Ц 7
Шрифт:
Минут через пятнадцать мы закончили, и впустили Машу, торжественно вручив ей толстый шерстяной носок — пусть сама о своем Женечке заботится…
— И я буду ходить, как все? — дрогнул голос у Зенкова.
— Строем, — усмехнулся я.
Легли мы поздно, в половине двенадцатого, но о минутах, отобранных у сна, не жалели. Хорошо посидели! И потанцевали даже, не стыдясь Жеки. Сеанса три ему проведу еще, а потом и одной Светы хватит — долечивать…
— Миш… — донесся Риткин шепот. — Спишь?
— Не-а, — улыбнулся я невольной рифме.
Девушка
— Ты такой молодец…
— Да ладно тебе… — я развернулся и обнял свое сокровище.
Рита тут же заерзала, устраиваясь поудобнее — положила голову мне на грудь, закинула ногу…
— Ничего не ладно! Представляешь — десантник! Герой! И калека! В девятнадцать лет! У-ужас…
Я кривовато усмехнулся, вспомнив жуткие «свертки» воинов-афганцев, напрочь лишенных и рук, и ног, но пугать девушку не стал. Ее беречь надо, уводя от инфернальности бытия.
— Спи, — шепнул я.
— Сплю… — толкнулось в ответ.
Мне снилось угрюмое ночное небо и багровые тучи — они клубились, рвались, сгущались и рассеивались. А понизу дыбились черные скалы, мрачного угольного оттенка — то ли они отражали кровавое свечение туч, то ли их блещущие антрацитом бока прятали жаркий разлив магмы. Красное на черном, черное на красном…
Воскресенье, 18 декабря. Утро
Москва, проспект Вернадского
Всю ночь падал невесомый снег, глуша звуки и нагоняя сон, а с утра завьюжило. Столбики ртути поползли вниз, и Рита узнала цвет морозного утра — синий, пронзительный и ярый.
Миша не стал будить ее, встал потихоньку, и ускакал по делам, оставив еще теплую яичницу. С поджаренными сосисками и помидорчиками — вчера завезли тепличные в гастроном на углу. Тугие, спелые томатики не пахли, как те, что набирают сок на грядках, так ведь зима! Рита впервые в жизни приготовила салат в декабре — свежие овощи, да с майонезиком… И под картошечку… Жареную соломкой! Что может быть вкуснее?
Нет, яишенка тоже ничего. Мишка, правда, отъел половину, обжора, но им с Наташкой хватило. Закутавшись в пушистые халаты, девушки чинно расселись за столом.
— А у него вкусно получается, — заметила Ивернева.
— Да он у меня вообще всё готовит, — с ноткой гордости отозвалась Рита. — Иногда даже приходится гнать из кухни — не дает вспоминать уроки домоводства! — уловив задумчивость во взгляде подруги, она резко перевела разговор в иную плоскость: — Приставал?
Наташа сильно смутилась, наклоняя голову над тарелкой.
— Да нет, что ты… — мокрые волосы завесили ее лицо соломенной вуалью.
— Но хочешь, чтобы пристал, — понимающе кивнула Гарина, — раздел и уволок…
— Да-а… — выдохнула Ивернева.
Риту резануло жалостью.
— Наташ, прости, говорю, что попало! Тебе и так трудно, а тут я еще…
— Рит, выгони меня, — подняла лицо Наташа. — А то я сама не уйду. Не вместе с ним, так хоть рядом…
— Не дождешься. Мише нравится, когда ты тут ходишь, причесываешься у зеркала, завариваешь чай… Иллюзия близости. Да и я привыкла… Понимаю, что ситуация… м-м… пикантная, но мне не хочется ее исправлять… Ох! —
спохватилась Гарина. — Ешь, давай, а то остынет!Рита быстренько схомячила свою порцию, и даже собрала хлебцем растекшийся желток. Ошпаривая кипяточком заварку в пузатом, расписанном цветами чайничке, она задумалась. Вечно так продолжатся не может. Две девушки в одной квартире… Шаткое равновесие соблазна… Вот, если бы Наташка нашла себе кого-то… Так ведь нашла уже!
— Ты не забыла? — ее голос зазвучал с деланной живостью. — Собираемся сегодня в ДСВ! Аля с Тимошей звали. Света обещала прийти… Миша хочет познакомить нас со своим наставником! Пойдем?
— Ой, я и забыла совсем! — оживилась Ивернева. — Пойдем, конечно!
Быстренько убрав со стола, она расставила печенье, конфеты в вазочке, и «хозяйка» с «квартиранткой» затеяли чайную церемонию.
Рита с Наташей миновали строгую вахтершу «по-ведьмински» — отвели глаза бдительной тете Дусе, и прошмыгнули к лифтам.
Воскресное общежитие поражало тишиной. Кто-то дрых, отсыпаясь после вчерашнего, а кто-то отправился «гулять» — на людей посмотреть, да себя показать. Тихонько выпевал магнитофон, разнося по коридору «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», за иными дверями проливался девичий смех.
В комнате Зиночки и Альбины он тоже звучал, перебивая досужий говор. Рита заглянула в открытую дверь, и постучала по филенке:
— Можно?
— Ворвитесь! — сделала широкий жест Тимоша. — И знакомьтесь: Игорь Максимович Котов!
У исцарапанного письменного стола пристроился пожилой человек приятной наружности. На его малоподвижном моложавом лице выделялись живые, умные глаза, лишенные стариковской снулости. Аккуратные седые усы, строгий костюм и лакированная трость придавали гостю образ английского лорда, какими их рисовала Агата Кристи.
— Рита!
— Наташа!
— Очень приятно, — мягко улыбнулся Котов. — Миша вас точно описал!
— А сам он где? — поинтересовалась Светлана. Шевелева, Ефимова и Тимофеева церемонно сидели в рядок на Тимошиной кровати. Гарина с Иверневой заняли Алино ложе.
— Миша обещал подойти ближе к обеду… — Игорь Максимович сдвинул рукав, глядя на массивные серебряные часы, и тонко улыбнулся: — Еще вопросы будут?
— А как вам наш Миша? — выпалила Зиночка.
— Миша для меня по-прежнему тайна, — усмехнулся Котов. — Он слишком развит для своих лет… Однако я не спешу разгадать эту загадку, их в моей жизни изрядный дефицит. Пусть будет так, как есть… А вы, девушки, — посерьезнел он, — держитесь за Мишу крепче. Что бы ни случилось, он всегда поможет любой из вас.
— Мы его любим! — заулыбалась Света.
— Игорь Максимович, — Рита показала близняшке кулачок, та ей — язычок. — А расскажите о себе!
Котов откинулся на спинку скрипнувшего стула, и потер ладонью гладкую щеку. Кривая усмешка тут же исправила оплошность времени — проявила морщинки.
— Вы услышите то, чего не знает обо мне даже КГБ… По паспорту мне скоро на пенсию, а по жизни… Я родился в один год с Владимиром Ильичем, только не весной, а летом.
— Так вам сейчас… — округлила глаза Наташа.