Царь Фёдор и машины Эдема

– Так вы действительно Фёдор, царь Дальруссии? Я считала это просто совпадением фамилии-имени-отчества. В СМИ сообщалось, что вы пропали без вести, или укрылись где-то в недрах астероида, или опустились в глубины подледного океана на спутнике Юпитера.

– Точнее, бывший царь, основоположник, так сказать. Сейчас там Елисей I правит, наследник мой духовный. И чтобы там не говорили завистники-ненавистники, царство наше состоялось. У Дальруссии было очень много сложных периодов в истории, собственно иных периодов не бывало, нас давили санкциями и дырявили рельсотронами, вынимали деньги у нас из карманов, но мы научились отвечать ассиметрично и смогли выбраться с проигрышных позиций.

Колокольцева подумала, не попросить ли автограф – как-никак царя, давшего бывшего, не каждый день встретишь – но передумала. Гражданин Дарькин вполне может перейти в категорию подследственных, так что не стоит создавать личные связи.

– Вокруг вас такой ореол мистики и тайны.

Дарькин посмотрел куда-то вдаль, потирая шею, на которой остался багровый след, как от петли, и пошел, как говорится, с козырей:

– Сразу признаюсь, двадцать лет назад меня поцеловал хроноквантовый конденсат, полученный в результате экспериментов на самой дальней планете нашей системе, где действие гравитационной ямы Солнца минимально. Там был создан «ледяной» вакуум с температурой ниже нуля Кельвина. Явная цель – получение предматерии, бозонного конденсата. Была и неявная, известная лишь избранным. Переохлажденный вакуум приводит к высвобождению темпоральных трубок из хаотического состояния, а точнее, к их переупорядочиванию. Он способен обеспечивать связанность и когерентность макроскопических процессов. Близко к тому, что делает пресловутая темная энергия, благодаря которой наш мир не заканчивается полной пиз…, пардон, энтропией и термодинамической смертью, а движется в местах её скопления, к странным маловероятным аттракторам.

– Выражайтесь яснее, гражданин Дарькин. Каким-таким странным аттракторам?

– К возникновению генетического кода, появлению жизни, возникновению у нее мозгов и, конечно, к осознанию себя и мира. Хроноконденсат проник в меня в результате аварии и не дал мне жить, как нормальные люди, но и погибнуть тоже не дал. А эти гости незваные за ним и явились.

Безумец, сбившийся с катушек во время работы на ответственном посту? Или визионер, приобщившийся там к тайнам вселенной? Колокольцева решила пока не отдавать предпочтения ни одному из вариантов и пока что условно считать Дарькина вменяемым.

– Фёдор Иванович, кажется, вы хотите меня запутать. Давайте-ка поподробнее. Кто и почему мог проникнуть в ваше жилище? Всю биографию не надо, а только то, что имеет отношение к делу.

2. Траулер «Надежный»

Четыре месяца в море и всё гладко, сердце стучит ровно, судовой движок стучит, как сердце. Кто в такое поверит? Правильно, никто. И я не верю. Наверное, из-за этого неприятности пошли косяком с самого утра. Разбитая чашка, между прочим, любимая, и засор, извините, в гальюне. Наконец, скорость судна снизилась на два узла и я не понимаю почему. Но, как механик, обязан понимать. Ветер попутный, хоть поднимай паруса, волна слабая и сопливо-зеленая, а скорость падает. Добавьте к списку странностей то, что повариха по прозвищу Брунгильда вдруг выбрала меня объектом своей привязанности. За завтраком в кают-компании лично поднесла мне классную запеканку. Обедать я уже не пошел, застеснялся – но прямо в моей каюте оказались нежные рыбные котлетки, количеством две. Четыре месяца Брунгильда меня не замечала, разве что одаривала бурчанием: «Добавки проси в МЧС», «Про гастрит рассказывай своему Пилюлькину». И вдруг такое. Кстати, если кто думает, что она – типичная жрица кастрюли, с кормой, на которую можно поставить миску с кашей, то ничего подобного. То есть, корма имеется, и нехилая – особенно если смотреть в боковой проекции, но оная Брунгильду лишь украшает.

Когда после обеда нёс грязную тарелку на камбуз, как назло пересекся с Балластом – это практикант-метеоролог, опасный молодой человек, готовый поглотить огромные куски вашего времени. Почему-то он считает меня единомышленником и всегда рад делиться со мной мыслями. Типа «Фёдор Иванович, знаете, насколько извержение Санторина изменило жизнь Древнего мира?»

Видя, что на сей раз не удается меня зацепить и мы следуем противоположными курсами, он почти в отчаянии кричит:

– Между прочим, кривизна морской поверхности изменилась!

Я делаю шаг вперед, а потом, как в известной песне, два шага назад. Балласт – трепло, но не брехло.

– И как ты измерил кривизну?

– С помощью лазерного дальномера. Она не совпадает с той, которая в таблице, примерно на двадцать сантиметров. Так что мы находимся, грубо говоря, в аномальной впадине. Вдобавок я видел светящиеся круги под водой, как вам это? На глубине тридцать-сорок, здоровенные такие.

– Может, подлодка?

– Зачем ей световое шоу устраивать? Для нее ж главное скрытность. А вы ничего такого не заметили, Фёдор Иванович?

– Ничего... Кое-что. Падение скорости при прежней мощности двигателя.

– А не может быть потери мощности при передаче на валопровод? – уже Балласт стал проявлять здоровый скептицизм.

– Мы не в XIX веке живем, кругом датчики и сенсоры, как и положено на современном рыболовном судне, именуемом СТР "Надёжный".

– Кстати, насчет водички, сегодня утром набрал забортной, – Балласт вытащил из кармана засаленной куртки пузырек из-под боярышника, отвернул крышку и направил горлышко вниз. – Не льется.

– Там точно что-то есть?

Балласт энергично потряс пузырек. В итоге, вода свесилась из горлышка и стала болтаться, как язык страдающего от жажды пса.

– Фокусничаешь. Какие-нибудь сопли синтетические из игрушки.

– Руку подставьте, Фёдор Иванович .

Он стряхнул мне «воду» на ладонь. Странное ощущение. Мокрая и сухая одновременно; ну, не совсем сухая, но не такая мокрая как обычно.

– Молекулярный кристалл, – с видом гуру изрёк Балласт. – Обычная вода структурно состоит из дигидролей, а такая – из молекул, связанных квазичастицами, которые прозываются экситонами.

– На, держи свои сопли, – я перекинул их Балласту на ладонь – наверняка ж, разыгрывает, хотя раньше я за ним такого не замечал – и отправился в машинное отделение. А там мои печали только усилились.

Никакой двигатель не выдержит долгой работы в предельном режиме. Если полетит редуктор, то начальство вряд ли удовлетворится разговорами про экситоны… Я побежал на мостик – капитан был там, словно и не находился вчера в запое.

– Про экситоны уже знаю, Иванович, поэтому не начинай, – сказал он просто и веско. – Еще какие-то новости есть?

– Утром скорость была четырнадцать узлов, сейчас двенадцать, и неизвестно что дальше. А что говорит Управление?

– Ничего, связи нет с утра, – и показывает мне глазами, мол, иди-отдохни, толку от тебя никакого.

Я отправился по трапу вниз, стараясь быть максимально быстрым и не попасться на глаза Балласту. Клинкетная дверь камбуза оказалась гостеприимно открыта, словно кто-то знал о моем приходе. И, в самом деле, около плиты стояла Брунгильда в идеально белоснежном одеянии, включающем колпак, но не прикрывающем круглые коленки, что были весьма приятны взору скитальца морей. В руках у неё имелась большая тарелка со всякой вкусняшкой, посреди которой призывно маячила рюмка с чем-то кристально-прозрачным.

– О, боги, это ж как на первом свидании. Карловна, тебя, что ли, капитан надоумил?

– Я что, девочка по вызову? Будто сама не знаю, что вам нужно, – с обидой в голосе произнесла она.

– Прости, Карловна, ты сто лет уже не девочка, а повар высокого разряда. И ты сама пришла, так сказать, на свидание, посчитав, что на бесптичье и попа соловей. В смысле, соловей – это я.

– Типун вам на язык, Фёдор Иванович, – с некоторым смущением отозвалась Брунгильда.

Моя голова машинально повертелась по сторонам, нет ли соглядатаев, правая рука потянулась к рюмке, левая к закуске. Чтобы развеять неловкое молчание, каковое обычно наступает после первого поцелуя и первой рюмки, я спросил: