Быть собой

Юноша ожидал удара, но его не было. Вместо этого кожи коснулась холодная ладошка, а в нос ударил такой знакомый запах костра.

Трегоран судорожно вздохнул и открыл глаза, увидев знакомый тронный зал. Над ним склонилась Итриада. Девушка была бледна, избита так, что все лицо и шея превратились в сплошной кровоподтек, левую руку замотана полосами ткани, и плотно закреплена на груди. Она сидела, уставившись в одну точку и тихо, размеренно звала его по имени.

— Итриада, ты жива? — слабо улыбнулся чародей и северянка, вздрогнув от удивления, взглянула на него.

— Трегоран. Тут, — девушка слабо улыбнулась, затем ее глаза закрылись, и она рухнула рядом.

Юноша попытался подняться, но у него ничего не вышло — тело не слушалось, а потому он постарался позвать на помощь Димароха, но из груди вместо громкого крика вырвался лишь жалкий писк. Тогда Трегоран решил использовать магию, однако его Пламени не хватило даже на то, чтобы зажечь свечку.

К счастью, атериадец как раз в этот момент вошел с охапкой дров. Он отбросил свою ношу и бросился к лежащей Итриаде. Выглядел Димарох не самым лучшим образом, чего, впрочем, и следовало ожидать от человека, оказавшегося внутри рухнувшего дома, однако, как ни странно, ничего серьезнее кровоподтеков и порезов у него Трегоран не заметил.

— Как она?

— Переутомлена. Не спала три дня, с того самого момента, как мы нашли твое тело возле поверженного монстра, друг мой.

Димарох положил девушку рядом с Трегораном и накрыл ее теплым шерстяным одеялом.

— Полежит немного и придет в себя.

Он достал кусок хлеба и протянул его собеседнику.

— Поешь хотя бы немного.

Трегоран трясущейся рукой принял пищу и кое-как — с помощью Димароха — сел, после чего жадно впился в еду. Он проглотил краюху, не ощутив ее вкуса, и черствый хлеб показался вкуснее любых — даже самых изысканных — яств. Димарох протянул бурдюк с водой, и Трегоран осушил его в три присеста, после чего повалился на пол. Сил говорить у него уже не осталось.

Проснувшись в следующий раз, юноша почувствовал умопомрачительный аромат тушеного мяса. Димарох хлопотал возле костра, Итриада расположилась рядом с ним, грея здоровую руку. Чародей с трудом поднялся и подошел к друзьям.

— Спасибо, что не бросили, — произнес он, усевшись рядом и с вожделением глядя на котелок, до краев заполненный варевом.

— Как мы могли? — пожал плечами актер.

— А чье это мясо? — невпопад спросил Трегоран, желая скрыть стыд, который он ощутил при этих словах друга.

— Несколько фарийских лошадей выжили, а одна даже бродила по главной городской площади. В седельных сумках мы нашли немало припасов.

Содержимое котелка они опустошили с феноменальной скоростью. Ели быстро и жадно, заглатывая пищу кусками, обжигая горло и руки. Только сейчас Трегоран понял, как же он устал и ослаб за время своего бегства через Мертвые земли. Хлебом они собрали остатки жира со стенок котелка, и только после этого, сытые и обогревшиеся у костра, начали разговор.

— Нам скоро придется уходить, — проговорил Димарох. — Сияние вокруг стен слабеет.

— Потому что я убил императора Утариана, — задумчиво проговорил Трегоран. — Если нет узника, тюрьма не нужна.

Только произнеся это, он наконец-то понял, кто и для чего возвел защитный барьер вокруг города.

— Императора? — удивленно переспросил актер. — Ты говоришь о том невообразимом ужасе?

— Он был человеком.

— Но чья воля могла превратить простого смертного в это? — удивленно спросил Димарох.

Трегоран задумался. Ему не хотелось рассказывать всего, но друзья заслуживали правды.

— Воля Владыки Хаоса — Фарнира.

— Он звал тебя отмеченным Хаосом, — проговорила Итриада. — Я слышала. Почему?

Юноша вздохнул.

— Хорошо, время у нас есть, и я расскажу вам все, но сперва прошу прощения.

— За что?

— Я едва не сбежал, оставив вас умирать. Страх полностью завладел мною и потребовались огромные усилия, чтобы его побороть. Зато теперь я вновь обрел себя.

На него смотрели, не понимая, и Трегоран заговорил.

— Все началось еще в годы, когда мы с братом были простыми рабами. Случайно я узнал о древнем храме, в котором обитало странное божество…

И он рассказал все. О жизни в рабстве, о безумном побеге, о встрече с живым богом и сделке, о своей жизни у Маркация и смерти учителя и, наконец, о встрече с новыми друзьями.

Его не прерывали, лишь изредка Димарох подбрасывал в костер древесину, да сам Трегоран пару раз прервался, чтобы смочить горло. Когда он наконец закончил, в узком окне их комнаты забрезжил рассвет.

— Невероятно, — прошептал Димарох.

— Как он выглядел? — спросила Итриада, по невозмутимому лицу которой как всегда нельзя было разобрать решительно ничего.

— Он?

— Бог.

— Как еж.

Девушка неожиданно хихикнула.

— Никогда не причиню зла ежу.

— И это будет мудро с твоей стороны, — кивнул Димарох. — Подумать только, Владыка Хаоса…

Он покачал головой.

— Ты ведь уже понял, чем пришлось заплатить за магическую силу.

— Я не просил сделать меня сильнее.

— Ты просил совершенную память, а это почти одно и то же.

Чародей склонил голову, признавая правоту друга.

— Да, понял. Я потерял сам себя.

— Да. Ты обрел страх, и чем быстрее убегал, тем страшнее тебе становилось.

— Но иногда у меня получалось его смирять.

— Ровно до того момента, как на горизонте возникал противник сильнее тебя.

И снова юноша согласно кивнул.

— У этого бога злое чувств юмора, — заключил актер. — Он даровал силу, но отобрал смелость, необходимую для ее использования. Страшно представить, что же произошло с твоим братом.

Трегоран съежился и заметно сник.

— Элаикс сильный, я уверен, что он справится.

Димарох ничего не ответил, лишь отвел глаза, и молодой маг понял, что товарищ не очень верит в его брата. Почему — он не знал, а спросить не решился — слишком боялся услышать ответ.

— Я пойму, если по возвращению из Мертвых Земель вы захотите уйти, — сказал Трегоран, чтобы хоть как-то поддержать разговор. — Моя трусость непростительна, и она едва не стоила вам жизни.

Димарох с Итриадой переглянулись.

— Ничего, думаю, мы как-нибудь справимся с этим.

— Да.

И Трегоран широко улыбнулся. Впервые за долгое время все страхи, тревоги и заботы оставили его, даровав облегчение. Наконец-то он понял, что обрел настоящих друзей.