Бывший. Цена твоей любви

– Значит, в умате за руль села. – кивнул я своим мыслям. – И никто не видел, как с дороги слетела?

– Место там безлюдное, камер нет. – Федотыч щёлкнул зажигалкой, прикуривая очередную сигарету. Огонёк на секунду осветил его лицо, раскрасил в живые цвета пламени. – Такой отрезок опасный. Повороты резкие, обзор дороги плохой, особенно в темноте.

– А почему по новому шоссе не поехала? Какого чёрта её понесло по старой?

– Так ремонт там был. Весь день пробка стояла. Она, наверное, решила, что по старой быстрее доберётся.

– И свидетелей нет? Никого на дороге не было?

– Ночь же... – Федотыч с кайфом затянулся и выпустил тонкую сизую струйку в небо. – Дождь в ту ночь моросил, местные по домам сидели, а приезжие эту дорогу не знают, на картах только новое шоссе нарисовано. Видели на выезде грузовичок потом, камеры засекли. Он должен был по пути встретить её, но кто знает... Может, проехал, когда Диана уже свалилась с обрыва. Или раньше. Грузовик ищут. Только номера на камере не разглядеть, заляпанные грязью были.

– А... Не думаешь?

– Лёнь... – так Федотыч называл меня, только когда мы с ним по старой привычке и дружбе болтали вот так, как сейчас. Наедине и не на территории усадьбы. Здесь он уже не был дворецким, а я хозяином дома, в котором он служил. Он снова был старшим другом, наставником, когда-то приглядывающим за младшим сынишкой семьи, в которой работал. Человеком, который подарил мне больше душевного тепла, внимания и заботы, чем родные отец и мать.

– Даже если предположить, что они могли столкнуться, мы об этом уже никогда не узнаем. Грузовичок, наверняка, уже подшаманили, а машина Дианы сгорела. Следов не найти. Но я думаю – она просто не справилась на дороге.

– Скорей всего. – я отмахнулся от облачка сизого дыма, плывущего в мою сторону. – Но странно, что никаких свидетелей.

Федотыч задумчиво смотрел на стелющийся во влажном, стылом воздухе дымок и молчал, а я постукивал пальцами по деревянной лавочке, на которой мы сидели. И думал.

Возвращение домой было для меня вдвойне тяжёлым. Неожиданная новость о материнстве Лиры, все эти тайны вокруг рождения Мишки, мысли, как всё исправить, не давали покоя. Мозг кипел, требовал правды, а душа – возмездия.

Ещё и похороны невестки.

Гибель Дианы была очень странной, как тут не призадуматься о карме?

Весь день, слушая в доме тихие голоса, перешёптывания, соболезнования, перебирал в уме все сведения, что у меня были. Нанизывал одно на другое, как бусины на нить. И оставались большие дыры. Рождение Мишки и появление его в семье Бориса всё ещё оставалось неразгаданной тайной.

Вот только Дианы больше не было, и заполнить прорехи теперь мог только Борис. Ну и, конечно, Лира. Но до неё ещё нужно было добраться. Переписка и разговор по телефону – не вариант для такой важной информации. И я, до скручивающей внутренности боли, до зуда, хотел увидеть её. Прикоснуться. Вдохнуть запах волос. Обнять. Только как теперь смотреть в её глаза? Как рассказать правду?

– Скажи мне ещё одну вещь. – повернулся к примолкнувшему Федотычу. – Ты видел Диану беременной? Ну когда она Мишкой ходила.

– Нет. – качнул головой и снова блаженно затянулся сигаретным дымом. – Она же всю беременность в Испании провела. Да и жили они тогда все в Москве, там и рожала. Сюда только два года назад окончательно перебрались.

– А как Диана к сыну относилась?

– Нормально. – Федотыч пожал плечами, не понимая сути вопроса. – Любила. Возилась с ним постоянно. Играла, разговаривала. Миша не брошенный ребёнк.

– А с Борисом они часто ругались?

– Ну, бывало. Лёнь, зачем тебе это? – Федотыч раздражённо затушил сигарету, раздавил, рассыпая непрогоревший табак по банке. – Ты же знаешь, я не люблю сплетничать.

– Мне важно. Это касается Лиры.

– Каким образом? – Федотыч сурово нахмурился, как бывало, когда сердился на мои детские проказы, или глупости, которые я творил в бурные юношеские годы.

– Она мать Миши. Настоящая. Та, что родила его.

Федотыч тихо присвистнул.

– Дела-а-а…

– Мне совет твой нужен.

– Ты знаешь, Леон, я всегда на твоей стороне. Спрашивай.

Глава 20

Дом устало затих, только скорбь и тяжёлый дух похорон ещё незримо витали в воздухе тёмных, спящих комнат. Запахи табака, женских духов, спиртного, октябрьских хризантем. Казалось, что весь он пропах поминальным обедом и чужими людьми.

Портрет Дианы в гостиной, крупные головки цветов в вазе рядом. Остановился напротив, пытаясь в полумраке вглядеться в лицо на фотографии. Говорят, она была хорошей матерью для Миши. Любящей. Монстры вообще умеют любить?

В кабинете брата горел тусклый свет настольной лампы. Я решительно открыл дверь.

"Если любишь – борись! Хочешь чтобы простила – соверши подвиг, сделай что-то, что поможет вернуть её. Поступок, достойный мужчины. Докажи ей, что ты готов для неё горы свернуть."

Слова Федотыча подстегнули мою решительность. Именно это я и собирался сделать, а он только добавил уверенности, что я должен действовать. И пусть даже это будет против моей семьи, разрушит её, но Лира достойна того, чтобы восторжествовала справедливость.

Борис сидел за рабочим столом. Как ни странно, но без неизменного пиджака и галстука. Рукава рубашки закатаны, ворот расстёгнут, в руке тяжёлый стакан с виски. Словно снял свою броню и стал просто человеком. Уставшим, опустошённым, придавленным горем. Ни словом, ни действием не отреагировал на шорох открываемой двери, только поднял на меня пустой взгляд.

– Объяснишь? – бросил перед ним на стол папку с результатами генетического теста.

– Что это? – его лицо не выразило никаких эмоций. Ни любопытства, ни интереса, ни беспокойства. Не человек – робот.

– А ты почитай, брат. Очень занимательная штука.

Толстое дно стакана с глухим стуком ударилось о поверхность стола. Борис нехотя взял папку, открыл, внимательно изучил содержимое. И ухмыльнулся.

– Накопал-таки. Шустрый ты, брат. Как догадался?

– Родимое пятно.

– Пятно?

– Да. У Мишки на ноге. Точно такое же у брата Лиры. Только на руке. Ты знал?

Борис оттолкнул от себя папку и снова потянулся за стаканом.

– Лира рассказывала. – не стал ничего отрицать, оправдываться, показалось, что в его голосе даже облегчение просквозило. – Это у них семейное. Из поколения в поколение. Все мужчины помечены.