Бывает…
Шрифт:
Фрося, как ужаленная, обернулась. Но, увы, в реальности никого не было. Ни даже тени Николая Николаевича в передней. А в зеркале между тем он шел, и даже весьма уверенно.
Не по-нашему заголосив, с визжавшей собачкой подмышкой Нюры, подруги, как толстобрюхие синюшки, выкатились из сумасшедшей квартиры.
Оказавшись на улице, завыли спокойней, но в беспамятстве, жирно целуя друг друга…
– Он жив! – закричала в конце концов Нюра.
– Дура ты, Нюр. Какой же он живой, когда он только в зеркале.
– Жив, но невидим для нас.
– Раз невидим, то почему в зеркале?
– Да
– А нос?
– Что нос?
– Нос где?
– Был на кухне! Он ведь перемещается!
Подруги зарыдали и вспомнили всю нежность Николая Николаевича по отношению к ним.
– Он тебя очень любил, Фрось, – глотая слезы, говорила Нюра, – бывало, со мной спит, на перине, учти, на перине, и вдруг во сне кричит: «Фрося, Фрося!»
– Да и тебя он любил, Нюр, – отвечала Фрося. – Бывало, его в бок толкаю, а он орет: «Нюра, Нюра! Спаси!»
– Это, Фрось, бесы к нему приходили. Потому он нас с тобой и звал.
– Куда?
– В ад, конечно, куда же еще?
– А сейчас он где?
– Думаю, на том свете.
– Эх, Нюр, дура ты все-таки, – вдруг оборвала ее Фрося. – На том свете ведь тоже порядок. И, говорят, железный. Оттудова не будешь нос сувать к нам. И вообще хулиганить. У мертвых знаешь какой порядок?! Нет, тут что-то не то. Я те и говорю: разум у Вселенной отъяли, вот и все. И нечего на тот свет ссылаться.
– Я и не ссылаюсь, – вздохнула Нюра. – Поедем, Фрось, ко мне с Дружком, гляди, он весь дрожит. Сумку-то с винцом ты прихватила?
– А то забуду, – нахально ответила Фрося. – Всегда при мне, – и похлопала по сумке.
– Ну и айда в будку. Потому как мы теперь после такого виденья уже не совсем люди, правда ведь! Пойдем, зальем горе, что мы не совсем человеки, а я тебе постельку твоего муженька покажу. Где он отдыхал, когда уставал, отдельно от меня и книжку читал. Да мы в эту постель вместе ляжем и забудемся. А то я устала.
По пути Дружок вел себя совершенно неадекватно. Бросался на соседей по трамваю, облаял окно, норовил выпрыгнуть бог весть куда.
Дома все трое совершенно обезумели. Из холодильника вынули почти все и завалили этим стол.
–Почему такой аппетит? – кричала Фрося. Собачка же бегала из стороны в сторону и облаивала развешенные по стенам портреты.
Тогда Фрося решила плясать.
Нюра присоединилась к ней. И две родные жирнушки лихо отплясывали свое новое рождение. Ибо, как решили они, разум кончился и наступила новая эра.
И они лихо плясали, празднуя это начало.
Иногда Нюрка, глотнув винца, тяжело дыша в ухо Фроси, бормотала:
– А Колька-то сейчас игде?
– В носе, – неизменно отвечала Фрося.
– А как же хоронить его будем? – скуксилась Нюра.
– А зачем живого хоронить. Нос-то ведь етот живой. Ты сама слышала, как он чихал.
– А зеркало?
– Что зеркало?
– Кто в ем был?
– Сам Николай Николаевич, но другой стороной. Без носа.
– Мудрено, – отвечала Нюра.
– Не мудрее нас самих. Ты на себя-то посмотри, Нюр. Как это тебя Николай Николаевич не пугался!
Нюра захохотала.
– А как его хоронить все-таки, – сквозь хохот проговорила
Нюра. – Ведь его, с одной стороны, – нету. С другой – он умер. Выход один: похоронить нос, то, что осталось.– Бред какой-то, – возмутилась Фрося. – Да кто же разрешит хоронить нос? Такого еще начальства нет на белом свете, чтоб разрешить нос хоронить. Даже атеисты и те ошалеют.
Вдруг какой-то грохот раздался в небе. То ли гром, то ли еще что-то покрепче. Подруги задрожали и прильнули друг к другу.
– Лишь бы жить, – проскулили они. Потом опомнились.
– Да, Фрося, еще по винцу, за бредовую жизнь, по стакану, – и Нюра подмигнула ей.
– За бредовую жизнь! – повторила Фрося.
– И за счастье, – воскликнула Нюра.
– Конечно, за счастье, Нюр. Ведь я теперь понимаю, что бред и счастье – это одно и то же, – добавила Фрося. – Вот, к примеру, Николай Николаевич исчез, а нос оставил здесь, на этом свете. И нос-то живой! Чем не счастье – умереть, а Нос зато живой?!
Глаза Фроси вдруг наполнились несвойственной ей сверхъестественной мудростью. И отблеск этой мудрости лег на Нюрины глаза.
– Прощай, Нюрка! – вдруг проговорила наперекор природе Фрося. – Все кончено. Мы уже не здесь. Простись с миром-то, Нюр, – и она толкнула Нюрушку в жирный бок. – Очнись! Где мы?
– Где мы? – заорала Нюра и воткнула вилку в сельдь (они уже сидели на кухне).
Что-то происходило в их душах.
– Знаешь что, Нюр, – хрюкнув, сказала Фрося, когда они уже, совершенно пьяные, упали на пол, на ковер перед центральным отоплением, откуда шло родное тепло.
– Что?
– А то, что у меня есть телефон эксперта по тому свету. Мне дал его телефон мой брат, интеллигент и мистик, не то что мы с тобой. Он и разгадает всю эту ерунду.
– Зови, зови его, а то мы умрем. Мне так жалко свое тело, в смысле смерти, Фрось.
– Не бойся. Будет другое. Мы с тобой уже связаны надолго любовию.
– Забудь.
– Что забудь? – спросила Фрося.
– Жизнь.
– Ты что, Фроська, с ума сошла? Ты что, наоборот родилась, что ли?
– Нюра, Нюрка, все кончено. Я уже не та, потому что нос. Прости меня за все. Разума у меня больше нет, хоть и говорю умно.
– Все понятно, Фрось. От Колиного носа мы так просто не отделаемся. Чтоб не погибнуть, надо звать.
– Кого?
– Эксперта по смертям.
На следующий день Фрося решила, во-первых, что она не вернется в свою квартиру, а с Нюрой они вроде бы как посестрятся и она будет пока у нее жить. Во-вторых, Фрося нашла все-таки того «эксперта» из закрытых кругов по фамилии Курбатов Владимир Семенович. Эксперт решил взяться за дело всерьез и попросил ключ от квартиры у Фроси. Та с легкостью дала. Эксперт пришел за ключом не один, а с подругой Леной, тоже из закрытых кругов.
В тот же день, правда, произошла еще одна странная история. Фрося, из чувства долга, позвонила в свое районное отделение милиции. Она ничего не говорила о носе, а только полунамекала, но об исчезновении самого сказала. Между прочим, ей ответили, что в ту злополучную ночь, когда пропал Николай Николаевич, в районе нашли труп – неузнаваемо изуродованный, но без носа. После этого Фросе захотелось заснуть, неестественным сном. Звонила она уже из квартиры Нюры.