Быть Корелли
Шрифт:
— Вечером… Мы ещё даже не ложились. Сколько времени? — она завертела головой в поисках настенных часов. Алек взялся за телефон, который машинально прихватил с собой из спальни. На дисплее высветились три пропущенных и одно сообщение.
— Без четверти три.
— Ох, — её тёмные брови взметнулись вверх. — Тебе ведь завтра в офис?
— Ничего. Просплю утреннюю пробежку. А конце концов, я этим офисом владею.
Волшебство страстной ночи неумолимо отступало, реальность возвращалась, Алек всё больше отвлекался на телефон. Звонки были от Лео Фалани, он пытался достучаться до Алека примерно с одиннадцати до двенадцати ночи, как раз тогда, когда он был полностью поглощён Изабеллой.
— Чудесное вино, — Изабелла отпила ещё, мечтательно откинулась на спинку стула. — Я тебе все планы нарушила, да?
Всю
— Ты была одним из моих планов, — усмехнувшись, ответил Корелли.
— Бизнес-планов? — Изабелла рассмеялась, не представляя, как близка была к правде.
В сообщение от Лео Фалани говорилось, что Хамфри Осборн обратился в полицию по поводу проникновения в его частную собственность. Изабелла оставила в дома Осборна мобильный, а также свою прислугу, которая покрывала её тайные звонки ему. Сложить два и два Осборн и его служба безопасности могли и без полиции, но прокурор решил сделать ответный ход. Иск о взяточничестве против иска о проникновении со взломом. Кто кого? Удивительно, что он не приплёл сюда похищение человека, наверное, боялся, что Изабелла в суде скажет всё, как есть. Расскажет, кто здесь настоящий похититель и садист… И боялся Корелли. Алек ни за что не допустил бы, чтобы Изабеллу Бланко трепали по судам. Откладывать было нельзя — помимо аудита, иска и чёртовой тучи мелкой текучки, связанной с китайским вторжением на «итальянский», давно и чётко поделенный между Семьями рынок, ему предстояло разобраться с Осборном.
— Можно и так сказать, — он отложил телефон, коснулся её руки. — Чем займешься днём?
— Я не знаю. Наверное, буду спать до последнего, чтобы вечером выглядеть презентабельно. А не как сейчас, — она смущённо опустила глаза. На её лице больше не было ни капли косметики, а волосы были затянуты в простой узел, но она была свежа и великолепна, будто и не было этих нескольких безудержных часов.
Алек поддел её подбородок двумя пальцами. В этом жесте было столько же нежности, сколько и властности. Она была его, но за неё ещё предстояло побороться. В груди снова горело, но это был не огонь стыда, как то было после новости об измене, а азарт, хищный, спортивный, поднимающий все ресурсы, заставляющий мозги работать в усиленном режиме. Изабелла Бланко вдохновляла. Кровь стучала в висках, и Алек не был уверен, что вообще сумеет сегодня уснуть.
— Ты и сейчас прекрасна.
Изабелла поцеловала его в середину ладони. Она целовала ему руки с нежной преданностью, обожанием и каким-то едва уловимым преклонением перед ним, как перед мужчиной. Такое было принято в далёкие-далёкие времена, когда женская эмансипация ещё не потеснила род мужской с трона главного добытчика и господина, имеющего право и поощрять, и наказывать. Изабелла Бланко не боролась с ним за первенство, она целиком и полностью признавала его власть над собой. Эта власть пьянила Алессандро и, несмотря на то, что она теперь полностью была зависима от него, его лишь сильнее влекло к ней. Это было странно и ново для него.
— Знаешь, чего я хочу? — она отвлекла его от вихря разрозненных, путаных размышлений. Алек сосредоточенно взглянул на неё, ловя каждое слово. — Чтобы ты был счастлив.
Она поразила его в самое сердце. Там, где всё ещё болела рана, оставленная Габриэле, кольнуло, будто кто-то воткнул туда острую, раскалённую спицу. Он вдруг почувствовал вину. Изабелла не знала, каким он может быть. Ещё не знала. Не предполагала, что слово «счастлив» к нему не применимо: в его жизни были лишь редкие вспышки, такие, как эта ночь, остальное время его жизни занимали мрак, боль, бесконечная занятость, непомерная ответственность, от которых он спасался в холодном равнодушии. Когда-нибудь она увидит его и таким, и когда-нибудь она разочаруется, ровно так же, как его покойная жена.
— Ты меня совсем не знаешь, Иза… — выдохнул он.
Она не знала, что свою покойную жену он убил собственными руками. И рука его почти не дрогнула…
Изабелла отставила бокал и поднялась со стула. Обойдя стол, она наклонилась к его лицу, села к нему на колени, не сводя пристального, глубокого, тёмного взгляда. В этом взгляда Алессандро терялся, в нём ровным счётом ничего нельзя было прочесть, только тонуть…
— Я тебя вижу. Твои глаза… Когда-нибудь ты доверишься мне, расскажешь
всё, что у тебя на душе. Ты скрываешь в себе такой ураган. Я это почувствовала сегодня…Изабелла не скупилась на сладкие речи. Изабелла не скупилась на ласку: она обнимала его за шею, гладила его лицо, что-то неразборчиво шептала ему на ухо, Алек уже не прислушивался. Она растворяла его тревогу, успокаивала, расслабляла, убаюкивала. Две бутылки вина на двоих и благодарно сытый желудок закончили дело — Алессандро уснул в её объятиях и проспал до самого утра.
Глава 19. Время собирать камни
Алессандро уехал ровно в восемь утра. Изабелла ещё крепко спала, и он двигался непривычно тихо, стараясь не разбудить её. Непривычно тихо он выдвигал ящики секретера, выбирая часы и запонки, непривычно тихо двигал дверцы шкафа, где по цвету были разложены идеально отглаженные рубашки. Сегодня была среда, а значит, должна была прийти помощница по хозяйству, но Алек перенёс уборку на завтра — не хотел будить Изабеллу. Ему было чертовски неудобно и непривычно, давно обкатанный ритм сбился, но это не вызывало у него раздражения, а скорее удивление тому, что он не раздражается. Алек, степенный, флегматичный, порой тяжёлый на подъем, не любил перемен, но волею судьбы он жил в нестабильном мире, под который приходилось подстраиваться, а эта квартира была его островком спокойствия, гаванью, где он мог отрешиться от череды бесконечно меняющихся дел. Теперь он разделял её с женщиной, и этот вкус новизны словно бы отменял его старые привычки.
У них с Габриэле была якобы семейная квартира — просторный пентхаус в Маленькой Италии, в двадцати минутах езды от особняка Корелли, но Алек редко появлялся там, в последние пару лет он там даже не ночевал, потому что Габриэле превратила его в тусовочное место. Она и сама ночевала там редко, предпочитая — почему-то — бывать в особняке Корелли. Особняк был огромен, места хватало всем, в течение дня можно было даже ни разу ни с кем не пересечься, кроме прислуги — наверняка, прохаживаясь по галереям, Габриэле представляла себя его хозяйкой. Именно там, в правом крыле здания, где им были отведены отдельная кухня, спальня с гардеробной, кабинет и гостиная, они и встречались ночами. Это были даже не ночи, а двадцатиминутные сессии, в которых каждый из них изображал заинтересованность, взывал внутри себя к старым чувствам или фантазиям и непременно разочаровывался, конечно же, внутри себя. Секс с Габриэле с каждым прожитым годом превращался в безвкусный половой акт, и сегодняшняя ночь с Изабеллой Бланко, полная эмоций, огня, жизни, не шла ни в какое сравнение. Странно, что он ни разу не подумал о том, чтобы завести себе любовницу, довольствуясь тем, что имеет.
В Семье ценили и уважали честь жён, измена считалась низким поступком — поступком не мужчины, но соблазн всегда и для всех был велик. Многие члены Семей отходили от негласного Кодекса, принятого ещё в двадцатом веке, смягчали его для себя хотя бы в этом, но не Алек. Он был готов травить себя этим суррогатом семейной жизни и дальше, пока Габриэле не сделала первый шаг. Она пошла вы-банк, понимая и принимая все риски. Так кто в итоге трус? Алек с тревогой смотрел в будущее, не знал, не мог даже предположить, что ждёт его с Изабеллой Бланко. Он словно бы пытался разглядеть дно в мутной реке, отчаянно напрягая глаза, а после нырнул, пытаясь его нащупать. Но оно всё ещё было далеко, и он не знал, хватит ли ему кислорода…
Джулиано сидел в своём кабинете, зарывшись по макушку в бумаге. На его столе стояли два включённых макбука, две чашки кофе с засохшей под ободком гущей, тарелка с крошками от чего-то съестного и мятой салфеткой прямо в ней. Когда Джулиано на чём-то сосредотачивался, его было трудно сдвинуть с места. Так было с детства. Алек и Данте ненавидели рыбачить, но Джулиано мог сидеть на корме лодки часами, ожидая клёва. Он часами мог материть модель самолёта из картона, когда вечер непоседливый Данте сманивал Алессандро на улицу, запускать воздушного змея или играть в бандитские перестрелки с ребятами из соседних домов. Он всегда доводил начатое до конца, был внимателен к мелочам, что делало его превосходным финансистом и аналитиком цифр.