Буймир (Буймир - 3)

Когда стемнело, они выбрались из стога. Распрямили занемевшие ноги, одеревеневшее тело. Острая боль в боку давала о себе знать Марку.

След полозьев на снегу, а местами и на земле, слегка припорошенный сеном, вывел их на дорогу. Сани поехали на мост, а Текля с Марком свернули влево, пошли по-над речкой и, найдя два горбыля, о которых говорил дед Калина, переправились по ним на противоположный берег. Через заросли кустарника побрели на огонек... Спасительный огонек! Подгонял голод.

Неподалеку от берега в саду стояла хата. Друзья из-за деревьев заглянули в окно. В печи пылает огонь, отсветы падают на лысину, на натруженные руки, путаются в седой бороде. Пожилой хозяин мудрит над ветхим сапогом. Невысокая чернявая молодичка возится у печи. Белоголовые ребятишки сидят вокруг миски с горячей дымящейся картошкой. Марку показалось, что он слышит, как хрустят на их зубах огурцы. Заманчивое зрелище. Он внимательно приглядывается к обитателям хаты. Мать аккуратно нарезает тоненькие ломтики хлеба, оделяет детей. Составив себе ясное представление о хозяевах, Марко, скинув набухший ватник, постучал в окно. Хозяин при виде вооруженного человека открыл сразу, без колебаний. Пахнуло кислым духом, обдало теплом. Они стояли словно зачарованные, не отводя глаз от огня, втягивая ноздрями вкусные запахи.

Марко не стал таиться. Спокойный, с открытым лицом, старик располагал к доверию, и Марко, почуяв в нем бывалого солдата, сказал, точно отрапортовал:

– Опергруппа возвращается с задания, оторвалась от базы, дайте наскоро перекусить...

Прямота Марка понравилась хозяину.

– Так сразу, в открытую?
– сказал он с улыбкой и добавил: - Я сам в германскую войну был разведчиком. Егория имею...

Тут же распорядился, чтобы дочка накрыла на стол, покормила гостей.

Дочка Катря сказала испуганно:

– Тут немцы давеча приходили...

– Немцы, значит, уже были?
– переспросил Марко, не выказав ни малейшего страха.

– Совсем недавно за мочеными яблоками приходили...

– Ну, больше, значит, не придут, - сказал Марко.

Текля убедилась: к Марку снова вернулось его самообладание, и у нее стало спокойнее на душе.

Катря ничего понять не может. Гитлеровцы прочесывают лес, устраивают облавы на партизан, карательные отряды мотаются по всей округе, а партизаны следом за ними ходят. Было чему удивляться! А если это подосланные немцами шпионы, хотят выведать настроение людей? Семье тогда не миновать беды. После короткого колебания она все же поверила, что это свои люди. Сердцем почуяла: честные девичьи глаза Текли, ласковый голос убедили. Уже с нескрываемым сочувствием поглядывала на русокосую дивчину с автоматом, связавшую свою судьбу с партизанами, кинулась завешивать окна и накрывать на стол.

Марко мыл над ведром руки, по привычке держа автомат между колен.

Партизаны тут быстро освоились. Хозяина называли просто дед Кирилл, дочку - Катря, узнали, что зять Иван в Красной Армии, оставил молодой матери троих детей.

Сели за стол. Катря щедро нарезала хлеба, проголодавшиеся друзья молча поглощали горячее варево, ароматный пар забивал дыхание, хозяева сочувственно смотрели, как двигались скулы на истощенных лицах. Друзья узнали, что немцы обидели детей, забрали корову, семья живет одной картошкой. Хозяева как бы чувствовали себя неловко - нечего предложить посытнее картошки и огурцов. Друзья заверили - о лучшей еде они не мечтали.

Тем временем Катря разложила на лежанке мокрые ватники, онучи, от которых по хате расходился тяжелый дух. Дед Кирилл на скорую руку стянул дратвой сапоги Марка, подбил гвоздями подошву. Марко высыпал на лежанку махорку, хотя Текля и предостерегала его, чтобы пожалел легкие. Текля стягивала суровыми нитками разлезавшийся ватник, ей помогала хозяйка. Если б еще постирать Марку рубашку, они были бы вполне счастливы. Приветливая хата обогрела партизан, жар от печки приятно разгонял остывшую кровь. На партизан повеяло давно забытым домашним покоем. Хотя бы ночку отлежаться в тепле. Впрочем, где он, к лешему, этот домашний покой... На каждом шагу разорение... Осиротевшие матери и дети...

Изболелись душой люди. В тревоге спрашивают: скоро ли взойдет солнце! Гитлеровцы кричат на всю округу, будто разгромлено партизанское соединение Сидора Ковпака и с ним местный партизанский отряд Мусия Завирюхи. Правда ли это?

Марко и в этой хате, как было уже не раз, развенчивает бредни фашистов, норовящих отравить веру народа в победу советского оружия.

Жалостливая Катря допытывается: это неправда, что босых партизан водили по снегу?

Марко вдруг почувствовал острую боль в простреленном боку, да не ко времени показывать свою слабость. Красная Армия, говорит он, перемолола несчетное число гитлеровских вояк, разгромила вражеские дивизии под Москвой и продолжает обескровливать врага. Скоро гитлеровцы костей не соберут.

У Катри слезы выступили на глазах. Теперь до ее сознания дошло, почему гитлеровцы грозят каждому, кто заикнется о приближении Красной Армии, виселицей. Даже фашистские газеты писали, что большевики превосходящими силами взяли в кольцо немецкую армию. Немцы ходят в глубоком трауре, фашистам траур, а людям радость!

Откровенный разговор сблизил людей, и они забыли об опасности. Катря сочувственно поглядывала на бескровные лица партизан.

– Я вам воды нагрела, может, постирать сорочку?

Заманчиво предложение, но партизанам некогда.

Молодая партизанка с материнской нежностью ухаживает за раненым. Стянула с него окровавленную, залубеневшую от крови рубаху, обмывала над корытом теплой водой грудь и спину. Застуженное тело под теплой струей блаженствовало. Катря, чуть не плача, помогала, подливала воду, потом жестким рушником осторожно вытирала исхудавшее тело, опасаясь задеть рану, дивясь, как это он ни словом не обмолвился, что столько крови потерял. Что за люди, что за характеры! От теплой воды рана опять стала сочиться кровью. Катря разрезала на полосы чистое полотно. Текля перевязала Марку грудь, Катря сменила ему рубашку, и он облегченно вздохнул, ощутив прикосновение свежего полотна.

...Спасибо вам, матери, сестры, за чистую сорочку, что согревала человеческую душу в дни тяжких невзгод.

Марко торопил Теклю: пора отправляться.

– Говорите, немцы в школе в карты играют?
– спросил он хозяина.

С какой бы охотой швырнул он гранату в школьное окно, будь она у него в руках!

Дед Кирилл предлагает партизанам переночевать на чердаке на сене, набраться сил, привести в порядок одежду, обувь, подкормиться.

Партизаны благодарят хозяев за заботу.

Марко сухими портянками обматывает ноги, и волна приятного тепла пробегает по телу. Натянул просохший ватник. Дед Кирилл дает Марку ковригу хлеба, а Катря узелок с мукой - не близкий путь. Марко разделил ковригу пополам:

– Это детишкам...

– У нас картошка есть.

– Тогда киньте нам несколько картофелин.

Катря дала еще горсть соли, несколько луковиц, моченых яблок, сухих кислушек и груш. Дед Кирилл снаряжал партизан в дорогу, как родных детей. Всыпал Марку в карман махорки, тот с наслаждением вдохнул табачный дух, закашлялся. Надсадный кашель разрывал грудь, не повреждено ли легкое? Обсохшие, накормленные, присмотренные, прощались они с приветливой семьей, не побоявшейся с риском для жизни дать пристанище партизанам. Хозяева печально смотрели им вслед. Вся Советская страна - партизанский дом! Чувствуя свежий прилив сил, Марко и Текля пробирались на шум поезда. Словно потерянную кровь вернула человеку радушная семья.

Ползком, под покровом ночи, хоронясь за поваленными деревьями, приближались к железной дороге. Решили перейти ее между мостом и переездом. По ту сторону линии - густой лес. Наметили подходящее "окно". Но осилит ли Марко крутую насыпь? Текля весь груз и еду несла на себе, у Марка были лишь автомат и пистолет. Надо было во все глаза следить за патрулями, сновавшими здесь через каждые десять минут. Ночью охрану усиливают. Невысокий колючий кустарник рвал одежду и тело. Оба припали к земле, она загудела, застонала, - приближался, как видно, тяжело груженный поезд. Как досадовал Марко, что под рукой не было мины - заложить под рельс.