Ц 7
Шрифт:
— Юра, все же хорошо? — перебил его председатель партии.
— Да, но… — промямлил Ю Вэ.
В глазах Брежнева родилось понимание, и губы поползли в улыбку.
— А-а! Тебя беспокоит Мишина самостоятельность? Юра, только честно — мы бы решились на войну? Сначала в Красном море, потом в Заливе? М-м? Вижу ответ на челе твоем! — издал Брежнев смешок. — Побоялись бы, верно? Вот и всё!
— Не всё, — иезуитски улыбнулся Андропов. — По нашим данным, именно Миша дал «подсказку» насчет берберов. В Израиле идею подхватили и уже около года тайно помогают этим «униженным и оскорбленным» — пересылают оружие через Эфиопию, командируют военспецов… Вон, как в Алжире полыхнуло!
— А ты за кого, Юра, — лукаво прищурился экс-генсек, играя неграмотного крестьянина, — за арапов али за берберов?
— Тут вопроса нет, — скупо улыбнулся экс-председатель КГБ. — Берберов угнетают, уничтожают, лишают своей культуры и даже родного языка! Разумеется, мои симпатии на их стороне, но…
— …Но пусть лучше Миша будет под контролем, — кивнул Леонид Ильич. — Понимаю. Ну-у… Думай, Юра, думай!
— Да думаю я, думаю… — кряхтя, Юрий Владимирович устроился за столом с «рогатыми» часами, и посмотрел на председателя партии, севшего напротив. — Иной раз шарики за ролики заходят… Вчера, вон… — помолчав, он повозил ладонями по столешнице и, лишь бы успокоить нервы, сцепил пальцы рук. — Я и сам под контролем! Политбюро ведь никто не отменял! Сижу на пленуме, весь такой из себя президент, и думаю: власть это или игра во власть?
Покивав, предпартии достал начатую пачку «Дуката», неторопливо размял сигарету. Чиркнул спичкой… Затянулся, смеживая веки.
— А это, Юра, наша, доморощенная «система сдержек и противовесов», — назидательно выговорил Брежнев. — Чтобы не заигрался. У тебя пять лет, Юра, чтобы войти в историю. В восемьдесят втором мы и твою должность выборной сделаем — пусть на Западе утрутся! Нет, конечно, пяти годиков мало, чтобы в экономической войне победить, тут работы на десятки лет! Но вот создать плацдарм для наступления вполне можно успеть. Успеешь — народ пойдет за тобой. И за тебя! «Вот тебе второй срок, товарищ Андропов, — скажут массы, — веди нас верным путем!» — он ловко втер окурок в тяжелую хрустальную пепельницу, и с чувством заключил: — Так что рули Союзом, Юра, и не майся дурью!
Воскресенье, 15 января. Утро
Псков, улица Профсоюзная
— Тоже мне, технари! — Тимоша презрительно скривила губки. — У нас вон — помните? — понедельник начинался в субботу! А тут целый выходной впереди — и ни души!
— Не сердись на «пскопских», — я занес охапку поленьев с налипшим снегом, и с грохотом свалил их у печки, — просто мне не хочется спешить с открытием Центра. Вот и пользуюсь служебным положением — берегу «палаты» для себя и для вас! Всё кажется — будут тут незнакомые ошиваться, и что-то пропадет, сравняется с буднями… Глупость, конечно. Встречал я тутошних «самоделкиных» — нормальный народ…
— Ну, тогда ладно, — заворчала Зиночка.
— Прощаешь? — хихикнула Наташа.
— Так и быть!
Светлана с Ритой втащили здоровенную сумку, набитую съестным, и я поспешил на помощь, бурча на тему: «Девочки не должны таскать тяжести». Девочки покаянно кивали на мои нудные увещевания, а в их хорошеньких глазках дрожали смешинки. И мне, чтобы не потерять лицо, пришлось издать глубокий вздох, да заняться растопкой.
Сторож тутошний — старенький звонарь, присоветованный Корнилием, — справно протапливал печь. Изразцы до сих пор отдавали нутряное тепло, накопленное
кладкой. А как только загудел, затрещал огонь, поедая бересту, да хворост, сразу добавилось уюта. Теплом потянет через часок, а вот ладная, почти домашняя атмосфера уже материализовалась в «палатах», пульсируя в такт завываниям печной трубы. Хорошо…— П-прохладненько! — вздрогнула Светлана, обнимая себя за плечи.
Я слегка прижался к ней, словно делясь теплом.
— Как там Маша?
— Женька снял комнату в коммуналке, — близняшка оживленно выболтала последние известия. — Хозяйка, говорит, на Бабу-Ягу похожа, но добрая. Машка ее боялась сначала, а сейчас привыкла… Да она больше из-за Жеки переживает — у того же комиссия скоро. А вдруг, говорит, годным к строевой не признают? Или с ограничениями? Какая тогда свадьба? Кому веселиться? — она вздохнула: — Житие мое…
— А ты как? — я крепче притиснул подружку.
Она верно меня поняла — и щеки ее пыхнули румянцем.
— Да никак пока… — застеснялась девушка. — Юрка в своей общаге, я — в своей каморке. Какие тут могут быть дети? Не знаю, Миш… То ли Машка легкомысленней меня, то ли мудрей… Вот, не знаю! Тут… Ну, я так думаю! Надо или учиться, или нянчиться с малышом. Кормить грудью в аудитории?.. Как-то это… — она неопределенно повертела кистью.
— Ла-адно… — потянул я. — Что-нибудь придумаем… насчет «улучшения жилищных условий».
Близняшка засияла, прильнула ко мне на секундочку, и убежала возиться с самоваром — растапливать сей медный агрегат с начеканенными медалями выходило у нее лучше всех. Светлана строгала лучины тонкими и длинными, у меня так не получалось.
Я подбросил дров, присев у жаркого зева топки, и на меня тут же навалилась Рита.
— Миш, а кто будет первой? — протек приятный голосок в мое рдеющее ухо.
— Никто, — просипел я, — ты же меня задавишь!
Девушка хихикнула, позволив мне разогнуться. Выпрямившись, я громко объявил:
— Девчонки, бросаем жребий!
— А как? Спички тянуть?
— Вон коробок!
Эгрегор засуетился.
— Ой, у меня! — радостно воскликнула Альбина. — У меня короткая! Я первая!
— Садись.
Мы уселись на лавку, удобно откинувшись спинами на теплеющие изразцы. Ефимова придвинулась поближе, и протянула мне обе руки. Я сжал ее ладони в своих.
«Есть контакт…»
Отсюда до Москвы далеко, и воспринять мысль «оставленного» Изи очень сложно — много помех, а посыл слаб и разрывчат. У меня, у самого с третьей попытки получается. Но вот, если вдвоем…
— Сосредоточься… — поднапрягся я. — Ничего не бойся, я рядом…
— Н-не боюсь…
— Давай…
Девушки «в партере» замерли, а Ефимова заметно побледнела. Если бы в эти минуты кто-нибудь громко затарабанил в дверь или девчонки уронили стул, резкий звук рассеял бы то зыбкое, почти нереальное состояние, в которое входили мы с Алей. Но «палаты» полнила тишина, даже поленья еле-еле потрескивали.
Я почти не помогал девушке, лишь успокоил ее легчайшим посылом — оба сердца выстукивали шестьдесят раз в минуту. Пятьдесят восемь ударов… Пятьдесят два…
— Взяла направление! — радостно запищала Ефимова. — Взяла мысль! Этот Изя… Ох… Он как раз обо мне думал. «Училкой» называл! Представляете?! Турок…
— Вообще-то, «училочкой», — вступился я за одноклассника.
Одноклассницы захихикали, а я, отворив печную дверцу, подкинул дровишек.
«А если не вдвоем, а всем эгрегором? — подумал отрешенно. — Надо попробовать…»
Прислушиваясь к сбивчивому голоску Альбины и аханью слушательниц, я глядел на огонь, и не заметил, как мою шею оплели гладкие Ритины ручки.