Быть Корелли
Шрифт:
— Лет в тринадцать отец вручил мне первую книгу по экономике и я с тех пор читал только их, но что-то, кажется, я успел ухватить.
Они сидели близко друг к другу — плечо к плечу, бедро к бедру, утопая в мягкости дивана, покрытого шкурой коричневой норки. Алек откинулся на сиденье, рассматривая узкую спину Изабеллы, упакованную в чёрный бархат, пока она неспешно говорила, держа голову к нему вполоборота. У неё была прекрасная осанка, вздёрнутый с достоинством подбородок, плавные, кошачьи движения — Изабелла Бланко могла дать фору любой Фальконе и Понтедра, которые больше напоминали ему хабалистых базарных девиц, работавших на овощном рынке в Сицилии. Была ли это выучка или природный дар, Алек не знал, но это не мешало ему открывать её для себя с новых сторон. Алессандро до боли под рёбрами захотелось дотронуться
— «Триумфальная арка». Равик встретил свою Жоан Маду на мосту. Она хотела покончить с собой. Очень похоже на нас.
Она задумалась. Её внимательный взгляд рассеялся, а уголки губ опустились вниз. Возможно, она сомневалась в своём выборе, возможно, жалела о чём-то. Алек не любил обсуждать отношения, но, почему-то, это любила делать каждая женщина, такова была их природа. И сегодня Алек не хотел с этой природой спорить.
— У них всё плохо закончилось… У нас такого не будет, — Алек выпрямился, чтобы взять на пробу бокал с белым вином. — И вообще, они там только и делали, что пили.
Изабелла рассмеялась. Алек улыбнулся, притянул её к себе за талию, положил подбородок ей на плечо, согнувшись дугой — сидя она оказалась невелика ростом, каблуки добавляли ей лишних четыре дюйма. Она повернула к нему лицо, прижалась щекой к щеке. Запах её кожи смешанный с ароматом мандарина, её нежность, кальвадос, ударивший в голову — Алек чувствах себя окрылённым, по-дурацки счастливым, несмотря на ворох проблем, которые он оставил за порогом винного погребка.
— Я была для тебя лёгкой победой, да, Алек? — она кокетливо улыбнулась, но в глазах её застыла грусть и надежда. Она, как и любая женщина, хотела быть последней и единственной. Алек был хорош в стратегическом планировании, но только, когда дело касалось бизнеса, в отношениях личных всё было куда сложнее. Но это не мешало ему наслаждаться иллюзией того, что это волшебство между ними продлится до конца жизни, и поддерживать её иллюзии. Ведь никто не знает, что будет завтра, если уж мыслить совсем философски…
— Ты считаешь я только и делаю, что побеждаю юных и прекрасных дев?
— Я почти уверена.
Изабелла чуть отсела от него, повернулась, посмотрела с вызовом. С ревностью. С необузданным желанием обладать им и только им. Пламя свечей играло в её глазах, тёмных, почти не проницаемых, с дьявольским, хмельным блеском где-то на дне их, отражался всполохами на чуть влажных губах. Алек смотрел на эти губы и не мог оторваться.
— Количество не слишком интересует меня.
— «Если женщина принадлежит другому, она в пять раз желаннее, чем та, которую можно заполучить — старинное правило». «Чёрный обелиск», — процитировала она, взявшись за бокал. Изабелла выглядела встревоженной.
Официант принёс заказ. Сомелье вскрыл бутылку выбранного Алеком белого вина.
— Не читал, — он передал ей тёплое влажное полотенце для рук. — Ты чего-то боишься? — спросил Алек, когда все ушли. Изабелла долго молчала, разглаживая на коленях идеально ровную салфетку.
— Будущего. Боюсь, что какая-нибудь неведомая сила заберёт тебя у меня.
— Этого не случится.
Алек был категоричен. Он взял её за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. Она взволнованно хлопала ресницами и смотрела на его губы. Алессандро поцеловал её. У её помады был привкус смородины.
Ему нравилось, как Изабелла разговаривает, как строит фразы — казалось, она не из этого времени. Её голос — томный, мелодичный, низкий — резонировал где-то в груди, приятно щекотал слух. Они ужинали, пили вино, Изабелла выбирала десерт, Алек — кофе. Ему было хорошо с ней. Не только спать, а даже просто сидеть вот так и молчать. Она будоражила его, волновала и в то же время сделалась для него островком покоя и отдыха. Рядом с ней он действительно не хотел больше думать ни о чём.
— Ты любил свою жену? — она вдруг выбила его из блаженной неги своим вопросом. Алек вздохнул. Когда-нибудь она всё равно подняла бы эту тему, так почему же не удовлетворить её любопытство сейчас? К тому же, кальвадос и вино отлично развязывают язык.
— Скажем
так, я был не слишком счастлив в браке.— Она не любила тебя?! — её брови изумлённо взметнулись вверх, словно тот факт, что не все женщины любят Алессандро Корелли, а некоторые его вовсе ненавидят, был чем-то невозможным, сравнимым со снегом, выпавшим в середине июля. Он усмехнулся. Всё-таки Изабелла умела ласкать мужское эго. Не только в постели.
— Она любила мои деньги. И я, скорее всего, её тоже не любил.
— Это очень грустно…
— Нет, не грустно. Так бывает, — Алек нащупал под столом её узкую маленькую ладонь. Она была ледяной. — Тебе не холодно? Здесь довольно свежо.
Изабелла сжала его ладонь в ответ. Алек дотронулся губами до её виска. Ужин пора было сворачивать, ему хотелось остаться с Изабеллой наедине.
— Я немного устала. Поедем домой?
Алек снова поцеловал её. Долго, тягуче, многообещающе. Изабелла отвечала, пылко прижимаясь к нему всем телом, лаская холодными до мурашек ладонями его лицо, шею, зарываясь в волосы. Ни на секунду не прекращая обнимать её, Алек вызвал официанта и оплатил счёт. Когда они выходили из зала, Бьянки Фальконе и Карлы Понтедра уже не было.
Изабелла знала за собой эту гадкую черту — резкую смену настроений. Тайком от Хамфри она даже пила антидепрессанты, думая что повредилась головой, увидев отца в петле. И сегодня она сама себя подвела — перестаралась, пока собиралась на ужин и почти у самого выхода поняла, что выбилась из сил. А после, увидев Алека в фойе — такого красивого, статного, в смокинге, ждущего её и только её — воспряла духом. Её сердце трепетало, как птица, когда он, осторожно касаясь, надевал ей на шею бриллианты. Которых она не заслужила. Не выстрадала. Изабелла почти привыкла, что подарки равно извинения, этот уравнение так плотно засел в голове, что она едва не расстроилась, когда Алек, кроме комплекта украшений наверняка баснословной стоимости, подарил ей её любимые «Амуаж…», которые навсегда остались в доме прокурора. Но Алек был искренен, он не пытался купить её расположение, ведь она и так уже отдала ему всё и отдаст ещё больше, стоит ему только намекнуть… И она снова была счастлива, глядя из окна его машины на вечерний Чикаго.
Она расстроилась, когда увидела Карлу и Бьянку в «Империал». Бьянка посмотрела на неё так, словно хотела убить на месте. Изабелла была шапочно знакома и с ней, и Карлой. Их представляли друг другу на одном из многочисленных приёмов, куда Осборн таскал её с собой, словно ручную собачонку, но ни та, ни другая не отнеслись к ней серьёзно и не удостоили даже парой фраз. Они демонстрировали пренебрежение всем своим видом — богатенькие дочки богатых папочек против девицы, которая с таким вот «папочкой» спит, наверняка не ради глубины его души и красоты тела. Все всё друг про друга понимали, а если не всё, то восполняли недостающее сплетнями. Изабелла не делала больше попыток с ними подружиться. И от этого столь пристальное внимание Бьянки пугало её, было ей неприятным. Но потом Алек обнял её — обнял так, чтобы все видели, показав этим, что ничего не стыдится — и Изабелла снова почувствовала себя счастливой. Они сидели рядом, дегустировали вино, говорили ни о чём и обо всём на свете — Изабелла могла, наконец, говорить о том, что интересно ей, не натыкаясь на пустой, непонимающий, а порой и насмешливый взгляд. Алек слушал её и слышал, и она почти любила его в этот момент.
А потом вдруг вспомнила всё, с чего они начинали. Вспомнила о его жене. Ведь если бы не её нелепая смерть — надо же, уронить фен в ванную, какая нелепость! — Алек был бы сейчас с ней, а Изабелла — наверняка в гробу, сбитая машиной. Ей хотелось быть в чём-нибудь уверенной, хотя она знала больше других, что в этой жизни нельзя быть уверенной ни в чём. Ей хотелось, чтобы Алек никогда не любил свою жену, но её, Изабеллу Бланко, обязательна полюбил бы. Хотелось, чтобы Алек боролся за неё, но в то же время не хотела, чтобы они с Осборном когда-нибудь где-нибудь пересекались, и ей было страшно спрашивать, чем закончилась история с её похищением. Ведь Алек её похитил! Похитил из дома федерального прокурора Чикаго! А к концу вечера она и вправду замёрзла — в платье с открытыми плечами холод подвала ощущался особенно сильно. Хмель отошёл и больше не согревал её, только объятия Алека давали ей живительное тепло, но одних объятий ей было мало…