Буйный Терек. Книга 2

В его голосе, спокойном удивлении, небрежной позе было такое равнодушие, что ни один посторонний человек не усомнился бы в полной безмятежности генерала, но Евдоксия Павловна, отлично знавшая мужа, холодно взглянула на него.

— Да, он уехал во Владикавказскую. Но дело не только в этом… Я тебе уже говорила…

Генерал поспешно поднялся, заглянул в переднюю, в соседнюю комнату и, плотно притворив дверь, сказал, усаживаясь на место:

— А-а, старая история… Опять о том же…

— Именно. Я еще раз подтвердила, что люблю его…

— И что же он? — с любопытством спросил Чегодаев. Голос его был ровен и невозмутим, но в глазах на секунду блеснул насмешливый огонек, блеснул и исчез.

Евдоксия Павловна внимательно смотрела на него.

— Что ж ты молчишь? Ведь, наверное же, он что-нибудь ответил на это?

— Сказал… — медленно и как-то странно произнесла Евдоксия Павловна. — Ты был у него? — вдруг резко и неожиданно спросила она.

— У… кого? — растерянно спросил Чегодаев.

— Ты отлично знаешь, у кого. Говори, ты был до отъезда по линии у капитана? Но не лги! — поднимаясь со стула, сказала она.

— Не-ет… то есть был, заходил на минутку… — неуверенно ответил Чегодаев, смущенный пристальным взглядом жены.

— Зачем? Что ты сказал ему?

— Он что, говорил тебе что-нибудь? Какая наглость, пересказывать жене о муже… — начал было Чегодаев.

— Что ты сказал ему? Отвечай сейчас же…

Голос Евдоксии Павловны был тих, спокоен, но немигающие глаза, устремленные на мужа, были так гневны, что генерал пожал плечами и еле слышно пробормотал:

— Ничего особенною… Гак, почти ничего… Ну, сказал, что я люблю тебя больше жизни… Вот и все… Да что он тебе, тебе-то сказал? — вдруг срываясь, почти взвизгнул Чегодаев.

— Я все поняла, — тихо, как бы самой себе, сказала Евдоксия Павловна. — Он благородный, честный человек, он не купец и коммерсант, как ты, Иван Сергеевич… Я все понимаю, вы и здесь, господин генерал, проявили свой финансовый гений… но ошиблись…

Она стояла возле оцепенело сидевшего Чегодаева.

— …Вы просчитались, здесь не проценты и консоли, не дивиденды и деловые махинации торговых банков, а живые люди… Ох, как вы просчитались, ваше превосходительство!.. — Она с презрением отвернулась и отошла от мужа.

— Ничего не понимаю! Что за консоли и проценты? Что ты этим хотела сказать? — заговорил Чегодаев.

— Какая низость!.. Прикинуться несчастным, обезумевшим от горя человеком…

— Да, да!! Я именно таким и был в эти секунды… но низок и подл он, он, обещавший ничего никогда никому не говорить, — задыхаясь от волнения, произнес генерал.

— А-а… наконец-то вы произнесли то, что я знала и раньше… Что вы сказали Небольсину в ту ночь?

— То, что этот клятвопреступник уже открыл вам, Евдоксия Павловна! — сдерживая волнение, возмущенно закричал Чегодаев. — Да, я действительно просил его, и поймите, поймите это правильно, Евдоксия Павловна… чтоб он сблизился с вами. Да, от такой любви и ревности, которые обуревали мною, я мог бог знает что еще наговорить ему… Но он, он, давший мне честное слово офицера…

— Он ничего не сказал мне, Иван Сергеевич, ни слова, ни звука об этом. Он действительно честный и благородный человек, поверивший вам и не понявший, какую низкую игру вели вы…

— Какую игру? — вскакивая с места, злобно глядя на жену, спросил Чегодаев.

— Подлую, о какой этот человек даже и помыслить не мог! Но вы просчитались, господин действительный статский советник… Небольсин поверил вам и, как человек благородный, сочувствуя горю ближнего, устранился… А было не «горе», а игра, коммерческий расчет…

Чегодаев, тяжело дыша, озадаченно смотрел на жену. Краска стыда сошла с его лица, и теперь бледность покрывала лоб и щеки. Только сейчас он понял, как глупо проговорился.

— В конце концов, это даже не столь важно, говорил ли тебе Небольсин или нет, — сбивчиво забормотал он, — важно то, что я действительно был готов на все, даже на то, чтоб вы встретились и… и… — Он сбился с речи под тяжелым взглядом жены.

— Не лгите, Иван Сергеевич, вы делали все продуманно, с расчетом. Вы знали, что я люблю его, знали и то, что Небольсин человек чести, и вы разыграли перед ним весь этот пошлый, отвратительный фарс…

— Неправда! Я делал это из любви к вам… — перебил ее Чегодаев.

— Из любви к себе, к своему чину, к положению богатого сановника… не будем ребячиться, Иван Сергеевич. За четыре года нашей супружеской жизни я разобралась в вас. Карьера, путь в сановники, богатство и светская жена… Не будем обманывать друг друга, — повторила она и, вспомнив последние слова Небольсина, даже не замечая смолкшего генерала, с отчаянием повторила: — Оба мы, оба несчастные люди…

Не понявший смысла этой фразы, Чегодаев кивнул и облегченно сказал:

— Да, оба… но это пройдет, Евдокси, пройдет… и забудется, как только мы уедем с этого дикого Кавказа.

Прошло несколько минут в полном молчании. Было слышно, как в саду щебетали птицы. Генерал успокоился.

— Не понимаю вас, мой друг… все какие-то мечты, настроения… Все у вас есть — и знатность, и положение, и богатство…

— Я — нищая среди богатств… — усмехнувшись, перебила его Чегодаева.

Генерал недоумевающе пожал плечами, не поняв горького смысла слов жены.

— Я уезжаю отсюда… Сделайте так, чтоб отъезд мой состоялся на днях.

На лице генерала изобразилось удовлетворение.

— О-о, это лучший выход, Евдоксия Павловна. Уедем мы вместе. Через пять-шесть дней я заканчиваю дела — и в Ставрополь…

— Я уеду в Петербург, — решительно заявила Чегодаева.

— Согласен… В Ставрополе я задержусь на месяц и затем тоже в столицу и уверен, что кавказские переживания в столице рассеются как дым. — Генерал учтиво поклонился и пошел навстречу показавшемуся в дверях есаулу Желтухину.