Была бесконечной война…

– Какое бревно? – схватил за плечи, с силой тряхнул. – Встать! – команда прозвучала жёстко. – Полчаса на сборы!

Обоз из езерищенских беженцев: Овсовы, Кондратенки, Плескуновы, Севостьяновы, Сепачёвы, направляясь якобы в Городок, как властями приказано, миновал немецкие посты и свернул в лес, в сторону Давыдёнок. Наталья, приближаясь к родным местам, где каждый бугорок и кустик знакомы, почувствовала спокойную уверенность, на душе посветлело. Лес лесом, но в деревне ещё и родная тётка, мамина сестра Дарья Тихоновна. «Не пропадём!» – тешилась надеждой, укутывая в одеяло Галинку. Лариса прилепилась сбоку и, согретая маминым теплом, задремала. Беженцы переговаривались шёпотом, телега слегка покачивалась, Наталью тоже непреодолимо потянуло в сон…

«И-и-го-го!» – фыркнула, заржала кобылица. Молодая, упитанная, шерсть лоснится. Нет ни хозяина, ни пастуха. Вольно пасётся в редком перелеске. «Стой!» – хватает за уздцы Василий Семёнович, но управиться не может. Наталья быстро соскальзывает с телеги, смело взлетает на мощную лошадиную спину и скачет, скачет к дымящемуся голубыми туманами озеру. И кобылица слушается, признаёт в ней хозяйку, чувствуя решительный характер, затаённую уверенную силу…

– Stehen! Wer sind Sie? Wo? [24] – на дороге внезапно появился немец, заросший щетиной с поблёскивающей сединой, и даже форма не придавала ему военного облика. Преградив путь, щёлкнул затвором фольксштурмгевера [25] .

24

Стоять! Кто вы? Куда? (нем.).

25

«Фольксштурмгеверы» выпускались в нацистской Германии накануне её поражения для вооружения ополченцев.

– Видать, фашистский ополченец, – вполголоса обронил Сепачёв и, останавливая коня, уже громко, но невозмутимо пояснил:

– Обоз. В Городок приказано.

Наталья очнулась от дрёмы, не раздумывая, прямо с Галинкой на руках соскочила с телеги:

– Пан офицер, дети у нас! Киндер! Цвай! Кляйн цвай киндер! – умоляюще заглядывала в усталые глаза пожилого фрица.

Уныло рассматривая женщину с ребёнком, он меланхолично размышлял о своём: «Если мы, немцы, летом удирали от русских и так удираем осенью, что же будет зимой? Надо спасать свою шкуру. Война проиграна…»

Он сунул руку в карман, снова нащупал письмо из Германии от сестры Эмили. Перечитанное десятки раз, оно не давало покоя его измученной душе.

«Мне удалось получить разрешение навестить в концлагере нашу Паулу. Если бы ты, Генрих, был со мной, то непременно расплакался бы. Невозможно описать, в кого она превратилась, как выглядит. Лучше бы сестрёнка не уклонялась от этой проклятой мобилизации. Боюсь, что живой из лагеря она не выйдет, или потеряет здоровье, это точно…»

«Зачем я здесь? Зачем мне эти несчастные русские старики и дети?» – немец опустил винтовку, шагнул в сторону:

– Durchfahrtsbedienung! Jeder kann reiten! [26]

К Давыдёнкам обоз поредел, беженцы рассеялись по окольным деревушкам. Но и оставшихся поместить в маленькой хатке Дарья Тихоновна не смогла.

– В сараюшке, на сене… Не обессудьте! – виновато распахнула дверь, пропуская в дощатый сенник.

– И за то – слава Богу! – за всех поблагодарил Сепачёв. – Не под открытым небом. А в тесноте – не в обиде!

– Кипяточку принесу, в печи чугунок. Завтра похлёбку сделаю, – пообещала хозяйка. – Коней попрячьте в кустах. Немцы частенько наведываются – руки загребущие.

26

Проезжайте! Все могут ехать! (нем.).

Уходя, позвала Наталью:

– А ты с малыми да со старой – в хату на ночь, на полу постелю, – и уже на ухо шепнула: – Вовремя, девонька. Трофим твой обещал заглянуть, он же с моим сыном Лёнькой вместе в лесу, – горестно вздохнула, и поперечная морщинка, наметившаяся выше переносицы, вдруг резко прочертила открытый лоб.

…Гитлеровцы, оба молодые, высокие, в хорошо подогнанной форме, автоматы за спиной, по-хозяйски громко переговариваясь, свернули к хате. Дарья Тихоновна испуганно метнулась из сеней в комнату:

– Немцы! – и, бледнея, рванула к ним навстречу – задержать.

Решение к Наталье пришло мгновенно:

– На пол! Ложись к печке! – указала Трофиму, сгребая постель. – Заваливайте его тряпками! – приказала Рене и Гале, двоюродным сёстрам.

И первая кучей набросила на мужа одеяло.

– Залезайте наверх, детишки, прячьте папку! И молчок! Никому! Мама, садитесь рядом с малыми!

Немцы, небрежно оттолкнув Дарью Тимофеевну, вломились в хату.

Малыши, босые, без штанов, хохоча, прыгали с тряпичной горки на руки к бабушке и снова карабкались наверх, не обращая внимания на пришельцев.

– Тупые животные! – брезгливо скривился лысый полковник и перевёл взгляд на Наталью, которая, изогнувшись перед загнеткой, ловко поправляла чепелой дрова в печи.

При этом тонкая талия, как у нерожавшей, крутые бёдра и вся её изящная фигурка, подчёркнутая лёгким платьем, показалась ему такой обворожительной, что он похотливо цокнул языком:

– Ах, жаль, что не арийка! – и лукаво подмигнул унтер-офицеру, который тоже невольно залюбовался хорошенькой русской.

Выходя на улицу, расправляя широкие плечи, полюбопытствовал:

– Ну, Арне, как тебе «русский рай», который создали большевики?

– В Германии я всё представлял по-другому. По сравнению с нами, немцами, эти свиньи вызывают лишь смех или ужас, – растерянно выдавил гладко выбритый, смазливый фриц.

– Но они никогда не поймут этого. Таких нельзя жалеть! Поверь моему опыту, – высокомерно похлопал по плечу лысый. – Они примитивные люди с животной тупостью, свойственной народам, населяющим эту страну.

– Да, – согласился Арне. – Но всё же женщины у них бесспорно привлекательны! И какие глаза, какой взгляд!

– Ты ещё про неразгаданную русскую душу вспомни!

– Однако, Георг, есть же у них душа? – смутился майор.

– Ах, дорогой мой зондерфюрер, какая душа? – расхохотался полковник. – Знаешь, кто очень хорошо разбирается в этом вопросе? – он выжидательно уставился на Арне, но тот медлил с ответом.

Полковнику было приятно поучать новоиспечённого вояку:

– Неужели ты не читаешь Йозефа Геббельса? [27] Считай, что он препарировал русских в поиске этой самой таинственной души! Нас, европейцев, всегда интересовал вопрос, где проходит духовная граница между Европой и Азией. Разгадка в том, что различные национальности, соединившиеся в пределах этого чудовищного, огромного государства, даже не являются народом! Русские – разве это народ, если в нём смешались десятки других народов? Такого нет нигде в мире! Поэтому русская душа только кажется многогранной, сложной и противоречивой, ведь она составлена, как мозаика, из многих народов. Нет никакой тайны!

27

Пауль Йозеф Геббельс – немецкий политик, виртуоз нацистской пропаганды, один из ближайших сподвижников и верных последователей Адольфа Гитлера.

Майор с сомнением покачал головой:

– Как же их последние победы – Сталинград, Курск? А храбрость, с которой они сражаются?

Окатив новичка высокомерным взглядом, полковник продолжил, цитируя речь Геббельса, которую, казалось, знал почти наизусть:

– Это невероятно, но советская армия оказала нашим войскам сопротивление, которого мы не встречали нигде. Русские порой демонстрируют потрясающее презрение к смерти… Они не боятся холода, могут долго обходиться без пищи и жить в нищете, словно бесчувственные. Русские не так уж сильно цепляются за жизнь, но обладают завидным упорством, которое не есть храбрость, потому что храбрость – это мужество, вдохновленное духовностью, – он сделал паузу и победно закончил: – У русских нет загадочной души! Значит, нет и духовности! Их упорство сродни некоему животному инстинкту.