Бюро расследования судеб

Печаль в ее голосе трогает Ирен, и она спрашивает, известна ли ей дата рождения Эвы. Молодая аргентинка заглядывает в свой ежедневник: 30 апреля 1930 года.

– Это действительно она, – отвечает Ирен.

Как-то раз она устроила в парке при ИТС небольшую вечеринку-сюрприз в честь дня рождения Эвы, пригласив тех немногих людей, которые понимали ее и которых понимала она. Тогда ее подруга казалась растроганной. Но после праздника потребовала пообещать больше так не делать.

– Курить здесь нельзя? – спрашивает Лусия Хеллер.

– Пойдемте, выкурим по сигаретке на воздухе.

Прогулка с этой молодой женщиной по вымокшим аллеям напомнила ей первый день в Арользене. Время года сейчас другое, обе ёжатся от ветра и моросящего дождика, и сейчас вместо Эвы – она.

– Я не знаю ничего о ее жизни, – говорит Лусия, прикрывая ладонями огонек зажигалки, – но я всегда видела ее борцом. С несправедливостью, с болезнью. Знаете, сильная личность. Когда она умерла? – спрашивает она, прикуривая длинную сигарету.

– Весной. Вот уж будет одиннадцать лет с тех пор. Злокачественный рак… Если бы еще бывал другой.

Ирен рассматривает солнечное лицо Лусии и пытается найти сходство. Лицо Эвы походило на высохший плод. Все сияние концентрировал в себе ее взгляд.

– Брат моего отца исчез при диктатуре, – говорит молодая женщина, выпуская дым. – Он был участником студенческой группы, издававшей подпольные листовки. Однажды вечером пришли и увели и его, и молодую жену с ребенком. Больше их никто никогда не видел.

Эти слова пробуждают совсем забытое воспоминание. Ирен было тогда, кажется, одиннадцать или двенадцать. Родители купили цветной телевизор, и он постоянно работал. В вечерних новостях она увидела толпу, в ней размахивали плакатами с фотографиями неизвестных ей людей. Ее поразила красота одной девушки. Манифестанты скандировали лозунги на незнакомом языке. Ирен спросила, зачем они показывают эти фото. Мать ответила: «У них отобрали детей, они требуют справедливости. И у них еще хватает терпения ждать! Ведь это военные забрали их ребятишек».

Она не понимала, как солдаты могут творить подобное. Искала Аргентину на своем глобусе с подсветкой. Провела пальцем от точки до точки – расстояние оказалось не таким уж большим. Потом несколько месяцев боялась, что ее так же похитят. Любая притормозившая рядом машина, казалось, таила в себе опасность.

– В год моего рождения, – продолжает Лусия, – они создали национальную комиссию по поиску исчезнувших. Восемь лет прошло без всяких новостей о моем дяде и его жене. Отец мой надеялся только узнать, где и как они умерли. Многие среди еврейской общины Буэнос-Айреса подвергались пыткам и погибли в борьбе за свободу. Правительство отвело комиссии девять месяцев. Так мало… Говорили, что следователи имели доступ ко всем архивам. Однако военные уничтожили улики и скрыли места пыток. Несмотря на это, удалось опознать дядю среди жертв. О его жене и малыше так ничего и не известно.

Ее голос дрожит от гнева. Она жадно вдыхает табачный дым, и ее красивые черные глаза осматривают компактный силуэт построек ИТС.

– Так вы этим здесь занимаетесь? Разыскиваете мертвых?

Ирен думает о ребенке, чьи босые ноги утопают в сугробе, о Вите и Лазаре. Затягиваясь сигаретой, она снова чувствует вкус первого разговора с Эвой под сенью этих же деревьев. Номер на ее предплечье, вопросы, не прозвучавшие из-за малодушия. Воспоминание разжигает угрызения и пробуждает сочный вкус лета – и тогдашней встречи.

– Да. Но бывает, что, разыскивая мертвецов, удается найти живых.

Мириам

Лусия Хеллер уехала – на сей раз по следам отцовской ветви своей семьи. Она вернется в конце месяца. С самого ее отъезда холодный дождь шлепает по выбоинам на дороге, и в них застревают колеса. Застряла и Ирен: продвижения никакого, а нетерпение все растет.

Ниточка к Вите Войцик закончилась ничем. Ей должны были ампутировать несколько обмороженных пальцев на ногах, она работала в отряде заключенных под Бартом [11] . Ей было крайне трудно ходить – такое увечье наверняка могло стоить ей отправки в Миттверду, и уж точно не укрылось бы от Ильзе. Та Вита, которую она разыскивает, может быть одной из оставшихся пятерых – если не считать того, что следы этих женщин потеряны и их, по-видимому, ничего не связывало с Равенсбрюком. Как будто след шагов на снегу в тот февральский день 1945-го оставил ее призрак.

11

Барт – город в Германии (Мекленбург – Северная Померания). Во время войны там был своего рода «подлагерь», связанный с «большим» – Равенсбрюком.

Уик-энд Ханно проводит в Геттингене. Пусть даже она по нему скучает – Ирен в целом устраивает, что его не будет пару дней. Сегодня вечером лес укутан пеленой дождя и тумана. Она разводит огонь в камине, наливает себе стаканчик белого вина и звонит Антуану – возлюбленному ее юности, а ныне – лучшему другу. Его голос позволяет ей представить, что Париж не так уж далеко, достаточно просто закрыть глаза – и вот она уже садится верхом на его мотороллер и они мчатся через весь город на полной скорости, только бы не пропустить в синематеке фильм Брессона.

– О-о, призрачная леди! Я уж тут думал, немцы тебя насовсем украли. Когда вернешься к нам?

– Не знаю. Моя новая миссия очень меня занимает.

– Если бы каждый раз, когда я слышу от тебя эту фразу, мне платили бы по одному евро, я бы уже купил себе новый обогреватель. Старый совсем сломался. Мерзну так, что живу укутанный пледом, будто старый пес-паралитик.

О, эта улыбка в голосе Антуана. Она представляет себе, как он курит на балконе, беспечно поглядывая на прохожих на бульваре Инвалидов.

– Собор подсвечивают?

– Конечно! Он тебя ждет. С легким налетом меланхолии.

– Скажи ему, что я скоро приеду. Но сперва должна вернуть кое-какие предметы их получателям.

Она рассказывает ему о том, как протаптывает дорожки Мальчик-с-пальчик там, где в архивах вместо них белые камешки. О следах, ведущих в никуда, о своем нетерпении и неудовлетворенности.

– Если я правильно понимаю, ты должна искать заключенных, владевших этими вещицами, и по следу найти их потомков? А что делать, если их нет?

– Значит, мой труд окажется напрасным, – говорит она. – Но я надеюсь, что под конец поисков кто-нибудь да выявится. Дальний родственник или кто-то из друзей… Тот, для кого все это будет иметь смысл.

– И много таких поисков ведется?

– Необходимо вернуть тысячи вещей, поэтому каждый отрабатывает несколько следов, да плюс к этому еще много других поручений… В общем, работаем в поте лица!

– А предмет ты обязана возвращать потомкам лично? – спрашивает Антуан – он хорошо знает ее.

В ответ она помолчала.

– Полагается приглашать их в Арользен. Если они не в состоянии перемещаться – можно послать им предмет, но всегда предпочтительнее личная встреча. Для нас это большая разница. Обычно расследование начинается по ходатайству кого-то из близких. А тут они ни о чем не просили, мы сами с ними связываемся. Это может их сильно травмировать. Я стараюсь не задумываться лишний раз. Ты и представить не можешь, как это меня мучает.

– Прежний шеф избавил бы тебя от этого испытания, – лукаво поддразнивает он.