Царь Дмитрий - самозванец

— Что же ты теперь молчишь, князь Василий? — принялся громогласно укорять его Бельский. — Не ты ли клялся на этом самом месте, что царевич Димитрий воистину погиб в Угличе? Али забыл? Что теперь-то скажешь? Ты глаза-то не прячь, ты народу в глаза смотри и говори как на духу.

— Бес попутал, — выдавил Шуйский, — не погиб тогда царевич Димитрий, пропал без следа.

В этот момент Димитрий, заслышав шум за спиной, обернулся и воззрился на Шуйского, съежившегося под его строгим взглядом. Но Бельский князя расправил, несколько раз сильно встряхнув его за воротник.

— Ты не юли! — закричал он, сверкнув очами. — Ты всю

правду говори! И громче, громче! Не шепчи! Чтобы все слышали, и царь новообретенный, и бояре, и народ!

— Се есть истинный Димитрий, чудесно спасшийся! — проскрипел Шуйский и низко склонился перед Димитрием, в чем ему помогла тяжелая длань Бельского.

Димитрий удовлетворенно усмехнулся и, повернувшись к нам спиной, продолжил свой путь. Народ же, наоборот, словами Шуйского остался совершенно не удовлетворен. «Этот соврет — недорого возьмет!» — был общий глас. А иные лица, еще недавно восторженные, теперь все явственнее выражали сомнение, сомнение в Димитрии. «Чистой правде иногда верят меньше, чем самой наглой лжи», — мог бы подумать я тогда и изумиться, сколь быстро Господь дает ответы на мои вопросы. Но не подумал и не изумился, ибо продолжал пребывать в обиде от небрежения моего дорогого мальчика, а тут еще кривые ухмылки, появившиеся на некоторых лицах после слов Шуйского, поддали жару и подвигли меня на действия, недостойные моего высокого сана. Нет, когда я, расталкивая бояр и стражников, взбирался на Лобное место, тогда я хотел лишь рассказать правду о давних событиях угличских, точнее говоря, ту часть правды, которая касалась спасения Димитрия. И еще я надеялся привлечь внимание Димитрия, ведь обернулся же он к Шуйскому, значит, и ко мне обернется, встретимся мы взглядами, и тогда я, презрев гордость, первый протяну к нему руки, и дрогнет его окаменевшее почему-то сердце, и он поскачет ко мне и падет в мои объятья. Я уж первые фразы своего рассказа в голове сложил, сейчас не вспомню какие, но очень складные и проникновенные, но стоило мне распрямиться на Лобном месте и окинуть взором толпы людей, с некоторым удивлением воззрившихся на меня, как из уст моих полились слова отрывистые и бессвязные: «Это я! Верьте мне! Я тогда! В Угличе! Это он! Внук своего деда, брата моего!» Так мне, по крайней мере, передавали потом речь мою, сам-то я ее не очень хорошо помню. Еще рассказывали, что я, повторяя жест Димитрия, выпростал крест свой нательный и целовал его в подтверждение слов своих. И что удивительно, моим словам бессвязным народ поверил, а быть мо-

жет, совсем это неудивительно, ведь народ Русский — он сердцем чувствует и искренность от лукавства всегда отличит, как бы то ни было, на площади раздались громкие и дружные славословия царю Димитрию. От криков этих я немного в себя пришел и повернулся в сторону Фроловских ворот, широко распахнув глаза, чтобы не пропустить взгляд Димитрия. Но он даже не обернулся! И не оправдывайте его тем, что он слов моих мог не расслышать. Все он прекрасно слышал, но почему-то продолжал казнить меня.

Понурившись, спустился я с Лобного места и уныло побрел в кругу других бояр вслед за Димитрием.

Глава 2

Император Деметриус

[1605—1606 г.г.]

Вот я поражался, как Димитрию удалось всего за восемь месяцев и со столь малыми силами покорить великую державу, и приписывал это исключительно промыслу Божьему. Но я и представить себе не мог, сколь много успеет сделать Димитрий за короткое время своего правления, такое, признаю, было не под силу даже деду его, моему брату любимому. И ведь все сам, своими силами, своей энергией, не было при нем ни Адашева с Сильвестром, ни Курбского со всей их Избранной радой. Не скоро явится на Руси правитель, равный Димитрию! Да и явится ли вообще когда-нибудь?

С первых же часов пребывания в Москве Димитрий в дела погрузился, еще звучали приветственные крики народа на Красной площади, а уж он, проезжая по Кремлю, отдавал первые приказания: о сносе дворца, построенного царем Борисом, и дома Бориса Годунова и о закладке нового дворца, пока же определил, что жить будет в старом царском дворце, в палатах деда своего. Тут он прервался на время, войдя под своды храма Михаила Архангела, припал к могиле отца и долго молился в благоговейной тишине. Выйдя же из храма, лично озаботился размещением прибывших с ним войск, всем определил, где кому жить, где стражу нести и порядок смен. Тогда еще все удивлялись, откуда это Димитрий так хорошо знает Кремль и Москву, ведь никто в блеске силы и славы не распознал в царе скромного послушника Чудова монастыря. Лишь

после этого соблаговолил Димитрий отправиться на пир, который устраивала Дума боярская в честь вступления нового царя в Москву. И опять всех удивил: ел мало, пил еще меньше, говорил же много и цветисто и, не отсидев и трех часов, удалился к себе, назначив на следующее утро заседание Думы.

Рассказывать о свершениях Димитрия нелегко, он ведь одновременно множеством дел занимался — и как он их только все в голове удерживал? Но я-то не могу одновременно писать на нескольких листах, придется рассказывать последовательно, невольно нарушая хронологию событий.

Точно можно определить только начало дел, а приступил Димитрий С первогоже заседания Думы к наиважнейшему—к организации власти в самой Думе, дворе царском, приказах, ведь со смерти царя Бориса власти на Руси, считайте, не было. Первых слов Димитрия все ждали с трепетом, у всех на памяти были слухи, что гуляли по Кремлю перед его вступлением в столицу, вы помните, я вам рассказывал. Страху добавил рассказ бояр о приеме их посольства в Серпухове. Димитрий заставил их промаяться целый день на солнце, наблюдая, как мимо них проходят депутации разных городов и уездов, принял же их в последнюю очередь и говорил весьма строго. Ни о каком торге и речи быть не могло, Димитрий просто сказал, что все свои решения он объявит в Москве, и с этим напутствием приказал препроводить бояр в отведенные им дома с крепкой охраной.

Но в Москве Димитрий неожиданно сменил гнев на милость, никого из бояр старых не разжаловал, говорил со всеми любезно и просил их, как встарь, верно служить царю и державе Русской. Тут бояре выдохнули облегченно, расслабились и дальнейшее расширение боярского сословия приняли спокойно. Больше всего боярских шапок получили вызванные из ссылки Нагие: дяди Марии Михаил и Григорий, ее братья Андрей, Михаил и Афанасий. Не остались обойденными и те предат... извините, оговорился, те провидцы, что раньше других распознали в Димитрии истинного царевича и на сторону его перешли: оба брата Голицыных, двое Шереметьевых, Долгорукий, Татев, Куракин, Кашин. Все же не случайно я оговорил-

ся. Нагие? Бог с ними, с Нагими, какая ни есть, а все ж родня, да и вели они себя тихо на протяжении почти пятнадцати лет, сидели себе в ссылке до самого воцарения Димитрия и высидели себе таки счастье несказанное. Но вот остальные! Я их как раньше, до обретения Димитрия, предателями считал, так и позже своего мнения не изменил. Изменивший раз, изменит снова, что они все и доказали впоследствии. Эти — не Петр Басманов, нет!

Потом Димитрий стал раздавать чины дворовые: Михаил Нагой стал Великим Конюшим, князь Василий Голицын — Великим Дворецким, князь Лыков-Оболенский — Великим Кравчим, Гаврила Пушкин — Великим Сокольничим, Афанасий Власьев — Великим Секретарем и Надворным Подскар-бием. Тут бояре заволновались: не было никогда таких чинов на Руси, конюшие, дворецкие, кравчие были, но не великие, а от секретаря и подскарбия за версту несет польским духом.

— Царствование мое будет великим, потому и слуги мои главнейшие великими именоваться должны, — отмел первое возражение Димитрий, во втором же пошел на уступку, — не нравится вам подскарбий, нехай будет казначей, как встарь.

Вообще, с дворовыми чинами не все ладно получилось. Многие получали жалованье только за то, что пострадали в предыдущие царствования. Скажите мне, за какие заслуги и, главное, зачем приблизил Димитрий вечного смутьяна Богдана Бельского, да еще дал ему чин великого оружничего. Или вот дьяк Богдан Сутупов — он же вор известный, а стал печатником. А вот возвращение в Посольский приказ дьяка Василия Щелкалова я только приветствовал, он хоть и подлец, но в Бога верует и дело свое посольское справно ведет. Только зря Димитрий произвел Василия Щелкалова и Афанасия Власьева в окольничие, это дьяков-то! С другой стороны, именно Димитрий первый распознал полководческий дар юного тогда князя Михаила Скопина-Шуйского и возвысил его, на свою же голову, назначив Великим Мечником — хранителем царского меча. Чина такого на Руси отродясь не было, но бояре не посмели протестовать, Димитрий же определил Скопину очень

высокое место в иерархии дворцовой, что позволило ему в войске претендовать на пост воеводы.

Как истинный государь, Димитрий не только жаловал, но и миловал. Все ждали лютых казней Годуновых и родственных им семейств, брошенных в темницы во время погрома опричного. Димитрий же неожиданно всех помиловал, кроме Семена Годунова, которого неизвестно кто придушил сразу после ареста. Правда, разграбленных имений Годуновым не возместили и всех из Москвы услали, но не в ссылку, а на должности почетные, наместниками в Тюмень, Устюг, Свияжск и другие города, а упоминавшийся мною Михаил Сабуров был послан вторым воеводой в Новагород.