Caged Hearts

– Хорошо, - согласился я.

– Так как дела? Всё в порядке?

Я сдался и опустил банку на пол, прежде чем ответить. Видимо, это займёт больше времени, чем могли бы выдержать мои бицепсы.

Я собирался ответить общей фразой, но осознал, как часто я делал это в последнее время. Другие люди у меня тоже об этом спрашивали. Учителя и ученики, мои родители, посетители, медсёстры и врачи в больнице - все казались обеспокоенными этим вопросом. Это было совершенно естественно для больницы, но для школы - как-то не очень. Но эта школа являлась исключением. Она была невелика, и отношения между учениками и преподавателями здесь были очень близкими. Во всяком случае, такое у меня возникло чувство. И в такую школу ученики переводились нечасто. От этой мысли у меня по спине побежали мурашки, но я всё равно дал стандартный ответ.

– Это замечательно. И ещё кое-что. Мои источники сообщили, что ты не был ни на школьном стадионе, ни в бассейне, так что я хочу поинтересоваться, выполняешь ли ты упражнения, которые я рекомендовал?
– строго уточнил Судзуки-сан.

Конечно, нет, но такая постановка вопроса вызвала у меня ощущение, что я должен был с самого первого дня прямо-таки надрываться на беговых дорожках. Я этого не делал даже будучи... хм... неосведомлённым о своём состоянии, а уж теперь...

– У вас есть шпионы?
– подозрительно уточнил я, надеясь увести нашу беседу куда-нибудь в иное русло.

– Не совсем. Просто я со многими знаком, - усмехнулся фельдшер.
– Но у нас другая тема разговора, не пытайся от неё увильнуть.

Эх, не прокатило...

– Ну, я вот как раз выполнял импровизированные упражнения - подъём тяжестей, - я несколько раз поднял и опустил банку, изображая жалкую пародию на культуриста, хоть она и врезалась болезненно мне в руку. Глупая ухмылка исчезла на секунду с его лица, а потом, как ни в чём ни бывало, вернулась на место.

– Тэдзука, позволь, мы с ним наедине поговорим?

Фельдшер схватил меня за плечо и, не дожидаясь разрешения Рин, в котором он и не нуждался, потащил меня в сторону.

– Когда я говорил тебе про упражнения, я не шутил. Я понимаю, что это только твоя первая неделя, но, пожалуйста, не умаляй их значимости. Привычки трудно сформировать, поэтому я так настойчиво этого от тебя требую. Чем больше ты будешь увиливать и откладывать, тем труднее потом придётся. И так со всем, например, с диетой. Можешь пообещать мне, впредь относиться к этому серьёзнее?

– Да, я обещаю. Определённо.

Он окинул меня изучающим взглядом, а затем пожал плечами, снова улыбаясь.

– Хорошо. Вот так-то лучше. Если ты завтра с утра пойдёшь на стадион, то встретишься с моим "шпионом", который наверняка не откажет тебе в консультации, если ты захочешь немного побегать, - Судзуки-сан лукаво мне подмигнул.

– Консультации?
– осторожно уточнил я.

– Ещё увидимся.

Фельдшер ушёл без ответа, помахав рукой, а я подошёл к Рин, ждущей меня, праздно опёршись о стену коридора и разглядывая тусклые светильники на потолке. Даже когда я подошёл, она не отвела от них взгляда.

– Ты принимаешь лекарства от своей сердечной болячки?
– спросила меня Тэдзука так, словно самый вопрос её и не интересовал.

– Ты подслушивала?
– Мой тон был более обвиняющим, чем я планировал, будто я на неё ругался. Но если и так, я не хотел об этом говорить. Я только что её встретил и совершенно не знаю её. Это не её дело. Фельдшер, похоже, тоже незнаком с понятием врачебной тайны, раз говорит о таких вещах на людях. Но Рин ведь в этом не виновата. Я поглядел на неё, внезапно почувствовав себя виноватым, но Рин лишь смотрела куда-то через моё плечо, а её голова наклонена как у птички.

Эх.

Не знаю, почему для меня это так сложно. Чувство, будто есть какой-то непостижимый замок , не позволяющий мне быть более откровенным в этом вопросе.

– ... да. Они для моего сердца.

– Тебе от них лучше?
– уточнила Рин.

– ... нет. Не особо. Просто чуть менее плохо, - признался я.

Рин посмотрела на меня ещё немного, ничего не говоря и без каких-либо различимых эмоций. Я был благодарен ей, что она ничего не сказала. Думаю, я ещё не вполне привык ко всему этому. В больнице с этим было проще, но я ещё не разобрался, как жить "нормальной" жизнью со своим недугом.

Мы вышли из главного здания, и Рин повела меня в сторону общежитий по той странной помеси парка и школьного двора. Мы остановились у небольшого клочка зелени перед зданием общежития.

Общежитие было построено на небольшом возвышении, окружено стеной и несколькими деревьями, которые всем каждый раз приходилось обходить вокруг. Выяснилось, что вся стена, построенная из таких же кирпичей, что и само здание, была покрыта своего рода картиной.

Большая её часть была не более, чем наброском, - быстрые мазки, сделанные чёрной и белой красками по серой штукатурке, покрывающей практически всю длину стены, - но некоторые места выглядели более законченными. Тут можно было различить лица людей, ноги и руки. Однако я не мог с уверенностью сказать, что именно изображала картина в целом.

Стопки чего-то, напоминающего банки с красками, штабелями располагаются на земле вдоль стены.

– Видишь, работа над левой частью едва сдвинулась, - указала мне Рин.
– Всё потому, что вчера у меня не было настроения, и я сдалась, а взамен пошла медитировать. И тут внезапно настало утро. Надо бы мне над ней поработать, но ребята из кружка рисования помогают с фонами и основными поверхностями лишь от случая к случаю - вот в чём проблема. Легче рисовать большие участки, когда много народу, с руками. Размах шире и дело идёт быстрее.

Совсем отходя от прежней темы, она взмахнула рукой ... ну, или той её частью, которая у неё была, чтобы наглядно продемонстрировать, хотя я и так уже всё понял. Её белый рукав развевался по ветру, и мне пришла в голову мысль, что зрелище могло выйти печальнее, чем получалось. Но всё же в течение последних нескольких дней это заставляло меня чувствовать себя не в своей тарелке, как и практически любое напоминание об... особенностях учеников "Ямаку".

Девушка, конечно, не могла заметить моих мрачных чувств, как и того, что я перестал её слушать... и продолжала болтать:

– ... и поэтому я пытаюсь выяснить, есть ли что-то, что нужно выяснять, и выяснить это прежде, чем будет слишком поздно, и всякая надежда будет потеряна.

– А почему надежда может потеряться?
– тупо повторил я, пытаясь не показать ей, что пропустил её речь мимо ушей.

– Потому что краску надо нанести, потом она должна высохнуть, а потом быть закрашена слоем другой краски. На это нужно время, - Рин, наконец остановилась, по-видимому думая, что пришла к какому-то логическому заключению.