Быт Бога

–– Чего вам пожевать?

–– Жеваю вам!..

Виноватно особенно, с мига Крана, почуял себя, будто узнали, что ныне я, кроме слов этих выкрутасных вслух, сам себе говорю ещё и словами-то свежими: почему-то – новыми, почему-то – шершавыми, почему-то вынужден говорить такими, почему-то не могу без таких, без ново-шершавых, обойтись. Это не я коверкаю общественные слова, это сами слова коверкаются, подбираясь, как ключи, ко мне, теперешнему.

Заговорил сам с собою каким-то новым языком. – Что же делать, если в прошлом году отменили – запросто отменили прежнее государство и даже в нём весь прошлый мир. После этого – не ждать же, когда что-то в замену применят…

И надо самому создавать целиком свой, мой, мир!

"Засобытилось", "забредилось"… "Здание", "Томная"…

Или узнали даже, только что, обо мне – узнали будто обо мне это самое: что я с недавнего времени всё твержу себе молча и шёпотом:

–– Я родился – и сразу я – я!.. Чего ж мне ещё!..

Да и вообще… Узнали даже будто и это: недавно я понял, и понял, что понимал это всегда, что я в жизни – побывать!..

Я в жизни – побывать.

Я – побывать.

–– Родился: и сразу – я!.. Чего мне бояться?..

Ведь я не прячу теперь, нынче, как с детства прятал, поведение живое меня, живого.

Чую в себе с недавнего времени – с недавнего-то – потребность постоянную жеста непроизвольного. Словно я – рождаюсь, словно я ещё нарождаюсь!.. Чую в себе – особенно и ровно с начала этого года, как "цены-то отпустили", – зуд и непоседливость, словно бы постоянную ломку – от недоговорённости договорённого: будто книга прочтена, и всё ясно и понятно, да вот нет всё-таки самого-то последнего листа.

Мысль, мысль, а не воспоминания о мысли!..

Так и живу с Нового года – словно только с Нового года думаю, умею думать.

–– Не стоял и ни к кому не встану в затылок.

А время, коли о нём, нынче такое – такое же, какое было бы тогда, когда… на меня стала бы падать стена – когда не стыдно не кричать.

Сейчас, ныне, время крика – Время Крика.

Жевать вдруг все вдруг стали вдруг даже на ходу.

Почему именно жевать? Почему именно все?.. И почему – вдруг?..

А на то галстучность жизни: пионерский галстук, военно-форменный галстук, выходной галстук, фрачный галстук… Проснулся утром – а я уж в другой стране!.. Проснулся – и я уж не "товарищ", а "сударь", "господин"…

И всем – хоть бы что!

И уж, говорят, стали все равнее и равнее. На улицах, что пошире, стоят и стоят девицы, которые просто девицы… И уж ко мне – прямо ко мне! – на вокзале недавно подпрыгал ребёнок и сказал – сказал уже заученно: по-про-сил… Я вмиг вспомнил, как это в книгах… Получил, упрыгал… Я закрыл глаза…

И все всё стали про деньги… Все-все, всё-всё!.. Я сам раз, в одиночестве, хлопнул, подражая чьему-то жесту, себя по моей ляжке: деньги в кармане – зыбкое и жаркое состояние предобладания.

Притом нынче, вместе с жевательной-то резинкой, всё более разрастается в речи у всех, и в радио, и в теле, сорняк "как бы", – раскованность в мыслях – будто бы! – этакая:

–– Как бы увлёкся йогой…

–– Баллотируюсь как бы в депутаты…

–– Учредили свой как бы банк…

Этакое – как бы! – вольнодумство, на задушевность претензия, намёк на что-то ещё, кроме сказанного, за душой – как бы! – имеющееся… Языком-то родным не дышат, а чихают.

По-прежнему – по-прежнему-то – лишь то, что, мол, живём мы все в одном мире.

Не в моём ли?..

Не знаю вот, в каком мире-то.

Все те, кто "мы"-то.

Только уж – не в моём.

Так-то.

Оглянулся, оглянулся!

У Брата друга звать Анатолий – я зову его Шагай; так этот Толик Шагай после "освобождения цен", в начале-то года, сказал, чтобы – при мне:

–– Ну, теперь – всё!

Как истинно!..

Для одних это "всё" – так:

–– Буду говорить всё, что хочу!

А для других – так:

–– Пока они говорят всё, что хотят, буду брать всё, что хочу!

И всем – хоть бы что!..

И я поднял вёсла.

Я и стал с этого с недавнего времени едко ответствовать.

Какое у меня настроение?..

–– Настроение слуха!

–– Состояние слуха!

А что, все живут слухами. И я живу слухами. Только – от самого себя.

Я, живой, по бессчётно раз одно и тоже говорю-повторяю.

Стыдно – страшно даже теперь, когда я раньше сетовал астрономично: никаких так называемых созвездий нету, звёзды, говорят, брызгами летят во все стороны!..

Бред реальности, бред реальности!

А всем и всегда-то, оказывается, было всё – хоть бы что!..

Поднял я вёсла: если все голосуют – зачем же ещё и я буду?!..

Поднял вёсла: кто какой "строй" придумал – пусть он его и строит!..

Поднял вёсла: некогда мне у Брата, с его женой, клеить и красить: я потому-то и холост, чтобы было время разобраться прежде во всём!..

Осталось, кстати, у всех – и это тоже с коллективных времен: если кто, поближе, живёт иначе, родственник, сослуживец, – обгадить ревниво его: ведь все – будто с одной стартовой черты.

И мне – далось!

Я на свете – побывать.

И покой, и трепет, и покой, и трепет…

Словно потрясли меня за плечи: я не во времени, а – во временности.

Побывать! – Этим объясняется, в конечном и тайном итоге, всё поведение каждого и любого.

Хорошо, что есть такое слово: умиление – о, целым и цельным себя нахожу: всегда, всегда мне важно было не происходящее само, а смысл происходящего.

Повторяюсь-думаю: да чего-то да доцарапаюсь.

Звук есть, ну, который один-то на всех. А вот уха одного на всех – нету!

И нет просто мира, который – вообще.

А есть так: я – в моём мире, ведь других не знаю!..

И кишмя кишат вокруг меня другие миры, какие-то миры…

Покой – от мира моего. Трепет – что вокруг миры другие.

Впервые это слышу – и что ж, что от себя самого.

Ребёнок – это очень не я: разве что похожим я был когда-то… Старик – разве что похожим буду… Девушка, женщина – это очень-очень не я – совсем уж, вовсе уж… Любой, каждый другой – это прежде всего – не я, не я. Прежде всего! Потому что, если не так, зачем я? И зачем я – я?..