Были два друга
Шрифт:
– Теперь все понятно, - проговорил Зимин со злорадством.
– Под видом критики Горбачев пытался развалить наш коллектив!
– Это ложь!
– крикнул Николай.
– Я докажу, что это травля. Товарищи комсомольцы…
Милехин не дал ему закончить фразу.
– Вряд ли тебе удастся это.
Поднялся Зимин.
– Я предлагаю: пусть Горбачев покинет наше собрание
Брусков внес другое предложение - дать слово Горбачеву, а потом уже принимать решение.
– Это не обязательно. Комитет готовит вопрос о Горбачеве на общее собрание, -
Заявление секретаря комитета произвело впечатление. Брусков, Рослякова и я настаивали, чтобы Николаю дали слово. Милехин обвинил нас в потере комсомольской принципиальности.
Я смотрел на Николая. Он сник весь, потемнел в лице, казалось, даже ростом стал ниже. Молча направился к двери. Но взявшись за ручку, вдруг выпрямился, повернулся и резко бросил Милехину:
– Я это не оставлю безнаказанным.
– Грозила синица море сжечь, - ответил Милехин. Сегодня я не узнавал его. Всегда уравновешенный, веселый, сейчас он был злым, беспощадным. Тогда в кабинете директора он к Николаю относился по-другому. Неужели Зимин успел склонить его на свою сторону?
Николай стремительно вышел из аудитории, с силой хлопнув дверью.
– Слышали, угрожает?
– проговорил Зимин, кося глазами на дверь. Он торжествовал победу.
Все молчали.
– Нельзя ли все-таки объяснить, в чем дело?
– спросил я.
– Горбачев скрыл в документах, что его отец и мать враги народа, - ответил Милехин, холодно глядя на меня.
– А тебя, Торопов, предупреждаю, не водись с этим скользким типом, если не хочешь нажить большие неприятности.
– Но… Горбачев - воспитанник детского дома, фронтовик…
– Видите, защитник нашелся!
– сказал Зимин.
– Непонятные дела творятся на белом свете, - вздохнул Брусков.
Милехин бросил в его сторону осуждающий взгляд.
Перевыборы комсорга прошли быстро. Зимин предложил кандидатуру Струкова, Нюся Рослякова выдвинула Брускова. Проголосовали. Струков получил на два голоса больше.
Опасаясь за Николая, я поспешил в общежитие. Самочувствие у меня было отвратительное. Я официально предупрежден «не водиться с типом». А наша дружба? Как все получается непонятно и глупо, а главное, запутанно. Не хочу верить, что Николай чужак. Он ведь не знает своих родителей. А может, и знал, но скрывал. Кому интересно выставлять напоказ такую биографию?
Николай поджидал меня в скверике, недалеко от института.
– Хочу поговорить с тобой, - сказал он. Мы сели на скамейку и долго молчали.
– Василий, признайся, только честно, ты веришь им?
– спросил Николай, глядя мне в глаза так сурово и испытующе, что мне стало неловко.
Я пожал плечами.
– Значит, тоже поверил?
Я не знал, что ему ответить. Я верил в него, как в товарища, как в порядочного человека. Неужели он и от меня скрывал о своих родителях? Это было бы нечестно с его стороны.
– Николай, скажи, что с твоими родителями? Или все это выдумано ими?
– Не знаю. Я ничего не знаю, - глухо ответил
он.– Но откуда они взяли это?…
Было холодно и сыро, моросил дождь, неуютно было в скверике и на улице. Прохожие шли, спрятав руки в карманы и нахлобучив шапки.
– Тебя собираются исключить из комсомола. Что ты думаешь делать?
– спросил я.
Он промолчал, будто не расслышал моих слов. Я повторил. Он вздохнул.
Разговора у нас не получилось. Трудно было говорить Николаю, я понимал это. Мы встали и направились в общежитие.
– Ты не боишься идти рядом со мной?
– спросил он с горькой усмешкой.
– Напрасно ты так думаешь обо мне, - ответил я - Меня другое беспокоит. Я верю в тебя, но как и чем тебе помочь, не знаю.
Он крепко пожал мою руку.
– Большего я от тебя и не требую, - растроганно сказал он. Я понял, что человек в его положении больше всего нуждается в моральной поддержке.
– Ну, иди, - он указал на общежитие.
– А ты?
– Мне нужно побыть одному. Только не отчаивайся.
– Легко сказать - не отчаивайся. Но сидеть сложа руки не стану. В общежитие Николай вернулся в час ночи. Я попытался утешить его, но он отвечал резко, раздраженно, и я оставил его в покое. Эту ночь мы не спали.
22 ноября
Перед началом лекции, когда в аудитории почти все были в сборе, к нам вошла секретарь института. Я сразу почувствовал - не с доброй вестью она пожаловала к нам. И не ошибся. Она прочла приказ об исключении Николая Горбачева из института. В этом было что-то похожее на издевательство. Могли бы вызвать Николая в канцелярию и объявить там приказ.
Я глянул на Николая. Внешне он ничем не выдавал себя, только плотно сжал губы, торопливо сунул в карман конспекты. Нелегко давалось ему внешнее спокойствие. Молча, ни на кого не глядя, Николай направился к выходу. Мне хотелось подняться и тоже уйти.
Студенты сурово молчали, и в этом молчании я чувствовал осуждение приказа. Вдруг раздался ехидный смешок Зимина. Всех поразила его подлость. Издеваться над чужой бедой - это уж слишком.
– Что, допрыгался?!
– сказал Зимин.
Николай остановился, повернул голову в его сторону:
– Жалею об одном, мало я проучил тебя, - и стремительно вышел из аудитории.
– Правильно - крикнул Володя Брусков Нюся закрыла ладонями лицо. Сидевшая рядом с нею Маша Воловикова приложила к глазам платочек.
После ухода Николая в аудитории воцарилась напряженная тишина. Ему сочувствовали все.
Я не слышал, о чем шла речь на лекции. Мысли о Николае не давали мне покоя. Куда он теперь пойдет? Николай горячий. Ему сейчас больше всего нужна товарищеская помощь.
В общежитии Николая не было. Не увидел я в комнате и его фанерного чемоданчика. Значит, ушел. Но куда? У него и знакомых-то в Москве нет.
До полуночи я бродил по улицам в надежде встретить Николая. Ходил и не мог сдержать слез. Шел снег, морозило. Я промерз до костей.