Бывшая любовница
Шрифт:
Портило общую картину знание, что кому-то зачем-то понадобилось прослушивать ее телефон. Вносило нотки тревоги и диссонанс. Еще и секретность эта...
Скосилась на своего «ангела хранителя», как Отто Маркович назвал Натана Вальдмана. Странное ощущение, вроде такой галантный мужчина рядом. Казалось бы, гордись, у тебя такой попутчик, что дамочки по соседству уже шеи посворачивали. Но, на самом-то деле, этот мужчина тут для ее безопасности и для отвода глаз.
Маша еще раз покосилась на Натана Вальдмана, сидевшего в соседнем кресле, и беззвучно вздохнула. Перелет предстоял долгий, и какое бы у нее не
Господин Вальдман оказался приятным собеседником, впрочем, подумала Маша про себя, в нем все выглядело располагающим. И о себе рассказывал охотно, в отличие от некоторых арийцев с каменной физиономией.
Выяснилось, что Натан большую часть времени живет в Вене.
– Непременно покажу вам этот чудный город однажды.
– Благодарю, - улыбнулась Маша.
– Я бывала в Вене с...
– С Отто? Пффф!
– вскинул брови Натан.
– Наверняка этот сухарь так и не удосужился показать вам город!
Вообще-то, он был прав.
– Мы были там по работе, - деликатно свернула тему Маша.
И решила спросить о том, что ей действительно было интересно:
– Отто Маркович сказал, что вы троюродные братья?
– состроила хитроватую гримаску.
– И еще подчеркнул, что у вас общая бабушка.
Ответом ей был негромкий, но раскатистый мужской смех.
– Бабушка? О да! А Отто не рассказывал вам про нашу бабушку?
– Нет.
– ответила Маша, недоумевая, в чем причина веселья, у всех людей есть бабушки.
Он доверительно склонился к ней и выдал шепотом:
– Честно говоря, наш Отто ее побаивается.
У всех есть бабушки, так почему же мысль о том, что у дражайшего арийского шефа (которому уже больше сорока пяти, на минуточку!) может быть бабушка, и он побаивается (Оооо!), вызвала у нее смеховую истерику? Однако, когда они закончили давиться беззвучным смехом, Натан серьезным тоном сказал:
– На самом деле началось все во время второй мировой. При Гитлере преследование евреев... Думаю вы об это знаете. Наша Ба еврейка, а дедушка Отто был немецким антифашистом, он помогал переправлять семьи евреев через границу...
Он рассказывал ей семейную историю, а у Маши перед глазами вставали картины из фильмов про войну. Страшные картины, общее горе, уму не постижимо, как такое вообще могло происходить в жизни. Однако слушать было интересно, и Маша сама не заметила, как уставилась на него, приоткрыв рот.
– Ну вот... А потом, после войны наша бабуля овдовела и вышла замуж второй раз, теперь уже за моего деда. Это, конечно, далеко еще не весь рассказ, но как-то объясняет то, почему мы с Отто братья. И кстати, - добавил вы он, многозначительно поиграв бровями.
– Скоро будете иметь возможность лично познакомиться с нашей Ба. Отель, в котором у Отто бронь, принадлежит ей.
Осталось только подивиться практичности дражайшего шефа и его умению вести дела!
– Э... Здорово, - пробормотала Маша.
Что ж там за бабушка такая, если сам Отто Маркович ее побаивается?
– Надеюсь, вы друг другу понравитесь, - проговорил Натан, загадочно поблескивая глазами.
Машу это слегка покоробило. Разговор пошел так, будто их брак с Отто Марковичем (ей даже про себя не удавалось назвать
его по имени) вопрос уже решенный. Не хотелось давать ложных надежд. Но, с другой стороны, эти люди очень много делали для нее, простая вежливость требовала проявить хотя бы благодарность.– Натан, давайте кое о чем договоримся...
– Слушаю вас, - глаза его чуть прищурились.
– Мне бы хотелось сохранить некоторые моменты в тайне. Пусть все будет так, как будто я просто еду в заслуженный отпуск. А вы тоже едете, но как бы случайно. Просто, поймите меня, все происходит слишком быстро, и я не готова. А семья... Семья - это уже серьезно.
– Сохранить в тайне от нашей Ба?
– скептически вскинул бровь Натан, хитро усмехаясь.
– Хорошо, как скажете. Посмотрим, что будет, когда Отто примчится к вам через неделю...
– Что?!
– вскинулась Маша.
– Если не раньше, - сказал он и притворно вздохнул, закатывая глаза.
– Наш Отто же там нервами изойдет бедненький, места себе не будет находить, зная, что я тут рядом с вами...
И вдруг рассмеялся:
– Готовы хорошенько позлить моего упрямого братца?
Кажется, кое-кто всерьез уверовал в свою неотразимость?
– Почему нет?
– подумала Маша и очаровательно улыбнулась.
Никогда не была кокеткой, но позлить заодно уж и господина Вальдмана превратилось в дело чести.
А потом поймала на себе взгляд дядечки из соседнего ряда, и ей просто стало смешно. Все-таки хорошо в отпуске, главное, голову дома не оставлять.
***
Ужасное что-то теперь творилось с Анной.
Когда дядька замутил интервью, она согласилась. Тот быстро состряпал текст, быстро привел людей, быстренько отсняли. Ему главное было доказать свою власть и превосходство, а Аня-то ждала.
Надеялась, что теперь Андрей точно придет.
Хотя бы потому что она, его жена, его публично оболгала. Согласна была даже на то, что он придет ругаться. Война - это тоже способ докричаться до человека, когда все другие уже потеряны.
Иногда люди делают близким больно, чтобы привлечь к себе внимание, доказать, что те были неправы. Причиняют боль, потому что хотят любви. Парадокс. Обычно это не приносит желаемого результата. Так случилось и в этот раз.
Андрей не только не пришел к ней разбираться, он вообще проигнорировал всю эту историю так, будто она его не касалась. За него безукоризненно сработала команда столичных адвокатов. Анин дядька считал, что теперь у него на зятька такой компромат, сам на коленях к нему приползет и будет Аньку в зад целовать, лишь бы его назад приняли, и это дело по-тихому замяли.
Расчет был верным, но только ресурс у Вольского младшего оказался слишком велик, Дудинову не по зубам. И вот уже пошли обратные разборки и совсем другие разговоры.
Что же стало с Аней? До этого она как-то держалась на борьбе, потому что впереди была цель. А тут замкнулась, ушла в себя, от живого человека словно одна пустая оболочка осталась.
Бракоразводный процесс начался.
глава 47
Начался бракоразводный процесс - отвратительная вязкая каша. Если бы не мощная юридическая поддержка со стороны отца, Андрей, наверное, сорвался бы уже в первый же день.