Буйный бродяга 2016 №4

И растерявшемуся Ван-Суси пришлось всё-таки согласиться на трюк с подстаканником.

Ия Корецкая День великого воссоединения

Старики еще помнили тех, кто ворчал, не желая признавать эту дату. Прошли столетия, и она стала сначала модным и популярным поводом показать себя в среде фрондирующей молодежи, потом официальным праздником, к которому приурочивались спортивные соревнования и арт-хэппенинги, — и вот наконец, под напором всеуносящего времени, забылась и потускнела. Более того, в последние годы в некоторых кругах было принято нарочито пренебрегать официозом: подумаешь, мол, событие, едины ну и всегда были едины по праву, чего там особенного, нормальное восстановление исторической справедливости...

Но Орест не входил в их число. Невзирая на происки диссидентов и ревизионистов, он считал нужным каждый год отмечать этот день — и непременно в обществе верной подруги Глаши, слегка подначивая её и тем самым не давая заглохнуть памяти предков.

Надо отметить, что иногда исторические изыскания Ореста самую малость выходили за рамки вежливой и дружественной беседы. Бывало, что Глаша, отбросив правила этикета, была вынуждена защищаться не только словесно. Однако единственный день в году, посвященный яростным стычкам, парадоксально не разрушал, а только укреплял их отношения.

На этот раз Орест выбрал для встречи закрытую галерею, где парочки, тройки и разнообразные компании прогуливались в свете звезды Канопус. Сезон сбора энергии завершился, и мирный отдых сферопашцев был в самом разгаре. Черепаха размером с древний планетный танк тащилась навстречу нашим гоминидам, оставляя за собой скользкий протопослед. Юркая гусеница-симбионт тут же накрывала отброшенное своим волосатым синусоидным тельцем.

— Ну що, шануймося, люби друзи! — сказал Орест, подняв бокал с альдебаранским крюшоном жестом опытного фехтовальщика.

Глаша отсалютовала ему простым: «Поздравляю, милый», — и слегка наклонившись, чмокнула Ореста в самую переносицу.

Корона звезды выбросила протуберанец в их сторону. Оставляя следы на мгновенно адаптировавшейся сетчатке глаз, он развернулся как росток гигантского древа, изящно померцал друзьям на прощание и втянулся обратно в пылающий мир.

— А тот полуостров вы напрасно у нас оттяпали, — неожиданно ляпнул Орест, досасывая из трубочки питательный грайс.

Глаша вздохнула, зная, что несмотря на видимую врожденную грубость, душа её спутника нежна и ранима, как едва раскрывшийся василёк посреди жестких колосьев пшеницы, и таким способом Орест просто пытается воздать должное оболганным жертвам былых времен, от которых даже костей не осталось.

— Когда это было?! — легкомысленно отмахнулась она. — Ну, припомнил!

— Это помнил мой предок, — заметил Орест. — И его, между прочим, никто не спрашивал, желает ли он жить под пятой оккупантов.

— Даже среди ваших ученых существуют разногласия по поводу того, можно ли в прямом смысле называть это оккупацией, — твердо сказала Глаша.

— Значит, то что было после и до этого, ничего не значит? — горько вопросил её друг. — Все слезы и кровь, устроенный вами геноцид, голод младенцев и безумие матерей? Беспомощность отцов, бросающихся с негодным оружием на превосходящие силы и гибнущих в бою? Тысячи калек и несчастных, навсегда потерявших идентичность? Чем измерить боль моего народа?

«Тоже выдумали геноцид», — просигналила Глаша в сторону грядки покрывшихся изморозью телепатических кабачков с Арктура.

— Мне очень горько, Орест, — сказала она вслух. — Неужели ты никогда не сможешь простить?

— Николи, пока жив я, пока дышу, — це була бы зрада породивших меня героев! — увлекшийся подводный бионик Орест нервно задышал третьим легким, и жаберная щель, приоткрывшись на ключице, начала стремительно трепетать. — Иногда мне кажется, что вся ваша сущность — ложь и порабощение иных, что вы генетически запрограммированы поклоняться очередным лидерам и душить несогласных!.. Порой во сне я вижу плосконосые рожи, лезущие сквозь наш мирный палисад... Возможно, лучше было бы выстроить стену и навек отделиться?

Глаша легко куснула поникшего Ореста за ауру.

— Неужели ты думаешь, что я оправдываю преступления наших вождей и военных? Вы, впрочем, тоже были хороши... Нет, не перебивай меня! Недаром только в эпоху коммунизма, когда стерлись грани между классами, расами и культурами, — Воссоединение стало возможным. И с тех пор мы подтверждаем этот выбор каждый день, каждый миг — неустанным трудом по изменению Вселенной и нравственному совершенствованию. Если некоторые отрицают общее прошлое, то будущее в нашей власти, и только от нас зависит, станет ли оно общим. Каков твой выбор, Орест? Я выбираю мир и счастье.

Медноволосый пластический инженер со стройными ногами бегуньи — она была прекрасна в этот момент. Рука Глаши была отведена в сторону жестом призыва и обещания, грудь волновалась под мягким маревом теклонового платья, серые очи сияли гордой уверенностью.

Орест взял ладонь подруги и прижал к выступающим надбровным дугам, крупному шишковатому носу, провел по узкому волосатому лбу. На его красных глазах выступили слезинки.

— Спасибо тебе. Пойдем в башню, там сегодня брачные танцы медуз.

Нежно переплетя пальцы, они воспарили к висячему звездному мосту: неандерталец Орестабанго-Туминдакве-Джиндаги-Сей и кроманьонка Глэдис Йоралла Данкен.

Александр Рубер Молчание призрака

После того как сканеры считали код с карты доступа и сверили отпечатки пальцев, половинки тяжелых герметичных дверей отъехали в стороны. Двое — представитель фонда «Свободное общество», высокий молодой мужчина в безупречном дорогом костюме, и сопровождавший его инженер — вошли внутрь.

Большой машинный зал был почти полностью занят оборудованием. Стойки компьютерной аппаратуры, окрашенные в строгие оттенки матово-черного цвета, стояли сплошными рядами, оставляя лишь неширокие проходы. Тишину нарушали только еле слышный шелест кондиционеров и тихое отдаленное гудение насосов системы охлаждения. Слева от дверей, в нише, образованной стойками, располагался одинокий стол с парой дисплеев. За столом сидел пожилой человек в кресле-коляске, одетый в черный костюм. Совершенно белые, как снег, длинные волосы обрамляли лицо, по которому не так просто было определить возраст — но этот человек, несомненно, был очень стар.

— Это к вам, профессор, — негромко сказал инженер.

— Я знаю, — ответил сидевший за столом.

Представитель фонда направился к столу. Темно-серое ковровое покрытие глушило звуки шагов. На большом экране слева — какие-то надписи и строчки цифр, а тот, что справа, целиком занят изображением какой-то невероятно сложной структуры, облака с клубком тысяч тончайших нитей и мириадами светящихся точек и расплывчатых пятен. Отдельные участки облака то становились ярче, то угасали. На широком подлокотнике кресла, в который были встроены управление и экран диагностики, устроилась небольшая мягкая игрушка в виде пушистого рыжего котенка.