Царь Дмитрий - самозванец

Настойчивы были послы и в расспросах келейных о последних событиях в державе Русской. Поэтому встретил их царь Иоанн нелюбезно: «Вы известили меня от имени панов о кончине брата моего Сигизмунда-Августа, о чем я хотя уже и слышал прежде, но не верил, ибо нас, государей христианских, часто объявляют умершими, а мы по воле Божией все еще живем и здравствуем». О предложении же обещал подумать, а для начала дал согласие замириться и договориться о конце войны братоубийственной.

Вернувшись в Краков, послы доложили сейму, что царь Иоанн хитер и коварен, что у него есть молодой, активный, но быстрый на расправу старший сын и соправитель Иван, с которым царь пребывает в давней распре, есть и другой сын Федор, человек тихий и богобоязненный. Споры в Польше и Литве разгорелись пуще прежнего, теперь с русской стороны не один, а целых три кандидата выступало. Шляхта мелкопоместная все больше склонялась на сторону Ивана, надеясь в лице его приобрести твердого, решительного и отважного государя. Что же до его суровости, то она панов не пугала. С такими подданными, как в Московии, изменниками, смутьянами и грубиянами, по-другому и нельзя, говорили они, мы же люди преданные, смирные и культурные, с нами король Иван смягчится сердцем. Знать стояла за Федора, видя в нем нового Сигизмунда-Августа, правителя слабого и послушного воле сейма.

Ни до чего не договорившись, отправили в Москву новое посольство, еще более торжественное, во главе с Михаилом Гарабурдою, с настоятельной просьбой к государю Москов-

скому самому сделать выбор, на этот раз между своими сыновьями. Царь Иоанн ответил уклончиво: «Я имею двух сыновей, они для меня как два глаза, зачем вы хотите сделать меня кривым?» И тут же выдвинул условия, на которых он сам готов принять польскую корону: что никакой передачи земель, даже и Полоцка, не будет, что Ливония остается вся под его властью, что будет он короноваться только русским митрополитом, а католические епископы к церемонии допущены не будут, храмы православные он будет строить в Польше столько, сколько пожелает, что жить он будет в Москве, а в Вильну и Краков лишь заезжать, да и то, если Господь здоровья даст, что титул короля польского будет стоять в его титуле никак не выше четвертого места, после титула царя Всея Руси, великого князя московского и тверского. С этим послы польские отбыли обратно в Краков, чтобы больше не возвращаться.

Царь же Иоанн обратил, наконец, свой взгляд на Ливонию, временно забытую за неурядицами внутренними. Бескороле-вие польское давало возможность для удара решительного, кроме того, следовало наказать голдовника царского, короля Ливонского Магнуса за измену и шведов, которые коварно захватили несколько городов в Кареле, кои мы уже считали своими. Предводительствовал ратью сам царь Иоанн в окружении всех знатнейших бояр, князей Мстиславского, Прон-ского, Одоевского, Трубецкого, печатника Олферьева и главных дьяков, Андрея и Василия Щелкаловых. Ногайскую конницу вел князь Петр Тутаевич Шийдяков-Ногайский. Еще при царе Иоанне находился пес его верный Малюта Скуратов, который даже в походе военном находил возможность для душегубства народа Русского, вот и в Бежецком Верху отделал порохом 65 человек да 12 человек ручным усечением.

Ливония пребывала в привычной беспечности, празднуя Святки, так что наши полки везде заставали пиры, музыку, пляски. Сопротивления не было никакого, города и замки сдавались один за другим, пока не пришел черед крепости Виттен*-штейн. Не иначе как сам Господь подвиг небольшой гарнизон крепости вместе с жителями и окрестными крестьянами дать отпор несметной рати русской. Именно здесь положил Он

предел земному пути презренного Малюты Скуратова, поразив его пулей на стене крепостной. Всех пленных шведов и немцев сжег царь Иоанн на костре поминальном. Тело же Малюты с великим почетом и богатым вкладом отправил в Волоц-кий монастырь, где лежали отец, мать и сын его.

Взятие Витгенштейна положило конец походу, со смертью Малюты Скуратова кончилась опричнина. Объявил об этом царь Иоанн, как всегда, неожиданно, по указу царскому держава Русская вновь становилась единой, само же имя опричнины было запрещено вспоминать.

[1573 г.]

Отменив опричнину, царь Иоанн лицемерно покарал некоторых из своих приспешников опричных, не самых злобных, так наказал он гонителей митрополита Филиппа: презренного соловецкого игумена Паисия заточил на острове Валаам, бессовестного епископа рязанского Филофея, ложно свидетельствовавшего на судилище, лишил святительства, а пристава Степана Кобылина приказал удавить перед окном кельи, где тот изводил несчастного узника то холодом, то жаром нестерпимым, сокращая дни его. Для бывших же земских бояр и дьяков использовал он оружие другое, тайное, рассказывают, что был у него для этого иноземец, Елисей Бомелий, искусный в приготовлении ядов.

Двор царя Иоанна заметно изменился, лишившись почти всех опричников. Наибольшую радость народную вызвало возвращение ко двору Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, который во все годы опричнины, не занимая никаких постов, выступал всеобщим благодетелем и защитником. Тогда же утрона царского встали три молодых человека, коим предстояло сыграть большую роль в истории русской. Первым по праву был сын Никиты Романовича Федор Никитич, благочестивый юноша, уже не раз отличившийся на полях сражений, именно его, первого, стали именовать в указах официальных Романовым. Вторым был Богдан Бельский, начавший стремительное восхождение в последние годы опричнины, но не замеченный в злодеяниях кровавых. Самым непримет-

ным из них был Борис Годунов, зять Малюты Скуратова, тем не менее царь Иоанн отличал его более других, вероятно, в память о своем верном слуге, держал постоянно при себе, во дворце царском, не назначая ни на какие посты в провинции или в войске. Все трое были ровесниками старшего сына царя Иоанна и могли бы быть ему надежной опорой, но молодой царевич все далее удалялся от отца и имел свой двор.

Между тем королем польским избрали Генриха Анжуйского, брата короля французского.

Царь же Иоанн, наскучив молодой женой, отослал ее в монастырь с богатым вкладом.

[1574 г.]

Дела польские вновь всколыхнулись, когда Генрих сбежал из Кракова, бросив корону польскую ради французской, освободившейся после смерти его брата Карла. Изменились и мысли царя Иоанна, который, помирившись с сыном Иваном, искренне стремился возложить на него корону родственного государства и ближайшего соседа. С польско-литовской стороны приходили вести самые обнадеживающие. Идея пригласить на королевство царевича Московского находила все больше приверженцев страстных, неудачное пришествие Генриха французского немало тому поспособствовало. Сам примас польский, архиепископ гнездинский Яков Уханский, являвшийся главой королевства во время междуцарствия, за Ивана выступал и даже составил образцы грамот, кои Иван должен был послать крупнейшим вельможам и сеймикам.

Царь Иоанн был настолько уверен в успехе, что принялся составлять наставление для своих сыновей Ивана и Федора, как жить после его смерти, чтобы не бьщо никаких неудовольствий между государствами братскими. Сие наставление — одно из немногих, сохранившихся в огне Смуты:

«Се заповедаю вам, да любите друг друга. Не разделяйтесь сердцем нив лихе, нив добре, ни в беде, ни в радости. Не верьте ни ласкателям, ни ссоркам, верьте сердцу своему и моему завету. Помните, что земля ваша едина и вам обоим в управление Богом вручена. До тех пор, пока вы не разделитесь, Бог вас будет миловать и освобождать от бед. Держитесь заодно — так

вам по всему будет прибыльнее. Лихо друг на дружку не замышляйте, потому что Каин Авеля убил, а сам не наследовал же.

Ты, Иван, береги сына моего Федора как себя, держи его как брата младшего, и люби, и жалуй, и добра ему хоти во всем, как самому себе. Если он в чем перед тобой провинится, ты его укори и прости, но никакого разору не учиняй. Если, даст Бог, будешь ты, Иван, на королевстве, а брат твой Федор на державе нашей, то ты державы под ним не подыскивай, на его лихо ни с кем не ссылайся, а где по рубежам сошлась твоя земля с его землей, то его береги и накрепко смотри правды, напрасно его не задирай и людским вракам не потакай, потому что если кто и множество земли и богатства приобретет, но три-локотного гроба не может избежать, и тогда все останется.

А ты, сын мой Федор, держи Ивана в мое место, отца твоего, и слушай его во всем, как меня, и добра желай ему, как мне, родителю твоему, ни в чем ему не прекословь, во всем живи из его слова, как теперь живешь из моего. Если, даст Бог, будет он на королевстве, а ты на державе нашей, то ты королевства под ним не подыскивай, с его изменниками и лиходеями никак не ссылайся, если станут прельщать тебя славою, богатством, честию, станут давать тебе города или право какое будут уступать мимо Ивана, то ты отнюдь их не слушай и ничем не прельщайся. Если и обидит тебя чем Иван, ты ему не прекословь, а прости и против него никогда не вооружайся. Да будет так до самой вашей смерти.