Быть подлецом

Мисс Элизабет тоже вышла следом за братом, уводя за собой подругу, сестры Ревелл простились с ней, и в словах этого прощания Доновану померещилось некоторое робкое заискивание.

Пока мистер Донован осматривал комнату, куда проводила его леди Эмили, сочтя помещение вполне удобным для сеансов, он не мог отрешиться от мысли, что всё, увиденное им в этом доме, не разочаровало, но насторожило. И договариваясь о начале работы на следующий день, Чарльз пытался продумать и обобщить свои впечатления.

Наличие в доме четырех юных красавиц и - изначально - шести молодых мужчин заставляло предполагать возникновение любви, а две смерти братьев Бреннан, последовавших одна за другой, и записку одного из братьев, тоже можно было бы увязать с ревностью или изменой.

Но кроме явного чувства мистера Патрика Бреннана к мисс Шарлотт Ревелл, да еще, пожалуй, взгляда мисс Энн Хэдфилд на Райана - ему ничего пока заметить не удалось. Что до Патрика - натура его была такова, что влюблённость могла стать только страстью, опьянением ума. И если кто-то из братьев стал на его пути...

Девицы Ревелл показались странными: в глазах этих красивых куколок не проступало ничего детского и наивного. Они все выглядели вполне взрослыми. Ни один из представленных ему мужчин не показался глупцом, а раз так, доискаться до причин смерти братьев Бреннан будет нелегко. При этом Донован ни в ком не подметил явного дружелюбия, да и между самими братьями Бреннанами особого согласия тоже не заметил.

Всё это Донован изложил Корнтуэйту, когда они возвращались в епископский дом при церкви. Епископ кивнул, но ответил, что не слышал, чтобы братья были соперниками. Патрик не любит Райана с детства, пояснил он. Тут и неприязнь из-за первородства: Патрика бесит, что Райан наследовал всё, в тот время, как он с младшими братьями должен довольствоваться тысячей в год, но есть и иное. Они - 'лёд и пламень', очень разные по темпераменту, характеру и настроению.

– Я помню, как Патрик говорил, что всегда предпочтёт безрассудство страстей мудрости бесстрастия, и добавлял, что братец Райан напоминает ему самые страшные для него предметы - часы, компас, барометр и календарь. Они бесстрастны и беспощадны.

– Но Райан Бреннан не показался мне жестоким или бесчувственным, - возразил Донован, - и губы, - Чарльз на миг смутился, - помните портрет Симона ван Альфена у Николаса Маса? Твердый живой взгляд, тонкая улыбка умного человека. Там явное сходство с Райаном. И, несмотря на силу и страстность Патрика, Райан смеётся над ним.

– Как ни странно - да, Райан совсем не поверхностен, но имеет легкий нрав и, насколько я помню по его детству, отходчив и незлопамятен. А что вы скажете об остальных?

– Дьяволом мне никто пока не показался.

Епископ горько усмехнулся.

– Боюсь, это не доказательство, что его там нет.

С этим Донован не спорил. Его удивило ещё одно обстоятельство, о котором он предпочёл не говорить: это был взгляд мисс Элизабет на девиц Ревелл перед тем, как она ушла из комнаты. Он не смог прочитать его: тусклый и безжизненный, словно больной, он ничего не выражал. Но вот она повернулась, уводя из комнаты подругу - и Донован видел, что взгляд мисс Бреннан ожил, в нём, да и во всем облике девицы что-то незримо переменилось. Она ушла, как королева, а в глазах блеснул огонёк, мгновенно преобразивший лицо: в нём проступила леди Макбет. Но почему? Не была ли то игра света? Да, рядом стояли лампы, а из окна у двери лился бледный свет начинающихся сумерек.

Ему могло в смешении света и померещиться то, чего не было.

Вечером Донован собрал бумагу, краски, сангину и уголь, приготовил мольберт и старый фартук, который всегда надевал поверх рабочей блузы. Миссис Бреннан сказала, что позировать ему первой будет Элизабет, если же она не сможет, то - она сама. Доновану хотелось увидеть мисс Бреннан поближе - утренний свет не даст ему ошибиться.

Однако когда, прочтя на ночь молитвы, Чарльз оказался в постели, в его памяти снова проступило лицо Райана, почему-то в нарождающемся сне слившееся с гробом: Райан и Мартин были почти на одно лицо. Этот лик покойника теперь ожил и налился красками, он смеялся и кокетничал с девицами, читал газету и шутил. В ночном сне, уже отрешённом от дневных реалий, ему грезились актеры на сцене лондонского театра Ковент-Гарден, они ставили Шекспира, и он не удивлялся, слушая спор Гамлета с леди Макбет о том, что иногда лучше и не быть, чем быть, на что леди Макбет, не то возражая, не то соглашаясь, уточняла, что лучше не быть кому-то другому, но не ей, откуда-то из-за кулис сладострастно смеялся Яго, и только по пробуждению Донован понял, что три ведьмы, отпевавшие Гамлета, лежащего на лилейных покровах чёрного гроба, равно как и интриган Яго, забрались туда из других пьес.

Глава 5. Королева каверз.

При погашенной лампе

все женщины красивы.

Плутарх.

Назавтра, не успел Донован расположиться в предоставленной ему комнате, расставить мольберты, разложить палитры и листы для набросков, как появилась миссис Бреннан. Её дочь будет позировать первой, сообщила она после приветствий и быстро удалилась.

Через несколько минут Донован обнаружил, что в комнате слишком низкий стул для модели и вышел в коридор, надеясь встретить кого-нибудь из слуг и попросить стул с высокой спинкой. Он прошёл через два холла, но никого не увидел, однако тут чуть приоткрылись массивные дубовые двери в одном из коридоров и Чарльз услышал женский голос - удивительно мелодичное и глубокое контральто его любимого тембра.

– Ты же не допустишь этого, дорогой?
– Чарльз не усомнился ни на минуту: это был голос любви. В нём проступала мольба, клокотали страсть и заклинание, звенела надежда и сжимала зубы боль.

Мужской голос был груб, насмешлив, язвителен, зол и мелодичен одновременно.

– Ты полагаешь, что я не хозяин в своём доме, Бесс?
– и на пороге появились мистер Райан Бреннан и его сестра Элизабет.

Донован успел зайти за колонну. Его не заметили. Но сам он увидел, что последние слова Райана произвели на сестру удивительное действие: она словно пригубила сладчайшего вина. Глаза девушки затуманились, на щеках появился нежнейший румянец, улыбка осветила лицо. Она поднялась на цыпочки и приникла губами к щеке брата, и Донован видел, что глаза самого Райана тоже увлажнились нежностью. Мистер Бреннан погладил сестру по волосам и попросил распорядиться, чтобы ему принесли кофе в кабинет. Мисс Элизабет кивнула и сказала, что всё утро будет у художника в бывшей комнате дяди.

Донован поспешил вернуться к себе, по пути встретив дворецкого и попросив другой стул. Мимо него пробежали мисс Шарлотт Ревелл и ее сестра Летти. Донован обернулся вслед девицам и мисс Летиция - тоже обернулась. Белый локон завивался возле её розовой мочки, голубые глаза смотрели игриво, даже более чем кокетливо.

Но девушки быстро исчезли.

Мисс Элизабет не заставила его ждать и появилась спустя считанные минуты.

Опровергая вчерашнее представление и странный ночной сон Чарльза, девица оказалась спокойной и сговорчивой: она без всяких возражений приняла требуемую им позу и застыла на стуле совершенно неподвижно, устремив взгляд в окно и явно думая о чем-то своём. Она и словом не обмолвилась о том, чтобы он приукрасил оригинал, не высказывала пожеланий и не давала советов.

Такое поведение было весьма редким для женщины и весьма удивило Донована.

Чарльз быстро делал один набросок за другим, испытывая к своей модели куда большую симпатию, чем накануне: в случайно виденной сцене проступило делающее девушке честь душевное тепло, любовь к брату очень украсила её в глазах живописца, и Чарльз неосознанно перенёс эти впечатления в наброски: облегчил тени вокруг глаз, добавив самим глазам тепла и света, долго выбирал максимально выигрышную позу. Глаза девушки были тёмными, радужная поглощала и растворяла в себе зрачок, но сами глаза были очень выразительны.

Он попросил Элизабет убрать волосы со лба, и она безропотно подчинилась, всё ещё думая о чём-то своем. В конце сеанса Донован внимательно просмотрел эскизы. Ему удалось безупречно ухватить сходство и добиться того, чтобы недостатки внешности - слишком твердые губы и нос с жесткой горбинкой - не контрастировали, но гармонировали с величественной позой леди, он рисовал не леди Макбет из своего сна, но Коэлию Конкордию, римскую весталку.

По истечении полутора часов, во время которых мисс Элизабет почти не меняла позы и была погружена в глубокую задумчивость, Донован попросил её выбрать набросок для портрета и завтра прийти в другом платье. Мисс Бреннан подошла к нему и один за другим пересмотрела эскизы, потом неожиданно обратила взгляд на него самого, после чего снова стала рассматривать рисунки.