Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Как и я, он очень любил астрономию, хотя она не имела никакого отношения к интендантскому ведомству.

Дом, который Виктор Акимович снимал у местного армянина, был большой, довольно приличный, но отличался огромным количеством блох. Моя сестра тщетно боролась с этими блохами, но никак не могла их вывести. В то время, кроме «персидского порошка», не убивавшего насекомых, а только раздражавшего их, никаких других средств против них не было.

Чтобы нам было уютнее беседовать на ночь, перед сном, Виктор Акимович распорядился постлать мне постель на кровати своей жены, отделенной от его кровати ночным столиком. Поужинав и посидев немного в столовой, мы отправились спать.

Откинув со своей постели одеяло, Виктор Акимович густо обсыпал персидским порошком простыню и протянул мешок с порошком мне.

– На, посыпь у себя. А то блохи заедят.

– Нет, спасибо, – твердо ответил я. – Мне не надо.

– Как не надо?

– Я не желаю их уничтожать.

– Кого? Блох?

– Да. Они не виноваты, что для своего существования им приходится кусать других.

Виктор Акимович изумленно взглянул на меня, покачал головой и, молча, положил мешок на ночной столик.

Мы легли на свои кровати и стали читать. Затем заговорили на разные научные темы. И беседа коснулась существования органического мира.

– Все это хорошо, – сказал я, выслушав рассуждения Виктора Акимовича о мудрости природы, создавшей сложный организм человека. – Но есть в этих действиях природы и ошибки. Вот, например, вопрос о размножении. Разве можно было создать человека и других млекопитающих так, чтобы они размножались бесстыдно и неприлично? То ли дело простейшие существа, которые размножаются делением. Захочется какой-нибудь бактерии иметь потомство, разделяется она просто на две части – и сын готов. Даже нельзя сказать, сын ли тут получается, или брат. А у людей – гадость. Если бы от меня зависело, я бы вообще запретил среди людей браки.

– Значит, ты не одобряешь, что я женился на твоей сестре Мане?

– Разумеется, не одобряю.

– И, по-твоему, не нужно, чтобы существовали наши детки – Надя и Туся?

– Отчего… Они очень милые. Но, лучше было бы, если бы они появились на свет путем деления или почкования.

– Ну, знаешь, брат, – возмущенно проговорил Виктор Акимович. – Ты договариваешься Бог знает до чего. Делением!.. Почкованием! Стой! Стой! Что ты делаешь? Ты бросаешь своих блох на мою кровать?

– Разве? Я ловлю их и кидаю на пол…

– Ну, да! Я давно слежу. Хорош вегетарианец! Блох жалеет, а человека – нет? Свинство! Туши лампу и засыпай! Довольно разговаривать. Я устал.

На следующий день вечером Виктор Акимович не остался со мной, а ушел в гости. Через день – опять. Я пробыл у него вместо недели только три дня и уехал в Батум.

Вся наша семья уже жила на даче, на Зеленом мысу, а отец еще оставался в городе. После своей неудачной деятельности в качестве преподавателя Тифлисской гимназии, он подготовился к государственному экзамену по юридическому факультету, ездил в университет держать этот экзамен экстерном, сделался юристом и был теперь присяжным поверенным, батумским городским юрисконсультом.

Чтобы отцу не было скучно одному, я решил прожить с ним в городе несколько дней, а потом поехать на дачу. Но, к сожалению, у нас с ним в первый же день произошло идейное столкновение.

Пили мы утренний чай с традиционными турецкими бубликами. Жара в эти дни стояла страшная. Масло на столе таяло, превращаясь в полужидкую желтоватую массу. Над столом вились мухи, садясь не только на масло и сыр, но и на наши лица и руки.

– Боже, как они мне надоели! – раздраженно воскликнул отец, хлопнув себя ладонью по лбу. – Это невыносимо!

– Да, они стараются, как могут, – многозначительно подтвердил я.

– Обязательно надо купить липкой бумаги, – продолжал он. – А у меня столько дел, что не до того. Может быть ты купишь сегодня, когда пойдешь в город.

– Я?

– Да. А что?

Отец с удивлением посмотрел на меня. Я сидел, гордо подняв голову, и пренебрежительно улыбался.

– Извини, папа, но согласно своим взглядам я липкой бумаги покупать не могу. Мухи не виноваты в том, что родились мухами. Каждое существо имеет право на существование.

– Да, но они – паразиты!

– Паразит с греческого – живущий на чужом организме. Пара дзоон. А так как мы все питаемся чужими организмами, то мы с тобой тоже паразиты.

– Как? – Отец вскочил с места. – Что ты сказал? Я – паразит?

– Да. Паразит.

– Вот что? В эту проклятую жару я работаю, изнываю, жарюсь в раскаленной печи, чтобы дать вам всем возможность прохлаждаться на даче, а ты… Сегодня же уезжай на Зеленый мыс! Забирай свой чемодан!

Мне искренно было жаль отца. Он меня очень любил. Я его – тоже. Кроме того, я знал, что у него всякие недомогания, особенно в области печени. Но причем печень, когда дело касается принципов? И я уехал на дачу.

Мать, сестры и братья радостно встретили меня. А особенно радовалась моя кормилица – грузинка Дзидза. Узнав, что я стал вегетарианцем и разобравшись в том, что это значит, она сначала расплакалась, а затем пошла на кухню просить повара отдельно готовить мне овощи, рисовые и картофельные котлеты.

Несколько дней прошло благополучно. Все было мирно и тихо. Но постепенно у меня с братьями и сестрами начались кое-какие расхождения. Со старшим братом я, правда, не поссорился. Когда я начинал убеждать его, что носить воротнички – глупая условность, а манжеты – тем более, – он спокойно говорил мне: «убирайся к черту», и все кончалось благополучно. Но с младшей из старших сестер дело вышло сложнее. Она любила развлекаться, наряжаться и ходить в гости к соседним дачникам.

– Ты опять в новом платье? – зловеще спрашивал я, видя, как она прихорашивается перед зеркалом.

– Да. А что? Нравится?

– Позор! Каждому философу ясно, что ты меняешь свое оперение для сексуального привлечения мужчин!

– Как ты сказал? Сексуального? – вспыхнув от негодования, восклицала сестра. – Ах ты, поганый мальчишка! Пошел вон!

– Мне не трудно уйти. Но оттого, что я уйду, ты не станешь нравственнее. Что это за декольте? А короткие рукава? Соблазнять собираешься? Развратница!

Придерживаясь подобных строгих моральных убеждений, я, естественно, презирал всех девчонок – гимназисток и институток, живших на Зеленом мысу, и старался с ними не встречаться, хотя какая-то тайная сила и влекла меня к ним. Нередко некоторые из них приходили к нам в гости со своими родителями, и мне в подобных случаях было как-то не по себе.

С одной стороны, видеть их и быть вблизи – очень приятно. Хотелось бы, чтобы они оставались как можно дольше. Но, с другой стороны, мои идеи подсказывали мне, что я не должен поддаваться подобному низменному ощущению, а наоборот, обязан давать ему решительный отпор.