Bye-bye, baby!..

Был бы рядом Домино – он обязательно растолковал бы мне происходящее. Выдал на-гора одно из своих обычных многофункциональных «мау!». Но кота рядом не было. И никого другого – тоже. Невлюбленным боковым зрением я зачем-то отметила парочку в самом начале торгового зала, одинокого юношу (скучающего за столом с табличкой «КРЕДИТ» и реквизитами какого-то банка); такого же скучающего охранника – он двигался по орбите вокруг парочки. И мальчишку лет семи, влезшего с ногами на кожаный диван, – куда только смотрят родители?!..

Никто из этой когорты даже не взглянул в мою сторону.

Влекомая Х-пятым, я вышла в предбанник между залом и улицей. Он был прилично выстужен, но холода я не замечала, сосредоточившись на серебристо-сером силуэте небесного создания. Теперь нас отделяло лишь стекло, полоса метели и метров тридцать открытого пространства. И не только это, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! – эта мысль змеей выползла откуда-то из глубин моего черепа и окольцевала гортань, да так плотно, что у меня перехватило дыхание.

Не только это. Все правильно. Х-пятый никогда не будет принадлежать мне -

не тот уровень, не тот полет.

Наша с ним любовная история – история нищей корректорши и дорогого внедорожника – также невозможна, как невозможна история долгой счастливой жизни Ромео и Джульетты, даже еще невозможнее.

Корректорша, ха!

Я больше не корректор. Кто угодно – угонщик, любитель ковбойских шляп, похититель велосипедов, изобретатель запонок – но не корректор. Я сказала «угонщик»? Это слово можно смело вычеркнуть из списка, потому что я не угонщик. Вот если бы…

Связка найденных под паркетом отмычек – слишком миниатюрных, чтобы открывать ими амбарные замки, английские замки, ворота Иерусалима и двери винных погребов. Зато они вполне сопоставимы по размерам с замком любой из тачек – вот на что намекал Домино. Да что там намекал – говорил открытым текстом! Ему-то все было ясно с самого начала, а теперь стало ясно и мне.

Не потребовалось бы никаких запредельных усилий, чтобы взять отмычки с собой, положить в карман – а я, дура, оставила связку на столе, возле компьютера. И забыла о ней. А если бы не забыла и взяла – что бы изменилось? Я ведь даже не знаю, как с ними обращаться.

И лучше не пялиться на серебристый металлик.

Так будет спокойнее для всех.

Может быть, потом… В следующий раз… Когда наступит лето и придет тепло. И Домино составит мне компанию. Ранняя осень еще предпочтительнее. Или другое лето и другая ранняя осень – у нас впереди много времени, среди канадских сфинксов то и дело попадаются долгожители.

Я так напряглась и переволновалась, что была близка к обмороку. И чтобы хоть как-то успокоиться, полезла в карман за пачкой табака и бумагой для самокруток. За три года непрестанных тренировок я научилась сворачивать цигарки без всяких машинок. И получались они ровными и тоненькими – само загляденье.

Сейчас я сверну точно такую же, сделаю пару вдохов и выдохов по китайской дыхательной системе «цзяньфэй» и отправлюсь восвояси.

Но вместе с табаком я вытащила из кармана и кое-что другое: отмычки!

Стоило ущипнуть себя за локоть, закрыть глаза и снова открыть, чтобы убедиться: вот они, все девять, включая проволочный бонус. Лежат на ладони и никуда не деваются. Но ведь я не сумасшедшая, я точно помню, что не брала ничего похожего! Тогда как они оказались в кармане?

Домино.

Больше некому.

Он заволок связку в карман, вопрос лишь в том, каким образом ему это удалось? Господи ты боже мой! – точно таким же, каким он вытащил из шкафа комбинезон. Точно таким же, каким оказался на мадридской фотографии 1933 года и на другой фотографии – в старческих объятиях Матисса. Что сказал тот человек… тот человек… как звали того человека? он был напуган – это я помню. И был коротко стрижен, и сидел за рулем – это я помню тоже. Все остальное ускользает, слабый огонек имени высечь не удается. И ладно, «тот человек» – не самая плохая формулировка. Он сказал: «Я знаю его как Домино. Возможно, у него есть другое имя. И даже – наверняка…»

Я склонна верить тому человеку. А об остальном даже думать не хочу.

Все, о чем хочется думать – в эту секунду, в это мгновение, – бэха. BMWX5, серебристо-серый металлик.

Бросив прощальный взгляд на зал (никто из посетителей так и не приблизился ко мне, и, кажется, исчез мальчишка), я толкаю дверь и выхожу на улицу.

Вокруг ни души, только завеса из снега стала еще плотнее. Снег поглощает все звуки, иначе было бы слышно, как хлопают на ветру дверцы контейнеров. Надвигающиеся сумерки мне тоже на руку. Они скрыли часть зданий и, надеюсь, – скроют и меня. От тех, кому придет голову выглянуть в окно, как это совсем недавно сделала я.

Единственное существо, с которым не справиться сумеркам и снегу, – Х-пятый.

Я подхожу к нему – ив этот момент мое сердце должно бы замереть или, наоборот, – заколотиться часто-часто. Но ничего подобного не происходит, я спокойна, абсолютно спокойна. Зато Х-пятый кажется взволнованным по-настоящему: он меняет цвет и становится прозрачным. Не исключено, что это причуды моего собственного зрения: рентгеновского зрения влюбленной девушки или рентгеновского зрения угонщика. Последнее выглядит наиболее правдоподобным.

Шланги, трубки и поршни. Механизмы и их отдельные узлы. Двигатель. Система впрыскивания. Система подачи топлива. Аккумулятор и генератор. Бачок с жидкостью для обмывки стекол. Я вижу все это как на рисунке, как на подробнейшей схеме – ничего тайного, ничего запретного для меня не существует. Но сейчас меня волнует совсем не это, а три узких места, связанных с сигнализацией. Именно так, на Х-пятом стоят сразу три противоугонных системы. Они кажутся почти идеальными.

На свете нет ничего идеального.

А с этими тремя – с ними и ребенок справится!

Уверенность в этом наполняет меня ликованием. Я знаю также, что Х-пятый не окажет никакого сопротивления, ведь мы созданы друг для друга.

Не правда ли, милый?

Я легонько поглаживаю его по корпусу, успокаивая, убаюкивая, усмиряя и гипнотизируя одновременно. Мне даже не нужно подбирать отмычку: я и без того знаю, какой именно воспользоваться. Знание заключено в кончиках пальцев, и оно не требует от меня никаких дополнительных усилий; знание, заключенное в кончиках пальцев, – и есть талант.