всего поменяли за последние два года, но вовсе не революция стала тому причиной. Просто в результате войны у них появилось много современного оружия (в основном, почему-то, японские «Арисаки»). Ружья у них и раньше были: коров пасти в местах, где волки встречаются чуть ли не чаще собак, без ружья никак нельзя — но Арисака была удобнее берданки. А в последнее время и с патронами к ним проблем не стало: хотя японцы их и не продавали, но обильно снабжали боеприпасами тех же семеновцев — а какой казак откажется от денег? А в последнее время и на продукты они патроны с удовольствием меняли (кстати, именно по этой причине даже в «окруженном» Троицкосавске казаки бурятов, приходящих в город, не трогали и даже защищали их от чехов).
Старый Зодбо, привезший в город подстреленную косулю, рассказывал сидящим вокруг него казаков «последние новости с воли»:
— Плохи ваши дела, ребята. Пришел на Селенгу страшный полковник Андреев, а с ним несметно горных стрелков. Их при царе по всей России собирали, и есть среди них много разных людей со всей державы. Даже буряты есть. Вы слушали, как самого атамана Семенова на переправе застрелили?
— Пуля — она в любого попасть может…
— Пуля попадает в того, для кого стрелком назначена. Я встречал Мунхэбаатара, это он Андрееву сдавал экзамен.
— Это что такое?
— Не знаю, но если бы он не попал, то не взял бы Андреев его в свой отряд — а там все стрелки такие, что за версту в голову попадают. Мунхэбаатар попал, но, рассказывал, попасть мало, нужно потом и от тех, кто за ним пойдёт, уйти. Он ушел… то есть не пошли за ним и он просто ушел, но в отряд его за это пока не приняли. И говорил он, что теперь ему другое задание дали: издали всех, кто в городе останется и сдаваться Андрееву не будет, пострелять. Не всех, урок ему две дюжины подстрелить определен, из которых есаулов или хоть хорунжих не менее трех.
— Спасибо, что предупредил, на окраину, пока еще две дюжины наших не подстрелят, соваться не будем.
— Глупые вы, у Андреева с такими экзаменами только вокруг Троицкосавска стрелков с пару дюжин сидят.
— Так, а ты пришел за патронами, которыми нас же и убивать будут?!
— Говорю же: глупые. У стрелков тех ружья особые, им и патроны особые нужны. А эти патроны хороши волка бить, косулю или зайца, ими за версту человеку в голову не попасть.
— А ты нам зачем все это рассказываешь? Запугать хочешь?
— Вас Андреев поубивает — и где я патроны покупать буду?
— Тоже верно…
— Я вам так скажу: слышал, что Андреев своим так приказал: ежели кто из мобилизованных казаков отсюда сам уйдет под его руку, то тех трогать не будут. Пойдут служить — через полгода, говорит, вину перед Россией искупит. Служить не пойдет, то можно работой искупить: он вроде рудник
какой-то ставить хочет и завод. Или на землю сядет — тут работой крестьянской уже три года искупать придется. А если кто к нему чеха притащит… говорит, что за чеха одного, живого или мертвого, он двоих казаков простит, а за офицера, тоже чеха, сразу пятерых.— Сладко ты в уши льешь…
— Из тех полков, что Семенов хотел сюда привести, уже больше двух эскадронов к Андрееву ушли. Служить остался неполный эскадрон, а прочие кто по домам ушел крестьянствовать, кто на рудник подался — но все довольны. Жалко, у них теперь патронов не купить…
— Слушай, Зодбо, а ты нас к Андрееву вывести сможешь? А то выйдем и этому твоему баатару на мушку попадем…
— Не знаю… Я спрошу, все же Мунхэбаатар из соседнего яса, мы с его отцом дружили. Вы мне две дюжины патронов подготовьте, я через три дня приду. Тогда и скажу, а сколько вы мне за это заплатите…
— Да у нас только сибирки.
— Мне бумага без надобности. А вот патроны… сто штук, или чеха одного, офицера: Андреев за живого чеха серебром платит, и патроны тоже дать может. Через три дня ждите…
Насчет «особых ружей с особыми патронами» Зодбо казакам не врал: трем его лучшим стрелками винтовки подарили представители Канадчины. Росс МК-III снискала славу лучшей снайперской винтовки, а Николаю Павловичу она понравилась еще и тем, что хотя выстрел получался очень громким, понять, откуда стреляли, было практически невозможным. Сами канадцы винтовку (именно в снайперском варианте) именовали чаще всего «гром небесный», потому что хитрая конструкция с длиннющим стволом приводила к тому, что уже за пару сотен шагов казалось, что выстрел раздается «с неба». А хороший стрелок мог в человека попасть и за километр. Сам канадцы считали, что «оптимальная дистанция стрельбы» начинается с шестисот ярдов: стреляя с такого расстояния можно было после выстрела и убежать от ответного огня, или даже уйти не спеша.
На самом деле винтовка была совсем даже не лучшей, кроме действительно выдающейся точности стрельбы она больше ничем хорошим похвастаться не могла. Даже такая мелочь, что каждый патрон перед заряжанием требовалось очень хорошо вычистить, так как малейшая грязь винтовку намертво заклинивала, порадовать уж точно не могла. Но по части стрельбы в мишень равной ей действительно не было…
К середине сентября казаков в Троицкосавске осталось около шести сотен, а чехов… их совсем не осталось. После того, как два десятка из них просто исчезли, иностранцы что-то заподозрили и решили прорываться из города к железной дороге. Ну из города-то они ушли…
Все же большевики какую-то организацию с Забайкалье создать успели. Не особо авторитетную — даже большинство партизан их ни в грош не ставили, но довольно дисциплинированную. И просто «пригласить на праздник» несколько партизанских отрядов они сумели. Так что чехов встретили почти семь сотен очень недовольных их поведением русских товарищей — а тех, кто попытался скрыться, отловили буряты. Кузнецов был результатом очень доволен, а вот Николай Павлович — нет:
— Я думаю, что командиров этих партизан нужно под суд отдать!
— Почему? Всех же чехов… разбили.
— А сколько сами людей потеряли? Одних убитых под сотню, раненых в отрядах каждый второй. Кто теперь с врагами воевать будет?
— Но войны без потерь не бывает!
— Вот поэтому вы, большевики, и не побеждаете. У меня среди бурятов погибли двое, раненых человек десять — и именно буряты половину чехов взяли.
— И расстреляли сразу…
— Вот уж извините, Иван Алексеевич, никто чехов не расстреливал и даже не собирался.
— Но ведь вы приказали их всех убить…