Буйный Терек. Книга 1

Слуги разносили по столам лаваши, зелень, шурпу [83] и хинкал. Гости ели охотно и шумно, разгрызая лук, разрывая на куски лаваш и перекидываясь словами. Запах чеснока и лука заполнял зал.

— Я в прошлом году так пиршествовал в Кабуле, — сказал Монтис.

Когда гости покончили с хинкалом и шурпой, слуги на подносах внесли плов в больших деревянных и фаянсовых пиалах. Поверх белоснежного крупного риса в каждой пиале лежал большой, хорошо зажаренный в масле цыпленок.

83

Густой суп.

Гости весело смотрели, как слуги разносили по столам вкусно пахнущий плов.

Мулла Саид вздрогнул: слуга, подойдя к их столу, поставил перед каждым по пиале с цыпленком, и только перед муллой оказалась чашка с пловом без масла и без цыпленка.

— Это вам, почтенный мулла хаджи Саид, — чуть поклонившись, ехидно сказал слуга.

Его соседи с удивлением переводили глаза с чашки муллы на его побледневшее от оскорбления лицо. Саид отодвинул пиалу и с негодованием посмотрел вокруг. Сидевший рядом секретарь эльчи с хрустом грыз крылышко цыпленка, казанищинский кадий, измазав щеки жиром, жадно обгладывал ножку, посланец Гергебиля, ухватив двумя руками цыпленка за ножки, рвал его пополам, а старик Эски, делегат Табасарани, запустив руку в плов, обмакивал в жирной подливке кусок белого мяса с грудки цыпленка.

Мулла с ненавистью перевел глаза, и взгляд его встретился с насмешливыми, полными ехидного смеха глазами ханши.

— Правоверные! — отодвигая пиалу и резко поднимаясь на ноги, закричал он, покрывая своим голосом шум, царивший за столами.

Все повернули головы к нему, кто жуя, кто держа во рту кость или глотая плов. Некоторые, сидевшие поодаль и не видевшие всей картины, приподнялись, чтобы увидеть и лучше услышать муллу.

— Братья, да простит мне аллах, что я ухожу отсюда, но я должен это сделать. В этом доме оскорбили меня и как служителя бога, и как гостя и человека.

Саид обвел всех глазами и, видя удивленные, непонимающие лица, пояснил:

— Хан и особенно высокорожденная ханша Паху-Бике забыли первую заповедь мусульман — гостеприимство, они, не желая слышать слова божий и правды, сегодня после моей речи дважды оскорбили меня. Во имя божие и для блага истины я оба раза не захотел заметить этого, но сейчас я не в силах. Смотрите, всем гостям принесли плов с цыплятами, одному мне, как человеку, сказавшему неугодное хозяевам этого дома, не положили цыпленка. Почему? Чтобы унизить меня, чтобы показать презрение ко мне, слуге пророка и зеркалу веры! — скорбно закончил Саид.

Гости оцепенело молчали. Действительно, оскорбление было нанесено гостю, такому же делегату, как и они.

— Я ухожу, простите меня, братья, — обращаясь ко всем, сказал Саид.

— Подожди, мулла, зачем ты говоришь неправду? Зачем сеешь смуту и смятение в сердцах хороших людей? — вдруг громко закричала ханша, и головы всех повернулись к ней.

— Я сказал правду… Вот она, чашка… где ж цыпленок? — еще громче, возмущенно закричал Саид, держа в руках пиалу и показывая ее всем.

— Ай-яй-яй, мулла, ай-яй-яй, божий человек! Что это с тобой приключилось? — с нескрываемым смехом, очень участливо заговорила Паху-Бике. — Сегодня, всего только часа два назад, ты отсюда, из Хунзаха, видел, как русские куры лезли на стены благословенной Мекки, а сейчас у себя под носом цыпленка не видишь? Э-эй! — поворачиваясь к стоявшим у стен слугам, закричала ханша. — Помогите святому найти его цыпленка!

Рослый аварец-слуга, шагнув к онемевшему, начинавшему что-то понимать Саиду, на глазах у всех быстро разгреб пальцами рис и вытащил отлично зажаренного, крупного цыпленка.

— Как же это так? — продолжая издеваться над раскрывшим от изумления рот муллой, спросила ханша. — За тысячу фарсагов видишь кур, а под носом не замечаешь цыпленка?

Хохот делегатов заглушил ее слова. Холодный пот выступил на спине Саида. Он перевел глаза, но все смеялись, даже англичанин Монтис и тот, отвернувшись в сторону, хохотал, прикрывая рукой лицо. Один только персидский посол злыми, округлившимися глазами с ненавистью и отвращением смотрел на него.

Смеялись даже слуги, стоявшие у входа, а старая ведьма-ханша с притворным участием, смиренным голосом продолжала:

— Откуда ты взял, Саид, будто известный своей праведной жизнью имам Гази-Магомед призывает мусульман Дагестана к священной войне с русскими?

Мулла, подавленный хитростью ханши, молчал.

— Что ж молчишь, мулла?.. Нехорошо, когда человек такой святой жизни, как ты, начинает обманывать народ! — укоризненно качая головой, продолжала Паху-Бике. — Мы только сегодня получили от праведника, да сохранит аллах на долгие дни его жизнь, вот это письмо… На, прочти его громко нашим гостям. — И она протянула Саиду письмо Шамиля.

Еще не придя в себя от поражения, мулла взял письмо, поднес его к глазам и стал долго и напряженно вглядываться в него.

— Читай… ну, читай же! — насмешливо и торжествующе выкрикнула ханша. — Э-э, да ты ведь, ученый человек, вверх ногами держишь его… Видно, ты знаешь арабский язык так же, как умеешь находить курицу в плове.

И снова хохот делегатов покрыл ее слова.

— Как же ты учился в Каире, в светоче науки и рассаднике арабской грамоты, благословенном Аль-Асхаре, на каком языке ты разговаривал с султаном турок, поведай нам эту тайну, о Саид-эфенди! — продолжала безжалостно насмехаться ханша. — Значит, ты и тут соврал, негодный! — переходя на властный и злой тон, выкрикнула она. — Ты, нечестивец, хотел втянуть нас в войну, обманывая народ именем аллаха. Ты проходимец и вор, и если бы не был приближенным нашего гостя, эльчи шаха Ирана, мы бы высекли тебя посреди нашего двора, а затем отрубили бы язык как негодяю и хулителю веры. Эй, обезоружить его! — крикнула ханша, и сейчас же двое рослых аварцев сорвали с побелевшего от позора и страха муллы его широкий позолоченный кинжал.

— А вам, уважаемый эльчи, — обращаясь к сидевшему с потемневшим лицом послу, сказала ханша, — мы бы советовали не общаться с такими ничтожными людьми, как этот, — презрительно ткнув в Саида пальцем, закончила Паху-Бике.

Лицо посла побагровело, он молчал, не поднимая глаз.

Абу-Нуцал громко прочел письмо Гази-Магомеда.

Делегаты с удовольствием слушали письмо. Война с русскими из-за интересов Ирана им не была нужна. Они кивали головами, слушая письмо.

— Справедливые слова, верно говорит праведник! Имам прав. Зачем нам эта война? — говорили они, и посол понял, что его миссия провалилась.

Монтис с невозмутимым видом по-английски сказал Фиц-Моррису:

— Неудача! Этот болван погубил так хорошо начатое дело!

— Не угрожает ли нам арестом эта неудача? — осведомился Фиц-Моррис.

— Нет. У этих скотов чрезвычайно развито чувство гостеприимства, — ответил Монтис, ласково глядя на Абу-Нуцала.