Бюст

Но не знал любви этот сухой желтый человек, увитый толстыми жилами, с маньчжурскими густыми бровями и кованным носом. И мстил за это.

Часом ранее, на химически ровном розовом закате, питомцы Достоевки собрались у входа в Желсоб. Они ощущали себя мушкетерами, бурами, охотниками за черепами и, почему-то, по недоразумению, масонами, что выразилось в совершенно не нужном подавании друг другу тайных знаков. Чужих рядом не было, никого не было.

Они ушли в парк, где мерялись дубинками и договаривались о порядке действий. Ося принес хромированный свисток, с которым его отец некогда судил матчи знаменитых волейболистов. Попробовали свисток — звОнок, бодрящ, городовые сбегутся, как мухи на мед. Покидались зелеными орехами, они были вроде бы еще мягкими, бархатистыми, но надо же — подбили глаз Понеже.

Наконец, когда закат дал трещину, помолились на лужайке, перекрестились, аминь, — и пошли на дело, разбившись на две группы, серьезно, ответственно кивая товарищам напротив. Они встретятся теперь при чрезвычайных обстоятельствах, и кто знает…

— У меня глаз заплыл. Совсем, — прошептал Понеже, — я как циклоп.

Сапожник Ты Фа Сян насторожился. Но не Понеже был тому причиной. Раздались торопливые, но робкие шаги. Из-за угла, с восточной стороны, шла женщина. Когда она миновала фонарь, они разглядели, что это русская женщина, достаточно молодая. Женщина шла навстречу сапожнику, сжимая в руках сумочку, на голове ее была шляпка без полей, похожая на камилавку.

Китаец двинулся к ней. Она издала некий звук, и он издал некий звук. А потом засунул руку в свою суму. Боже мой, пора!

Они взлетели над решеткой. Не ко времени окривевший Понеже промахнулся и застрял на ней, за него зацепился Аляска, перевалился и упал на тротуар, треснувшись о него головой, коротышка Бестер никак не мог подтянуться, и только один Пьеро, уронив дубинку, перемахнул преграду и бежал на вооруженного маньяка с голыми руками.

Краем глаза он увидел, что от переулка несется вторая четверка — ах, те товарищи растерялись, стартовали поздно и явно не поспевали.

Но растерялся и Ты. Он оглянулся и изумленно протянул: — Ююю!

И тут отважный Сосницын — руби их в песи! — поразил его двумя крепкими хуками и повалил наземь. Набежавшие, как ураган, друзья схватили китайца за все конечности, и поспевший последним Понеже сел ему на живот. Зад у Васи был увесистый, и китаец мяукнул.

И Ося Губерник стал прикладываться к свистку, обжигая себе губы.

— «И тогда… стал ему… и ворох хорош… и волна достаточна…» — победоносно сказал Пьеро, любитель русских сказок. Он никак не мог перевести дыхание.

— Пьеро, ты герой! Молодец, Петька! — затараторили друзья. А Потрошитель не сопротивлялся и молчал, вращая своими ледяными глазами. От него исходил кислый запах гнилой кожи. Бестер подобрал его суму и заглянул в нее.

— Ножище, — сказал он упавшим голосом, — и какие-то две склянки.

— Не трогай, пускай полиция трогает, — сказал ему Чика.

Забытая женщина издала некий звук. Они спохватились и, спасители, посмотрели на нее, ожидая робкой похвалы.

— Это вы, вы, Зинаида Сергеевна? — воскликнул Аляска. — Это Зинаида Сергеевна Теребенева. Папа и муж Зинаиды Сергеевны — сослуживцы. Как вы здесь оказались?

Женщина глубоко вздохнула и закричала:

— Караул! Что вы делаете, хулиганы! Алеша, не думала, что вы мерзавец! Малолетние мерзавцы!

— Да! — неожиданно подтвердил с земли недобитый Ты Фа Сян.

А Губерник все свистел, не вслушиваясь в их слова, и вот уже с западной стороны бежали двое японских городовых. Полы их кимоно раздувались, как оперенья степных птиц.

— Мы поймали Потрошителя! — закричал им навстречу Чика, недоуменно косясь на полоумную эту Зинаиду.

— Какой Потрошитель! — взревела Зинаида, жгучая брюнетка с тренированным голосом, — сапожник принес мне лекарства, черт бы вас побрал!

Участок, допросы, отцы, хватающиеся за сердце. Той ночью хорошо заработали разбуженные рикши. И вот что выяснилось.

Маньчжурские родственники сапожника проживали в дебрях рядом с советской границей, на север от озера Ханка. Ты получал от них женьшеневый корень и всякие редкостные тигриные и медвежьи подробности. Он настаивал их на спирту и продавал жаждущим исцеления. Настойки лечили женское бесплодие и мужскую слабость.

Заниматься торговлей днем, попутно с ремеслом, было для Ты неудобно и опасно. Он резонно не хотел посвящать посторонних в свой прибыльный, но запрещенный бизнес. А в мастерской, то есть каморке с земляным полом, толклись люди, простая, глинобитная публика. И, с другой стороны, состоятельные покупатели панацеи не могли ходить сами к Ты Фа Сяну по обувным делам. Это за них делала прислуга, амы. Давать прислуге деликатные поручения не приходилось, и сапожник не стал бы разоблачаться перед востоглазыми земляками. Зато было известно, что раз в неделю, по средам, сапожник дежурит у свечной лавочки при Никольском соборе, принимая заказы.

И место передачи товара было неизменным — у южной решетки парка Желсоба, в сумерки. Удобное место, китаец жил рядом, и цивилизация за углом.

А тесак? Что тесак — Ты Фа Сян знал о Потрошителе и на всякий случай вооружался. Он был смелый человек.

Историю замяли. В огласке не нуждались ни японцы (смотри ниже), ни родители, ни дети, ни З. С. Теребенева (в особенности).

Дама получила все-таки свой заказ и дала небольшую взятку японцам.

Ты Фа Сян получил два фингала, испытал глубокое душевное потрясение и дал хорошую взятку японцам, забравшим, вдобавок все склянки, что хранились в мастерской.

Оконфуженные герои отделались по-разному. Скажем, Понеже досталось ветхозаветным ремнем, Коперник был лишен карманных денег на все лето, Чика остался без велосипеда, а отец Ираклия всего лишь посмеялся. Тогда и там родители не устраивали истерик.

Но незамедлительная совокупная родительская взятка японцам была отличной. Участок не скучал до самого утра. Там восклицали, хохотали, поили уголовных арестантов водой до полусмерти, играли в кости и пили дешевый ханшин, хваля юных энтузиастов.

А Потрошитель исчез, убийства прекратились. Молва, зародившаяся в Фуцзядани среди китайцев, гласила, что его выследил и уничтожил сапожник Ты Фа Сян. Ему, дескать, не понравилось быть битым и платить за это дань, и он понимал: пока жив Потрошитель — от него, бедного сапожника, не отстанут. Прощайте, клиенты, прощай, доброе имя. Добро же, сказал себе сапожник, ничто нас в жизни не может вышибить из мастерской…

Но это факт — маньяк пропал.

И вдруг клиентура Ты разом увеличилась, удвоилась, утроилась. Посмотреть на легендарного ликвидатора приезжал весь город, все народы, проживавшие в нем. Ты потирал ладони и делал вид, что равнодушен к славе, даже не знает о ней. На наивно-льстивые вопросы русских старушек, не он ли прихлопнул злодея, китаец уверенно отвечал: — Елунда все это! Моя не контрами!

Хотя всегда говорил по-русски чисто, имел приличный словарный запас.

Уверенность изменяла ему в исключительно редких случаях. Ты еще справлялся с волнением, когда вместе с гимназистом приходили небогатые его родители, чтобы заказать туфли или ботинки. Но когда на пороге каморки возникал гимназист, протягивая ему в пожеланиях ремонта драную обувь (а с гимназистом за компанию притаскивались один-два приятеля!), Ты Фа Сян приходил в ярость, рычал и выталкивал мускулистыми руками опасных гостей в переулок.