Бытие

Она свернула в узкую улицу, и тут послышался голос:

– Почтенная матушка не должна туда идти.

Мейлин остановилась, огляделась и поняла, что матушка здесь только она. Посмотрев в ту сторону, откуда доносились слова, она увидела сидящую в глубине затененного дверного проема фигуру. Ее дешевые очки попытались улучшить изображение – получилось не очень, но она разглядела ребенка лет, пожалуй, двенадцати, в поблекшей зеленой парке и в очках, обмотанных проволокой и липкой лентой.

– Это ты мне?

В этом ребенке было что-то необычное. Он слегка раскачивался вперед-назад и, глядя на Мейлин, в то же время смотрел как будто куда-то за нее, на далекий горизонт.

– Матери – источник всех проблем и всех ответов.

Произнесенные негромко, эти слова звучали как афоризм или поговорка. Теперь Мейлин видела, что у него гнилые зубы, причем нижние выступают вперед, на шее непроходящая сыпь. Что-то с этим мальчиком неладно.

– Гм… прошу прощения?

Он встал и придвинулся к ней, по-прежнему не глядя ей в лицо.

– Цзя Цзюйпен, твоя мать велит тебе идти домой обедать.

Вот это выражение она уже слышала. Поколение ее родителей… люди говорили это друг другу и смеялись, хотя Мейлин не могла понять, что в этом смешного. Внезапно ей стало ясно: должно быть, этот ребенок – жертва эпидемии аутизма. Иными словами, кошмар современных родителей. Она машинально повернулась, своим телом защищая маленького Сяоена, хотя болезнь была незаразная.

Болезнь, может, и незаразная. А вот невезение…

Она сглотнула.

– Почему ты говоришь, что мне нельзя ходить в тот переулок?

Мальчик протянул к ней обе руки, и Мейлин на мгновение показалось, что он хочет, чтобы его подняли, но потом она поняла: ему нужны мои очки.

Мейлин почувствовала, что часть ее существа стремится побыстрее уйти. В конце концов, ей вовсе не хотелось, чтобы полицейский ждал ее и раздражался. Но что-то в спокойной настойчивой улыбке мальчика заставило ее наклониться и позволить ему снять с нее дешевое устройство. Улыбка стала шире, и на мгновение он встретился с ней взглядом – очевидно, на больший контакт он просто не был способен.

– Люди, – сказал он, – здесь не для того, чтобы покупать соевый соус.

– Люди? – Она выпрямилась и огляделась. – Какие люди?

Как будто не слышал ее вопроса, он стал вертеть в руках очки, разглядывая и явно стараясь не попадать в поле их зрения, потом со смехом выбросил в ближайший мусорный бак.

– Эй, я заплатила за них…

Мейлин замолчала. Мальчишка протянул ей свои очки, перевязанные проволокой.

– Увидишь.

Она ошеломленно заморгала. Это безумие.

– Кого увижу?

– Людей. Они ждут матушку.

Без очков стало заметно, что у него сильное косоглазие. Голос почти монотонный.

– Пусть ждут. Матушка не придет. Не сегодня.

Ей не хотелось протягивать руку. Не хотелось брать очки, надевать их, заправлять дужки за уши. И особенно Мейлин не хотелось выяснять, кого мальчик называл людьми.

Но она надела и увидела.

Теперь переулок казался освещенным и превратился в туннель во мгле, протянувшийся мимо нескольких лавчонок, в которых переделывали дешевые украшения лудильщики или шили одежду из настоящей (хотя и незаконной) кожи, а одна семья выращивала суперскорпионов для боев и для стола. Очки казались проще и примитивнее, чем ее, но это было не так. Она чувствовала текстуру плодов ююбы, которые пекарь нарезал в пирог, и даже ощущала их запах.

Вдоль края туннеля замелькали символы – многие из них китайские, но не все. Они выстраивались не в аккуратные ряды или столбики, а в спирали и движущуюся рябь. Она пыталась смотреть на них. Но не ей было контролировать это зрелище.

Перспектива неожиданно изменилась, очки подключились к какой-то камере на стене на полпути вниз по переулку, сразу над трехколесным фургоном доставки. Мимо грузовика с работающим мотором камера заглянула в маленький магазин, где Мейлин увидела пожилую женщину, вручную расписывающую глиняную посуду перегородчатой эмалью. Художница как будто нервничала – дрожала и прикусывала язык, нагибаясь к работе. Когда она опускала кисть в чашку с красной краской, рука ее тряслась. Когда женщина подносила кисть к графину с узким горлышком, который расписывала, с кисти капала краска.

Изображение, передаваемое камерой, снова сместилось. Мейлин неожиданно поняла, что смотрит через очки старухи и видит то же, что она.

Вначале был виден только кончик кисти, закрашивающий хвост омара из мультика – любимого спутника Русалочки, героя древнего фильма Диснея. Хотя и ограниченная медной проволокой, краска легла чуть широко и неровно. Мейлин услышала сдержанное проклятие, когда художница стала вытирать лишнюю краску… и на мгновение подняла глаза, подглядев в сторону припаркованного снаружи фургона, дымившего выхлопной трубой, – шофер лениво сидел, открыв дверцу, и курил сигарету. На коленях у него лежал моток бечевки.

Снова пугливый взгляд на кисть, с которой капала краска. Затем изображение сместилось влево, всего лишь на миг, но Мейлин этого хватило, чтобы увидеть второго мужчину, плотного и мускулистого, который стоял глубоко в тени и нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

Мейлин не просила об этом, но очки мальчика остановили это изображение, увеличили и расширили поле, показывая, что этот здоровяк держит в руках. В одной – сверток черной ткани. В другой – гипнопарализатор. Мейлин узнала его по криминальным драмам, которые часто смотрела. Эти штуки используют копы, чтобы утихомирить преступников. И еще… похитители.

Картинка вернулась к тому, что видела престарелая раскрасщица посуды. Старуха снова смотрела на графин. Только на этот раз веселую подводную сцену уродовал один кроваво-красный иероглиф. Мейлин ахнула, прочитав его.

Беги.

Внезапно вспотев, с бьющимся сердцем, Мейлин сорвала очки, совершенно уверенная, что эта западня – для нее. Но почему? Она сотрудничала. Шла добровольно, по своей воле!

Ответ очевиден. Никакой встречи в ближайшем полицейском участке не будет. Это ловушка, с единственной целью – заманить ее в этот переулок.

Мысли ее метались. Что делать? Куда идти? Может, если пойти в другую сторону… держаться заполненных улиц… позвонить инспектору Ву…

– Матушка пойдет сюда, – сказал мальчик и потянул ее за руку. – Здесь везде коббли и плохие люди тоже. Через тридцать восемь секунд они узнают и кинутся сюда со всех сторон. Но мы знаем, как позаботиться о матушке.

Она смотрела на него, не веря. Но мальчик улыбнулся и, снова на мгновение заглянув ей в глаза, настойчиво сказал:

– Пошли. Пора бежать.