Бюджетный отдых
Шрифт:
Как только проход освободился, Инну прорвало. Было такое впечатление, что я убрала чемодан с её языка.
– Мон шер, - сыпала она, грассируя.
– Вы даже не представляете, кто к вам подселился! Было время, когда мне открывали лимузины! Я живу в Париже...
«А я - в Кологриве (20)...», - хотелось пошутить мне, но я промолчала.
И не только потому, что вступать было рано - даже имей я такое желание, слово вставить было бы некуда. Папа Инны, с её слов, был полковником внешней разведки, но недавно скончался, чем нанёс ей непоправимую
– Я поплакала немножко у ресепшен, узнала, что вы моложе меня на целых 14 лет, и решила, что мы с вами найдём общий язык, - тарахтела она, - Я с молодёжью всегда нахожу общий язык.
– А плакать-то зачем надо было?
– не сдержалась я.
– Вы так негостеприимно меня встретили, так негостеприимно... Даже не поздоровались. Но потом я решила, что вы спали и не ждали меня...
Ответов не требовалось. Создавалось впечатление, что она разговаривает сама с собой, перемежая русские слова французскими. Или - ещё какими. Я не сильна во французском.
Мозг мой работал: вопросов с каждой секундой становилось всё больше. На 62 года она совсем не выглядела. Высокая, красивая, умная... Странная... Плакала два часа и пошла селиться к болезной тётке, то есть - ко мне. Надо добавить, что угрозы я от неё не чувствовала. Мне было её жаль почему-то. Мне всегда всех жаль: сильных - за силу, слабых - за слабость...
Чемодан её был замотан плёнкой. Она прилетела: рассказывала про самолёт и попутчиков...
Во время её рассказа я наблюдала за ней - она начинала мне нравиться.
Я поняла, почему она вызывает у меня симпатию - она похожа на мою крёстную, мамину сестру. Крёстная была очень красивой женщиной. Чересчур красивой для послевоенных лет. Мой отец был фартовым парнем - эдакий «свободный художник». Таким нравятся красивые женщины. А крёстной не нравились «свободные художники». Зато моя мама была от него без ума.
Мама была большая модница, и такая же - большой ребёнок. От маминой безумной влюблённости в папу - который в свою очередь был страстно влюблён в мою крёстную - родилась я. И выросла похожей, как ни странно, и на папу, и на крёстную. Представляете, как бывает! Жалко, что папа этого не увидел...
Когда я увидела такое сходство «подселёнки» с крёстной, то у меня защемило в груди...
А ещё, Инна была жуткая неумёха! У неё всё валилось из рук, она ничего не могла найти и только тарахтела на своём французском.
Я решила зарыть приготовленный на случай «топор войны» и принялась ей помогать. Плёнку на чемодане, который она пыталась освободить, я мгновенно вспорола открывалкой для бутылок.
– Оксаночка, вы, наверное, машину водите?
– услышала я ещё один достаточно странный вопрос
– Вожу.
– А я ничего не умею. Папа умер, и я - как без рук. А какой был у меня папа! Он работал в военной разведке, но давно вышел в отставку.
«Мой папа был кавалером армии Будённого!», -
вспомнила я слова Раисы Захаровны из фильма Меньшова.– Вы знаете, я так испугалась, когда увидела в каких условиях и с кем мне предстоит жить...
– откровенничала Инна.
«Станиславский, всё-таки, хорош!», - злорадно подумала я.
– «Так на это и расчёт был!».
– Я вас, честно говоря, не ждала. И попыталась сделать всё, чтобы вы ко мне не вселились, - огорошила свою я Инну.
– Да?
– искренне удивилась она.
– Я возьму это на вооружение и сделаю так же, если ко мне захотят подселить кого-то после вас.
«И зачем она въехала, если так не хотела?», - спросила сама себя, пока Инна носилась по комнате туда-сюда и каждый свой шаг комментировала на французском.
В конце концов она немного угомонилась и сообщила мне:
– Когда меня будут спрашивать про отдых, то я буду отвечать, что самыми лучшими в нём были: вид на море из окна и соседка в номере.
– А зачем вы в Анапу-то прилетели, если только перелёт стоит 16 тысяч? Да ещё и в санаторий поселились? С такими деньгами и во Франции можно было пожить пару недель. Учитывая, что вы там 30 лет живёте?
– задала я вполне резонный вопрос.
Она стала что-то рассказывать про больную маму, про нехватку денег и про операцию, шрамы от которой нужно заживлять только в море.
– Именно в Анапе? Налили бы себе тазик с морской солью и посадили бы в него свой зад, - добавила я.
Мы смеялись, а солнце, между тем, уже почти село. Пора было искупаться.
Я налила баклажку воды ополоснуться, взяла собранную сумку и пошла на «Высокий берег». Именно на его пляже плескались волны под нашими окнами. А странная соседка отправилась на поиски санаторского пляжа, не внемля моим советам оставить эту пустую затею.
– Санаторские пляжи - это не те пляжи, что были при ВЦСПС. Сейчас там просто зонтики особого цвета, а пляж - весь общий, - убеждала я Инну.
Она в ответ погрозила мне пальчиком, мол: «Я лучше знаю... Там есть тайный ход, который выходит прямиком в туннель под Ла-Маншем...».
«Ну, иди и ищи!», - подумала я, и мы разошлись в разные стороны...
Плавала я без обычного удовольствия. Как будто принимала приписанные врачом процедуры. К тому же долгое плавание в морской воде тоже было под запретом.
Я вышла на берег, села на деревянный топчан и долго смотрела на воду. Люди потихонечку расходились - остались только странные любители ночного моря.
Я легла на спину.
Луна отражалась в чёрной воде, и мерные волны, перекатываясь по лунной дорожке, теребили это серебро. Оно лопалось то там, то здесь, и казалось, что из этих чёрных трещинок вылетают покружить над городом ночные летучие рыбы.
Вдалеке шёл паром с огнями. Далеко-далеко...
Как же хорошо просто лежать вот так и слушать тихий шорох прибрежных волн...
Я подложила руку под голову и продолжала смотреть вдаль.