Бывший
Шрифт:
Глава 43
Таня
Я пытаюсь застегнуть на спине молнию вечернего платья. Серебристая ткань, как назло, комкается, не желая ложиться ровно. Не знаю, ждет ли меня Игнат или уже уехал. Надо будет с ним созвониться. Блин! Обычно у меня получается извернуться таким образом, что я подхватываю собачку молнии. А сегодня я просто сама не своя. Нервничаю.
— Танюша.
Вздрагиваю, вертясь у зеркала. Этот командный голос я ни с чьим другим не спутаю. Вроде бы нежно назвал, а как будто к стенке властно припечатал.
Поворачиваюсь
— Ты дверь не закрыла, — наступает Айвазов.
— Закрыла, я даже щелчок замка помню.
— Лааадно, — загадочно тянет.
Подходит ближе, а потом нахально усмехается.
— Я когда замок менял, оставил себе дубликат ключа.
— Ты в край обнаглел!
Вспыхиваю от гнева. Но тут же вспоминаю, что мы вдвоем в пустом доме, на мне расстёгнутое платье. Кожа горит, тело немного дрожит от странного предвкушения.
— Обнаглел? — переспрашивает Тимур. — Ну разве что чуть-чуть, моя мозгоклюечка.
— Твоя? Ха! — Откидываю волосы на спину. Отступаю маленькими незаметными шагами. — Теперь я знаю, что подарю тебе на день рождения. У тебя ведь скоро? Пятого мая, если память мне не изменяет. Ты ведь у нас Телец, насколько я помню.
— Целеустремленный и решительный? — интересуется бывший с нескрываемой агрессией в глазах. Наступает.
— Твердолобый и несговорчивый.
Он пожимает плечами. Если я еще немного отойду, то придется садиться на полочку под зеркалом.
— Так что ты мне подаришь, гюнеш? Губозакаточную машинку? — интересуется Тимур, хищно улыбаясь.
От этого давно забытого ласкового слова в груди все взрывается проклятой нежностью.
— Нет. — Гоню от себя сладкий дурман. — Еще одну бабу, хммм, резиновую.
— Не смеши меня, мозгоклюечка.
Дальше я не осознаю, как это происходит, но Айвазов оказывается рядом со мной.
— Тебе помочь?
Имеет в виду молнию на моей спине. От его близости и горячего дыхания, я едва держусь на ногах.
— Нет. — Борюсь из последних сил. — Девок из машины достал? Чтоб не задохнулись. Я волнуюсь.
Он касается моей спины, ведет пальцем по позвоночнику, от этих легких прикосновений по телу сыплются искры.
— Прости меня за те слова.
— Какие? — пытаюсь я не стонать и не дергаться, его руки, они такие умелые. — Нет мне дела до твоих слов.
— Про то, что не люблю. Это ложь была. Я злился на тебя за ревность, за скандалы, за упреки. Накопилось. Ты же знаешь меня, я иногда совсем дурак.
— Мне все равно, — все-таки дергаюсь, стараясь повернуться и застегнуть платье.
Его признания медом ложатся на душу. Хорошо становится, отпускает. Тиски старой боли разжимаются. Дура! Дура! Дура!
На мою спину опускается горячая мужская ладонь. Я чувствую жесткую ткань рукавов его пиджака. Слабовольно мечтаю снова увидеть его обнаженным. Вспоминаю, как красиво он смотрелся в моей темной спальне, когда стоял передо мной полностью голым и блестящим от пота. Красивый, возбужденный, сильный.
Между бедер бессовестно мокнет.
— Кожа, как бархат, — хрипит Айвазов над моим ухом.
— Не для тебя, — выворачиваюсь, спиной прижимаюсь к зеркалу.
Теперь глаза в глаза. На расстоянии поцелуя.
— Мне в ресторан к друзьям нужно. А ты задерживаешь.
Айвазов
кидается на меня, словно изголодавшийся хищник. Находит мои губы, впиваясь в них короткими поцелуями-укусами.— Ты же знаешь, что никуда не пойдешь.
Его язык настойчиво таранит мой рот, руки задирают подол, прижимая ягодицы к поверхности холодного зеркала.
— Бл*дь, никого так не хотел, сейчас взорвусь просто.
Пальцы сдавливают бедра до боли и, оставляя белые отметины, сдергивают стринги. Губы буквально пожирают мой рот. В нем столько страсти, что хватило бы на троих женщин, но сейчас это все для меня одной. Айвазов мнет мое тело повсюду. Надо оттолкнуть, но чувствую — уплываю вместе с ним. Стараюсь вспомнить, почему не должна с ним спать, но как же приятно, как хорошо от его дикого натиска.
Внизу живота сладко тянет, желание только одно — как грязная сучка тереться о него промежностью. Айвазов стягивает с меня платье до пояса, вместе с лифчиком и, глядя мне в глаза, тянет пальцами соски, сразу оба, одновременно. Эта зараза знает, как я люблю. Что заводит меня особенно сильно. Он крутит затвердевшие вершинки, наслаждаясь моей сумасшедшей реакцией. От сосков импульс летит к животу, пуская новую волну экстаза. Когда мы только начинали трахаться, я кончала лишь от этого. Айвазов помнит. Взгляд темных и хищных глаз не отпускает меня ни на секунду.
Не могу… Грудь ноет, тело горит. Чуть отодвигаюсь. Он такой красивый, такой горячий, пахнет настоящим мужиком, весь просто каменный. Я запускаю пальцы в его волосы, жадно отвечая на поцелуй. Его язык возбуждает меня еще сильнее, наш поцелуй пошлый, влажный, хлюпающий.
Один разочек. Всего один раз с бывшим мужем… Для здоровья. Поцелуи становятся просто неистовыми. Я сосу его язык, будто член. Так вкусно. Не могу. Жалеть буду потом, когда остыну и приду в себя.
Как же сильно хочется. Ради меня он вел себя, как идиот, на троих мужиков полез. А розы сегодняшние? Они охренительно-шикарные.
Только один раз и все! Забыться, выкинуть план из головы и отпустить себя. Страсть захлестывает бурными волнами. Изнутри вырывается стон, ему в рот, гортанный и глубокий. Тимур разворачивает меня, перегибая через спинку стула. Я дрожу, я хочу, я умираю… После нашего секса неудовлетворенность преследует меня повсюду. Низ живота горит и утром, и днем, и вечером, и в кровати, и в душе, и даже на работе.
Но у него в кармане звонит мобильный телефон, разрываясь какой-то совершенно дикой попсовой русской песенкой. Она ему совершенно не подходит. Айвазов матерится вначале на турецком, потом на русском.
Тимур поднимает меня, прижимая к себе, жадно целует в губы, смотрит с неподдельным восторгом.
— Прости. Это по поводу проводки, — шепчет, облизывая щеку, — моя вкусная, моя горячая.
— Что?! — я ничего не понимаю.
Мои мозги затуманены желанием, но понимаю — останавливаться нельзя. Я сейчас в себя приду и все волшебство закончится. Снова накатит ненависть, злость, обида.
— Бл*дь, ты шикарная, Танюш, с тобой пиздец какой кайф. Никому не отдам, даже думать забудь. Никто к тебе не подойдет больше — моя. Сейчас вопросы порешаю, вернусь и затрахаю до смерти. Мне с Лехой переговорить нужно. Не хочу, чтобы завтра ты сгорела заживо вместе с пекарней.