Быть русским

Поучительно сравнить эту оргию покаянства с историческим чувством других народов. Например, великолепные французы до сих пор гордятся своей Революцией, – грязной, кровавой и кошмарной, – и с удовольствием поют «Марсельезу». Англичане, с присущим им тактом, не смакуют публично подробности своей истории (некоторые из которых крайне неаппетитны), но и не позволяют себе (и тем более другим) никакой иронии по этому поводу: всё, что происходило в Великобритании, считается «старыми добрыми временами», а переживать по поводу происходивших во время оно событий неприлично и глупо. Немцам, правда, успешно навязали «комплекс исторической вины» за Холокост и прочие шалости. Однако это вещь чисто внешняя: немцы, скрипя зубами, совершают требуемые «мировым сообществом» обряды и ритуалы, платят немалые деньги своим жертвам (а также приравненным к ним лицам и организациям), но на самом деле никакой особенной «вины» за собой не чувствуют – кроме, разумеется, той, что они проиграли войну. Однако, чувство проигравшего и чувство виновного – совершенно разные вещи. Проигравший не чувствует себя виноватым, хотя может сколько угодно досадовать на проигрыш и страдать из-за своего поражения. И уж, разумеется, никакой вины он не чувствует. И только в России «покаянство» приобрело черты массовой идеологии.

Русских очень удобно ненавидеть. Опять-таки, не нужно думать, что ненавидят только плохих. То есть благородные люди, разумеется, так и поступают – ненавидят тех, кто причинил им зло, и любят тех, кто сделал им добро. Но благородных людей, как известно, мало. Подлый же человек обычно боится сильного (не решаясь окрыситься на него даже в мыслях), и срывает злость на слабом. Так, заезженный на работе мужичонка, придя домой, орёт на жену и бьёт ребёнка, благо те под рукой, а за неимением таковых – пинает кошку.

Идеология «русские всегда во всём виноваты» цветёт и пахнет пышным цветом на всём пространстве от Варшавы до Улан-Батора. На русских срывают всё зло, накопившееся от неудачной, несчастной жизни, от «демократических реформ», от «шоковой терапии», и прочего. Это, опять же, проявляется и на пресловутой «международной арене». Не стоит надеяться, что международные отношения – это сфера чистой «выгоды» и рациональных расчётов. Очень многое в этих сферах делается именно что ради удовлетворения разного рода амбиций, в том числе и вышеназыванных. Достаточно посмотреть, например, на внешнюю политику стран бывшего Варшавского блока. Как хорошо заметил один российский дипломат, «полякам доставляет почти физиологическое удовольствие хоть в чём-нибудь ущемить интересы России». То же самое можно сказать о Прибалтике: примучивание русских и изощрённое пакостничество «северному соседу» стало там чем-то вроде национального спорта.

Впрочем, и в других местах, где русская тема как бы не очень актуальна, отношение ровно то же самое. Русские эмигранты, имевшие счастье попасть в сытые и чистенькие западные страны, быстро убеждаются, что отношение к ним – именно как к русским – препоганое. Во всяком случае, с чёрными и цветными считаются больше. А то! Чёрные и цветные, заведясь в какой-нибудь цивилизованной стране, быстренько прибирают к рукам всё, что им надо. Глядишь – а у них уже лобби в местном парламенте, и вот оно уже энергично пропихивает нужные им решения. Русские же десятилетиями горбатятся на дядю, не смея и помыслить ни о каких своих правах, не в силах прийти в себя от радости, что их сюда «пустили» и «терпят». Если сравнить весёлого, наглого, разряженного в «национальное» парижского негра, красующегося и довольного собой, и тамошнего же русского, с его вечно виноватой физиономией, всё хлопочущего о какой-нибудь недостающей бумаге, которая, наконец, даст ему какие-нибудь права, чтобы серьёзно задуматься, кому там жить хорошо, а кому не очень. Пусть даже у русского будет поболее доходов.

Разумеется, всё это очень обидно. Тем не менее обида – не самая правильная реакция на обстоятельства: по пословице, на обиженных воду возят. Ребёнок, со злостью и слезами лупящий пухленькой ручкой табуретку, которая упала и зашибла ему ножку, выглядит смешно. Потому что та табуретка – кривая-косая, она падала и будет падать, и злюкаться на неё бессмысленно, потому что она деревянная. Нужно её или выкинуть, или под ножку ей что-нибудь подложить. Или хотя бы не становиться на неё лишний раз. Вот и всё.

Что делать? Во-первых, понять, что с нами происходит. Почему, собственно, народ, известный своим терпением и мужеством, всё время оказывается в положении обижаемого? И добро бы речь шла о каких-нибудь безобидных созданиях, самой природой предназначенных для роли всеобщего посмешища. Но русские же не такие. В конце концов, есть исторические факты. Созданная нами страна существует тысячу лет с лишком, и занимает немаленькую часть территории Земли – так что даже сейчас, в обкорнанном виде, это одна седьмая суши! Наш народ выиграл множество войн, включая последнюю, тяжелейшую в мировой истории, после чего построил сверхдержаву, которую боялся весь мир. И после этого русский человек уступает дорогу (а также кошелёк и жизнь) кому попало. Да что с ним такое стряслось?

Здесь мы вступаем на очень скользкую почву. Именно в этом вопросе обычно ошибаются все те, кто берётся рассуждать на эту тему. Потому что применяют в своих рассуждениях одномерную шкалу. Или ты храбр – или ты труслив. Или ты нагл – или ты робок. Или ты сверху – или ты снизу. И всё.

Между тем, действительность сложнее. Да, история учит нас, что русские – мужественный и стойкий народ, сумевший совершить то, на чём другие ломались, как солома. В конце концов, Сталинград защищали не французы, да и Берлин брали не какие-нибудь узкоглазые. И тем не менее русских действительно легко и приятно обижать. Вот такой парадокс.

Да, русские – отнюдь не мягкотелый народишко, спору нет. Но у нас совершенно не развит вкус к доминированию. Русский человек не умеет получать удовольствия от положения «сверху». Скорее, его это раздражает. Русский может обижаться на «плохое обращение», но он редко чувствует себя оскорблённым.

Отдельной темой является так называемая разобщённость русских людей. Мы ноем, что русские, дескать, не помогают друг другу, в то время как евреи, кавказцы, да и вообще кто угодно, обладают развитой инфраструктурой взаимопомощи и взаимоподдержки. Однако, взаимопомощь – это обязанность, и не слишком приятная. Никакой коллектив не собирается для оказания друг другу «взаимных услуг». Взаимопомощь – явление вторичное, возникающее, когда коллектив (или нация) уже сорганизовались, уже объединились вокруг чего-то. Здесь есть только два варианта: объединение из-за необходимости совместного выживания – и из-за возможности совместного доминирования.

Надо отметить, что желание доминирования присуще всем успешным народам. Разумеется, выражается это по-разному: от неприкрытого восточного садизма до утонченной гордости европейцев. Но те же англичане, эталон высокой культуры, неспроста стяжали себе репутацию «нации-хищника». Завоевание мира, предпринятое британцами, было не только и не столько «товарным и торговым предприятием», но и (а может быть, и прежде всего) выражением всё того же чувства доминирования, ради которого не жалко ничего, в том числе и собственной жизни, не говоря уж о чужой. Не менее хищные немцы, которым не столь повезло в истории, оттягивались в области отвлечённых идей. Гегель писал, что мировая история завершится, когда «все голоса народных духов замолчат, избранный же народ будет господствовать над всем миром». Думаю, не нужно объяснять, какой именно народ великий немецкий философ считал «избранным к господству». В дальнейшем немцы делом доказали свою приверженность этим идеям.

Вообще, если говорить о корнях европейской цивилизации, то их можно определить как своеобразное сочетание садистических импульсов и «хорошего вкуса», то есть умения эти импульсы по возможности скрывать (но ни в коем случае не гасить). Европейцы – суперхищники, создавшие великую цивилизацию, основанную на утонченном насилии. Неудивительно, что именно им принадлежит господство над миром: они сумели поднять идею доминирования на почти недосягаемую высоту. В этом отношении наивная грубость российских нравов, так роняющая наше реноме перед просвещёнными народами, смешна и примитивна по сравнению с утонченной жестокостью этих самых просвещённых народов. Как справедливо заметил Набоков, подобные вещи тонко чувствовавший, цивилизованный немец не будет, подобно русскому, стегать бедную лошадку посреди улицы «по плачущим кротким глазам»: он заведёт её в стойло и там замучает калёным железом, как цивилизованный человек. И этому тоже надо учиться.

Как бы нам того не хотелось, мы никогда не сможем переселиться в мир, где некоторых явлений «просто нет». Извечная мечта слабого – попасть туда, где нет сильных и жестоких – приводит только к его дальнейшему ослаблению. Овцы, наверное, тоже мечтают о мире, в котором нет волков. А вот буйвол перешибает копытом волчий хребет, даром что травоядный.

Вторая иллюзия состоит в том, что избавиться от плохого к себе отношения можно нытьём и жалобами, и чем громче это нытьё и жалобы, тем лучше. «Не бери в голову» – вот единственный добрый совет, который может дать один русский человек другому, униженному или оскорблённому какими-нибудь очередными «сильненькими». Но если мы хотим когда-либо подняться, следует оставить эту привычку навсегда. Заметим, что абсолютно все агрессивные народы (от англичан до японцев) имеют в своей национальной культуре запрет на выражение отрицательных чувств.