Буйный Терек. Книга 1

— Я не пью на ночь.

— А я пью и на ночь, и за полночь. Чем могу служить вашему сиятельству?

— Я посылал за вами, а вы отказались прийти, — холодно, глядя поверх собеседника, произнес Голицын.

Поручик надул щеки, отставил в сторону бутылку и коротко сказал:

— У меня к вам, ваше сиятельство, не было нужды, значит, не к чему было идти!

Прижавший ухо к двери Прохор обмер. Так с князем никогда не говорили.

— Но я в вас имел нужду, сударь, — повысил голос Голицын.

— Вот, значит, вам и следовало идти ко мне. А между прочим, ваше сиятельство, я не «сударь», а поручик славной российской армии.

Прохор зажмурился, но ухо от двери не оторвал.

— Забываетесь, господин поручик! — резко сказал Голицын. — Помните, кто вы и кто я… Я велю…

Поручик так резко вскочил, что князь оборвал свою речь и, остановившись на полуслове, смолк, уставившись на перегнувшегося через стол поручика.

— Что «велю»? Договаривайте, ваше сиятельство. Я жду, что вы велите? — пригибаясь ближе к растерявшемуся от неожиданности Голицыну, произнес поручик.

Так, глядя в упор друг на друга, они помолчали с минуту. Лицо Голицына было бледно и растерянно, на лбу поручика вздулась жила, а его скуластое лицо побагровело. Узкие решительные глаза смотрели жестко и дерзко.

— Вы, ваше сиятельство, не меряйте людей на один аршин. Люди все разные, — холодно и не спеша заговорил поручик. — Я, хотя и не из князей и дворянство-то личное получил вместе с этими звездочками и заработанным в бою Георгием, — он тронул пальцем висевший в петлице белый Георгиевский крест, — но честь свою и гордость имею и не то что пулей, а и хорошей оплеухой оберегу их от обиды и оскорбления.

Слушавший за дверью Прохор съежился и закрестился.

Лицо поручика приняло такое хищное и жесткое выражение, что Голицын, может быть, первый раз в своей жизни, испугался. Он откинулся назад, отодвигаясь от поручика.

— Я, ваше сиятельство, поручик русской армии и георгиевский кавалер Прокофий Ильич Гостев, а не холуй, чтобы выполнять барские затеи. К тому же, ежели вам то неизвестно, так знайте, что хоть я и поручик, а вы полковник, но согласно высочайшего указа от 1786 года еще при царствовании блаженной памяти императрицы Екатерины Великой учинено и по российским армиям распространено повеление за подписью его светлости князя Потемкина о том, что охранные команды и конвойные отряды на походе и в пути следования приравнены к крепостям, военным кораблям и вагенбургам. А их командиры, независимо от чина, являются единственными командирами и хозяевами, и им подчиняются поголовно все, — голос поручика стал еще более решительным и грозным, — все находящиеся в оных чины армии и флота, хотя бы они были и генеральского звания. Ведомо вам сие? — поводя усами, спросил Гостев совершенно сбитого с толку Голицына. — А сие значит, что и в оказии сие повеление подлежит точному исполнению и все, независимо от чина, на время ее следования подчиняются мне, начальнику оказии поручику Гостеву, имеющему быть в ответе за все, что может случиться в дороге.

Голицын слушал с удивлением и даже с невольным почтением. Ему, с самого детства окруженному крепостными льстецами, привыкшему отдавать приказы, странными казались слова поручика.

«Ведет себя, словно с ровней, еще даже поучает», — возмутился он, а поручик спокойно продолжал:

— Повеление сие до сих пор не отменено, указ императрицы существует, и им руководствуются все командиры частей и отрядов, а также оказий, кои наряжаются для сопровождения и охранения в пути штатских лиц и казенного имущества, а также арестантов и всего, в охране нуждающегося. Я, ваше сиятельство, хоть и из солдатских детей происхожу, грамоте не шибко обучен, но уставы, законоположения и свои обязанности назубок знаю.

Положение становилось глупым, и, понимая это, князь решил удалиться.

— Может быть, я ведь в гвардии не имел случаев знакомиться с особенностями полевой и караульной службы. Так вот зачем я зашел сюда: я должен завтра рано утром выехать в Грозную. По случившейся надобности мне нужен поручик Небольсин.

«Ага, голубчик, вот чего ты ко мне пожаловал!» — подумал Гостев, продолжая бесстрастно глядеть на князя.

— Но посланные на розыски мои люди не нашли поручика и не выяснили, где он квартирует. Не можете ли вы, как начальник оказии, знать, где находится сей поручик?

— Могу! — расправляя усы, ответил Гостев. — Ещё вчера оный поручик вместе со всеми людьми, унтер-офицером и дворовым человеком, выбыл в Екатериноградскую.

— Как… выбыл? — опешил Голицын.

— Так точно! С казачьими постами летучей почты, а с Екатериноградской должен направиться в Тифлис.

Князь молча глядел на него.

— Да верно ли это? — растерянно спросил наконец он.

— Чего вернее! Вот и их бумажка, вроде лепортички, на мое имя, как, значит, начальнику оказии написанная. — Он извлек из сумки бумагу и протянул ее князю.

«Доношу, что сего числа согласно казенной необходимости выбываю в ст. Екатериноградскую. Прошу вычеркнуть из списков оказии меня и сопровождающих меня лиц: мл. унтер-офицера егерского полка Александра Елохина, моего дворового человека Арсентия Иванова и кучера Костина Степана».

— Они, наверно, уже где-нибудь возля Ищерской находятся, — глядя насмешливо в недоумевающее лицо Голицына, сказал поручик.

Полковник посмотрел на него и торопливо отдал назад бумагу.

«Значит, Небольсин ни при чем, и никакого свидания или договоренности между ними не было, — думал он. — Опять какая-то непонятная неразбериха. Но тогда в чем же дело, почему эта дура утопилась?»

— А что, ваше сиятельство, может, я вместо поручика помог бы? — осведомился Гостев.

— Да нет, он был нужен, но на нет и суда нет! — Голицын встал.

Прохор отскочил от двери.

— А теперь, коли есть охота и время, ваше сиятельство, я к вам хочу обратиться, — сказал Прокофий.

— В чем дело? — отрываясь от своих мыслей, спросил Голицын.

— А дело в следующем. Надо вам подать начальнику оказии, мне то есть, лепортичку о том, что одна из ваших актерок утопилась.

— Это зачем? — высокомерно перебил его Голицын.

— А для того, чтобы исключить ее из списков оказии.

— Девка эта моя крепостная и к вам никакого отношения не имеет, — запальчиво сказал князь.

— Девка эта была живой христианской душой и как таковая была занесена в списки оказии. Теперь, когда ее нету в живых, надо исключить ее из списков, — раздельно, отчеканивая каждое слово, ответил Гостев, и подслушивавший их Прохор при словах «теперь, когда ее нету» поспешно стащил с головы картуз и перекрестился.

— Глупости! Дворовые — это мои крепостные, и вам до них нет никакого дела. Вы, сударь мой, много берете на себя!

При слове «сударь» Гостев побагровел, но сдержался.

— В таком разе, сударь мой, — подчеркивая слова, сказал он, не обращая внимания на перекосившееся от гнева лицо Голицына, — в таком разе, — снова повторил он, — вся ваша челядь с ахтерками, холуями и другими прочими останется здесь…

— Как… здесь? — воскликнул не ожидавший такого исхода Голицын.