Буймир (Буймир - 3)

Когда прибыли женщины, партизаны обрадовались - будет кому хлеб испечь. Мавра принялась наводить порядок в землянках, запрягла в работу Теклю, чтобы меньше изводилась да горевала, скорее приходила в себя. В чугуне запаривали золу, она оседала, а щелок, крепкий, желтый, сливали, если получался слишком крепкий, разбавляли водой, чтоб не разъедал белье. Обстирали всех партизан, в землянке стоял удушливый запах, на снегу, сливаясь с ним, вымерзали рубашки.

Мало сказать, перестирали белье, - а кто Марка вылечил?

Не однажды Марко ночевал прямо на снегу... Привык, усвоил медвежью хватку. Частенько ходил в разведку, ползком в мокряди пробирался в стан врага, лежал в болотах, на талом снегу. Где-нибудь в лесной чащобе вытопчет себе логово, прикроет хворостом, автомат под голову, - засыпал...

Как-то брел селом, промерз насквозь, навстречу молодица с коромыслом, поставила ведра, сняла с головы платок, повязала Марку на шею. И как осмелилась, долго ли полицаю выведать, кто помогает партизанам.

– Спасибо, сестра, разобьем врага, отдарю...

Посмотрела полными сочувствия и боли глазами - не иначе о ком-то своем вспомнила.

Теплый платок согрел душу. И, засыпая на снеговой постели, он с благодарностью вспоминал эту женщину.

Теперь лесные злоключения давали о себе знать. Марко места не находил - тело покрылось струпьями, его бросало то в жар, то в холод. Хотя бы раны не открылись. Чирьи стягивали кожу, гноились на боках, на спине, нарывали. Стоило задремать - зуд начинал мучить хуже всякой болячки, спросонья раздирал больные места, тело горело, рубаха становилась как лубяная.

Фельдшер Лука, ходивший за ранеными, ничем не мог помочь Марку, у самого чирьи высыпали на ногах, он прикладывал к ним печеный лук. У Марка же они высыпали по всему телу, требовалось переливание крови. Мавра сама принялась спасать Марка. Натолкла синего камня, серы, которую тайком добыли у одного ветеринара, добавила чистого дегтю, сулемы, куриного помета, сварила всю эту смесь. Текля набирала густой смеси на руку, смазывала больные места на теле Марка.

В одной из землянок с бревенчатым потолком еще осенью сложили печь, у стены лавку сбили, во дворе в бочке нагревали воду, ведрами носили в землянку - там партизаны мылись.

Истопили печь, под застлали хвоей, Марко влез в нее, головой наружу, исходил потом. Ночь пролежал в печи, синий камень въелся в тело, наутро Текля обмыла его теплой зольной водой, - чирьи уже не мучили так, боль поутихла, тело очистилось.

...После ужина наступила милая сердцу короткая передышка, редко выпадавшая на долю обитателей землянки. Чубатые, бородатые партизаны толковали о политике, о том, как сложится завтрашний день. Родиона Ржу брало беспокойство:

– Украина под немцем, где наши возьмут хлеб, металл, уголь?

Надо сказать, такие мысли тревожили всех.

– Не побеждена страна, если каждая земная жилка бьется ненавистью к врагу!
– отозвался Мусий Завирюха.

– Пришли на готовенькое!
– хмуро буркнул Родион, сам немало подвод с зерном отправивший немцам, правда, больше прелого да прогорклого.

– ...Тут даже пески зазеленеют!
– горячо проговорил Мусий Завирюха.

– Все это одни красивые слова, - высказывает сомнение Родион Ржа, он ведь не рядовой колхозник, кое в чем разбирается, управлял большим хозяйством... И спохватился, ладно ли сказал, потому хоть оно и так, а может, и не так... Не рассердился бы командир, не каждый любит, чтоб ему наперекор шли.

Но Мусий Завирюха спокойно ответил:

– Нет, дружок! А Алтай, Сибирь на что?

– Вы забываете Караганду, Урал, - вставил Павлюк, - а сила наша в том, что теперь каждый советский человек трудится за десятерых.

Кто знает, удалось ли убедить Родиона, однако он примолк. Хлопцы не хотели спорить о политике, они немного обмякли в тепле, заговорили о девчатах. Молодые сердца бьются на один лад, - партизаны тепло поглядывали на Марка с Теклей и Сеня с Галей: снова они вместе после тяжелых невзгод. Чуть было судьба навеки не разлучила их...

Старые сорочки порвали на бинты, долго вываривали в котле: убивали инфекцию. Теперь Галя задумчиво водила тяжелым утюгом, проглаживала полотняные полоски.

Чернявый здоровяк тракторист Максим Сопилка делится с друзьями своими тревогами о молоденькой учительнице, оставшейся в селе. А сейчас понравилась другая дивчина, партизанка.

– Теперь и сам не знаю, какую брать, - обращается он к друзьям за советом, - ученую или простую?

Нечего сказать, задал всем задачу. Что тут посоветуешь товарищу? Раздвоилось сердце!.. С кем этого не бывало - заблудился хлопец в двух соснах. Или же девушка...

Спасибо, Мусий Завирюха выручил. Тягостные сомнения Сопилки долетели до его мохнатого уха, и он ответил в назидание молодым:

– Будете жить в согласии, так и из простой можно сделать ученую, а погрязнете в сварах, недолго и ученость свести на нет.

Молодежь отозвалась веселым смехом, а Сопилка смутился, не рад был, что завел этот разговор.

Текля, ощущая ласковое прикосновение шершавой руки, в изнеможении задремала. Марко не спускал с нее глаз, не давал ей одной ходить по воду, чтоб не горевала наедине в лесу. Мавра следила, чтоб дочка минуты не сидела без дела, загружала работой потяжелее, а то черные мысли совсем изведут.

Положив огрубевшую ладонь на Теклин лоб, Марко пригладил ей волосы кто в состоянии унять материнское горе? Тихонько шептал ей что-то... Текля вспомнила слова цыганки - эх, девка, испытать великие страсти тебе, умирать и не умереть...

Галя, чтоб развлечь товарищей, стала ворожить, - что нас ожидает в будущем? Жгла бумагу, выпал танк, а на нем танкист - война!

...Песенная жалоба стонала, билась в землянке, - дивчина-полонянка подавала голос из тяжелой неволи, молила:

...Десь у мене мати є,

Вона мене згадує,

Як вечерять сiдає...

То не песня, - то душа девичья парила над лесами, над оврагами, до самых звезд долетала...

...Як вечерять сiдає,

Як ложечки щитає...

Стонет, жалуется на свою судьбу невольница, печалится материнским горем:

...Одна ложка лишняя,

Десь у мене дочка є,

Одбилася вiд роду,

Як упав камiнь у воду...

Даром что партизаны дремали, в сознании билась одна мысль - не горюй, голубка, придет пора, выручим и тебя...