Были два друга
Шрифт:
Раздался гудок паровоза.
– Ну, прощай, Василий. Может, больше не доведется встретиться.
– Николай протянул мне руку.
Поезд ушел в темноту, а я долго еще стоял на перроне и смотрел в ту сторону, где исчезли красные огоньки.
6 декабря
На большой перемене ко мне подошел Брусков и как бы между прочим сказал, что комсорга выбрали неудачно. Саша Струков ходит на поводу у Зимина и его приятелей.
– Горбачев был лучше. Виктор все-таки боялся его, а теперь он почувствовал свободу. И все потому, что с ним никто не хочет связываться.
– Не знаешь, где сейчас Николай?
– спросил Брусков.
– Уехал на завод работать.
По коридору шел Зимин с Машей. Он говорил ей что-то вполголоса, она смеялась, поглядывая на него. Лицо Брускова вдруг стало мрачным и страдальческим. Он отвернулся.
– Как ты считаешь, правильно Николая исключили из института?
– опросил я, желая вызвать его на откровенный разговор.
– Мы об этом не раз говорили с ребятами. Тут какая-то темная история, - признался Брусков.
– Когда я узнал, что Милехин родственник Зимину, мне стало ясно, что с Горбачевым они сыграли злую шутку.
Володю Брускова все уважают на курсе. В институт он пришел с металлургического завода, где работал техником. Ему двадцать три года, но выглядит он значительно старше своих лет. Высокий, подтянутый, лицо смуглое и худощавое, раздвоенный подбородок.
9 декабря
От Николая нет вестей. А пора бы ему сообщить о себе.
После занятий мы с Брусковым направились в столовую. Мороз и ветер торопили нас. Слышу, кто-то окликнул меня. Остановился. Нюся догоняла нас.
– За вами не угонишься, - сказала она, тяжело переводя дыхание.
Было очень скользко. Володя взял ее под руку. Она разрумянилась от мороза и быстрой ходьбы.
– Где твоя Маша?
– спросил я, делая вид, что не знаю о их ссоре.
– Маша?
– Нюся сердито посмотрела на меня.
– Я с нею уже не дружу.
– Это плохо.
– Может быть, и плохо. Не моя вина.
– А чья?
– Всех нас! Надо со всеми поговорить о Викторе и Маше.
– О том, что они любят друг друга? А если у них серьезные чувства?
– В этом-то и несчастье, что Маша способна на серьезные чувства. Ну, а в Виктора я не верю, - ответила Нюся.
– Маша доверчива и ласкова, а Виктор себе на уме.
– Хорошо ли вмешиваться в такие дела?
– спросил я.
– Мы обязаны предостеречь товарища или подругу.
Брусков не проронил ни слова. Лицо его было мрачно, в глазах светились недобрые огоньки.
– Вот мы сейчас все видим, что в их отношениях что-то фальшивое, - продолжала Нюся.
– Но делаем вид, что нас это не касается.
– Она помолчала.
– Ну почему мы так безразличны к судьбе своих товарищей?
– Кто, конкретнее?
– спросил я.
– И ты, и Володя. Все мы как будто боимся подать свой голос в защиту товарища.
– Верно, Нюся! История с Николаем - это ведь тоже безразличие к человеку. В институте, когда решалась судьба Николая, доверились Милехину. Прояви комсомольцы больше участия в его судьбе, я уверен, дело обернулось бы против Зимина и Милехина.
– Это правда, - согласилась Нюся.
– Я теперь поняла, что Милехин мстил Горбачеву за критику. Он умеет красивым словом заморочить голову доверчивым простачкам. Горбачев неправильно
– Теперь уже поздно, - сказал я.
– Исправить ошибку никогда не поздно, - ответила Нюся.
В душе я ругал Николая, что он поторопился уехать.
12 декабря
Сегодня, за сколько времени, Нюся и Маша вместе вошли в аудиторию, сели за один стол. Это обрадовало меня. Значит, помирились. Нюся от слов перешла к действию. Она правильно поступает. За товарища надо драться.
У Маши бледное лицо, покрасневшие глаза с припухлыми веками. Видно, плакала. Нюся что-то говорила ей на ухо. Мы привыкли видеть Машу веселой, гордой сознанием своей красоты. Девушки заговорщически наблюдали за нею, шептались между собой, настороженно поглядывая на дверь. Между ними происходило что-то непонятное для нас.
Незадолго до звонка в аудиторию вошел Виктор и уверенной походкой, кивая на ходу студентам, направился к своему столу. Заметив там Нюсю, удивленно приподнял брови. Нюся не думала уступать место. Она презрительно смотрела ему в лицо. Виктор смутился, дернул плечом и пошел на прежнее свое место. Девушки засмеялись. Виктор бросил на них сердитый взгляд.
Во время перерыва девушки окружили стол Маши и Нюси, о чем-то шептались, доказывая что-то Маше. Я сидел на своем месте, делая вид, что читаю книгу, а сам наблюдал за ними. Маша несколько раз порывалась встать, чтобы выйти в коридор, где мимо раскрытой двери ходил Виктор.
Она ушла после второй лекции. Мы с Брусковым стояли в коридоре у окна. К нам подошла Нюся. Она была расстроена. Я опросил у нее, почему ушла Маша. Нюся безнадежно махнула рукой.
– Не хочет никого слушать. Мы всю ночь убеждали ее, пытались открыть ей глаза на Виктора. Куда там! Говорит, я люблю его, а вам до этого нет никакого дела. Ей, дурочке, кажется, что мы из ревности морочим голову.
– Нюся вздохнула.
– Не знаю, что и делать с нею.
– Она взглянула на Брускова - Володя, ну почему ты все молчишь? Разве тебя не беспокоит судьба Маши?
– А что я могу сделать?
– Какие же вы инертные, а еще мужчины, - с досадой бросила девушка и отошла от нас.
– Ненавижу этого хама!
– вырвалось у Володи. По коридору шел Виктор в окружении своих дружков. Он рассказывал им, вероятно, что-то веселое, они смеялись. Володя глянул на него, и лицо его слегка побледнело. Он молча оставил меня и твердо зашагал навстречу веселой компании. Я почувствовал неладное, пошел следом за ним, позвал еще троих ребят.
Брусков остановился против Виктора.
– Зимин, - сказал он срывающимся голосом.
– У меня есть к тебе разговор. Отойдем в сторону.
– Ко мне разговор?
– удивился Зимин.
– Говори здесь.
– И скажу. Вот что: если ты не перестанешь хамить, так и знай, пожалеешь. Заявляю это при свидетелях, - глухо сказал Брусков.
– Как это можно понять, смею вас спросить, милостивый государь?
– опросил Виктор.
– Если ты не оставишь в покое Машу…
Виктор разразился смехом.
– И что это тебя стала тревожить судьба Маши? Брусков шагнул к Виктору, глянул ему в глаза.