Царь царей...
Шрифт:
Действительно, высота горы давала знать о себе: в пещере становилось все холоднее. Путешественники выбрали укромные уголки подальше от окна и улеглись, кутаясь насколько было возможно в куртки.
Михаил Степанович долго ворочался, стараясь устроиться потеплее, но наконец угомонился.
Ему приснился сон.
Будто сходит он по черным уступам с горы; рядом с ним шагает седобородый высокий человек, одетый в шкуры вверх мехом.
— Видишь, я прав был… — говорит неизвестный, и Михаил Степанович чувствует, что перед ним Орус, жрец Аз-домайи.
Внизу, куда указывала темная костлявая рука жреца,
— Это что? — спросил Михаил Степанович, глядя вниз, и страх начал холодить его сердце.
— Царь царей грядет, в вечной славе живущий, — ответил жрец.
Туман колеблется, свивается в неясные очертания, и из них выступают фигуры громадных людей. Ряды за рядами чернолицых воинов, в шкурах с копьями и бронзовыми мечами у боков, как волны без конца и без счета, уходят вдаль.
Что-то засияло над ними; ясно выступил золотой значок, и вдруг открылся стоящий на носилках, держась за древко значка, высокий человек.
Мантия из белых мехов ниспадала с плеч его почти до земли. Он озирал войска, как бы готовясь к бою. Темное безудержно-властное лицо его повернулось в сторону горы, и Михаил Степанович увидел надменные, горящие фосфорическим блеском глаза. Михаил Степанович отвел свои и, когда снова поднял их, царь царей уже исчезал вдали; лес копий и языки тумана закрывали его.
Показались женщины и дети. Толпы их шли и шли без конца, таща на спинах различный скарб.
Тоска и забота виднелись на лицах многих; иные плакали, но ухо не уловляло ни звука.
— Это сон?… — проговорил пораженный зрелищем Михаил Степанович.
— Сон!… — как эхо отозвался Орус, сидевший рядом на камне. — Сон был жизнью и жизнь будет сном!
— Но скажи, что совершил этот царь? Он велик, «царем царей» зовешь ты его, каковы же дела его?
Жрец повернулся и безмолвно вытянул вперед руку.
Михаил Степанович оглянулся и увидел знакомый обелиск. Надпись на нем горела как золото, и Михаил Степанович, удивляясь сам, легко прочел ее. Особенно бросались в глаза слова: «победивший… разоривший…»
— Но кого, что? — продолжал спрашивать Михаил Степанович; волнение все больше и больше охватывало его; он дрожал всем телом.
Орус обвел рукой горизонт и опять не проронил ни звука.
— Победил себе подобных, разорил земли их! — воскликнул Михаил Степанович. — Но разве это заслуга? Разорить может и зверь! Что с о з д а л он? Огромное царство, скажешь; но ведь это химера, мыльный пузырь, лопающийся при первом толчке!! Что создал он истинно великого, вечного? Что же ты не отвечаешь, жрец?!
Орус сидел, низко склонившись и сжав как бы в глубокой думе обеими руками виски.
— За пролитую кровь, за разбой «вечная слава», да?
Орус медленно поднял лицо свое:
— Раб иссекал слова на камне… — проговорил он, — раб жив в деле своем, но где имя царя царей?
— Его нет нигде, назови его!
— Аздомайя стер его… — ответил жрец. — Ты прочел, но не понял надписи. Я, Орус, скажу, что говорит тебе камень: «Помни участь в веках царя царей!»
Земля под ногами Михаила Степановича дрогнула от подземного удара: глухой гул раскатился кругом.
Холодная рука
Оруса схватила руку Михаила Степановича и повлекла его обратно к горе.— Зачем возвращаемся? — спросил Михаил Степанович.
Ноги их не касались земли; невидимая сила несла их на вершину.
— Землетрясение… погибнем в пещере!!.. — продолжал, задыхаясь от волнения, Михаил Степанович.
Орус молчал; но странно — Михаил Степанович прочел на бесстрастном, суровом лице его ответ: «Оглянись назад!»
Он оглянулся, и ярко-снежная равнина ослепила его. Громадные толщи льда, сверкая миллиардами огней в негревших лучах мертвенно-бледного солнца, надвигались как прилив океана со всех сторон. Нестерпимый холод проницал до костей.
Они очутились в пещере.
Спутники Михаила Степановича спали у стен; фонарь желтым пятном выступал из тьмы. За окном на черно-синем небе мерцали звезды.
Михаил Степанович приподнялся и расширившимися глазами огляделся вокруг. Он не спал, — сомнений в том не было. Какая-то тень скользнула, показалось ему, в проход, ведший к подземной реке.
— Кто здесь? — спросил он, вскакивая на ноги и трясясь как в лихорадке.
Громкий лай извне пещеры ответил ему.
Очнувшись совершенно от сна, так слившегося с действительностью, Михаил Степанович схватил фонарь и бросился к проделанному ими отверстию. Неистовый лай приветствовал появление его; какая-то тень бросалась внизу на стену и скребла ее лапами.
Михаил Степанович направил на нее свет и узнал Кузьку.
— Кузька! — радостно воскликнул он. — Ты какими судьбами здесь?
Заспанный охотник приподнял голову, намереваясь тотчас же запрятать ее опять под куртку, но, распознав знакомый лай, сорвался с места и подбежал к Михаилу Степановичу.
— Кузька?! — рявкнул он во все горло, — иси! иси! Ку-зенька! Песик ты эдакий!!
Крики и лай разбудили остальных. Все собрались около отверстия в стене. Свирид Онуфриевич выпрыгнул наружу и, подсадив собаку в пещеру, выстрелил в воздух. Огненная струя вырезалась в темноте, и удар, отражаясь от скал, далеко покатился вниз.
Оттуда послышались голоса. Путешественники ответили и все выбрались из пещеры. Через несколько минут блеснули фонари и показался Василий, сопровождаемый двумя рыбаками, привезшими их по озеру.
— Вы ли это, Михаил Степанович? — проговорил Василий, вглядываясь в стоявших перед ним людей. — Живы все?
— Живы, живы! — ответило несколько голосов.
Василий быстро перекрестился несколько раз.
Михаил Степанович горячо обнял его.
— Здравствуй, Васюк! как ты сюда попал? Лодочники зачем здесь?
— Да ведь ума мы, можно сказать, с Филиппом решились! — заговорил Василий, путаясь и сбиваясь от радости.
— Обвалился вход-то ведь! Не вернулись вы на ночь — ну, ничего, думаем, далеко зашли, должно быть, а на второй день как толкнет земля! Глядим — сдвинулся провал, как будто и не было ничего меж камнями! Света не взвидели мы! Филька ревет как белуга; пробует камни разнять, да ведь где же тут? Горы вплотную сошлись! За лодочниками скорей его послал, только и с ними шелохнуть ничего не могли. Что тут делать? Погибаете, думаю, живьем в земле! Еще других ходов искать стали: излазили гору — нет ничего. А Кузька беспокоится, Кузька выть стал…