Царь Грозный

– Так чего же не гонят игумены своих нерадивых монахов прочь? Тех же бояр, какие иноки только по одежде?

Артемий вздыхал в ответ:

– Да ведь монастыри на их пожертвования живут. Придет такой боярин, за собой принесет обители земли, деревни да людишек, игумен и рад.

Иван щурил глаза:

– А ежели не станет монастырь брать тех пожертвований, так жить на что? Монахов на что содержать будет?

Артемий в ответ мотал головой:

– В скитах черное духовенство жить должно, в скитах! Только там души от мирских соблазнов оградить можно! А иначе как с того же боярина потребовать, ежели он дар обители большой принес? Обогатит монастырь, вот и чувствует себя хозяином!

Иван надолго задумался, потом все же спросил:

– Неужто нет таких обителей, чтобы сами свое хозяйство держали, чтобы не только на дары надеялись?

– Почему нет? Есть и такие. Вон в Соловецкой обители как Филипп игуменом стал, так и хозяйство на лад пошло…

– Это Федька Колычев, что ли?

– Да, бывший боярин Федор Колычев, что Филиппом крещен в монастыре. Трудом своим живут иноки.

И снова царь не верил:

– Да только ли трудом?

– Нет, конечно. И дары принимают, но ведь и солью торг ведут, и пашню пашут, и многие мастерские завел игумен. Соловецкой братии спать подолгу некогда.

– И на землю людишек работать не пускает, все сами пашут?

– Пускает, вестимо, но не обирает до нитки. Разумно обитель держит игумен Филипп, у него поучиться есть чему.

– А монахи не ропщут? – Глаза Ивана лукаво блеснули. – Куда как легче просто службу нести, чем так-то?

– А кто ропщет, того там не держат! – отрезал Артемий. – Игумену Филиппу бездельники не нужны!

Долго рассказывал царю о Соловецком игумене Филиппе старец Артемий, многое запомнил из его речей Иван. Под конец беседы спросил:

– А если бы ты стал игуменом большой обители, смог бы вот так же?

Тот покачал головой:

– Так только далече от Москвы можно… На Соловки просто так не идут, только по велению души…

За многими делами государь совсем забыл о своей бабке Анне Глинской. Зато она не забыла. Не только внука, как же о нем забудешь, государь ведь, но и заветного ларца. И однажды за невнимание Ивана решила… отомстить необычным способом – подарить ему ларец вместе с Софьей!

Иван сначала даже не понял, о чем идет речь, потом долго смеялся над словами бабки, чем ее окончательно обидел. Но, увидев возникшую ниоткуда Софью, смеяться прекратил, стал серьезен.

– За такое можно и на костер попасть…

Анна поняла, что другого раза не будет и отступать уже некуда.

– Ну так отправь меня на костер! – Глаза Глинской с вызовом уставились в лицо внука.

Тот смутился, но всего на мгновение. В голове мелькнула совсем другая мысль, не касающаяся бабки.

– Ты знаешь тайну моего рождения?! – Его глаза не мигая буравили Софью. Но ту не испугать, да и что мог сделать этот мальчишка с той, что умела появляться и исчезать ниоткуда? Так думала Анна Глинская и ошибалась. Молодой царь истово верил, а потому был под защитой православной церкви. Это позже немало святителей станут даже проклинать его, пролившего столько русской крови, а тогда государь еще не был так грешен…

– Знаю, – спокойно смотрела на государя старуха. В ее руке появился большой ключ. – Хочешь знать?

Несколько мгновений, пока Иван стоял в молчаливом напряжении, принимая решение, показались Анне часами, но Иван вдруг резко повернулся и выбежал вон, бросив на ходу:

– Нет!

Больше разговоров о Софье и ларце у Анны с внуком не было долго. Только через несколько лет он поинтересовался:

– А ларец тот где?

Глинская устало махнула рукой, она была слишком стара, чтобы думать о всяких там ларцах:

– Там…

– А… ключ? – подозрительно сощурил глаза Иван.

– У Софьи.

Государь ничего больше не спросил, он даже не поинтересовался, кто такая Софья, откуда берется и как ее найти.

В первые годы правления Ивана интересовали совсем другие дела.

Долгие беседы с митрополитом Макарием и со старцем Артемием все больше приводили Ивана к мысли о церковном переустройстве. Оказалось, что менять нужно не только царство, но и церковные законы в нем. Царь размышлял и свои размышления старался записывать. Когда таких заметок набралось уже немало, вдруг отправился к митрополиту:

– Собирай Собор, владыка.

Макарий и сам понимал, что пора взяться за церковное устройство, потому согласился.

И вот в феврале 1551 года в Грановитую палату дворца съехались высшие духовные чины. Царь сидел на престоле, слушая, как дьяки зачитывают подготовленные им вопросы, и исподлобья разглядывал епископов. Кроме митрополита Макария, в Москве собрались епископы: Новгородский Феодосий, Ростовский Никандр, Суздальский Трифон, Смоленский Гурий, Рязанский Кассиан, Тверской Акакий, Коломенский Феодосий, Сарский Савва, Пермский Киприан. Напряженно вслушиваясь, сидели и другие священники. Не все были готовы отвечать на заданные от имени царя вопросы, многие осторожно косились на митрополита, пытаясь понять, что же тот задумал.

В сто глав уместились решения Собора, потому и назвали его «Стоглавым». Много вопросов поднял перед святыми отцами Иван, на многие уже были у митрополита Макария готовы ответы. Особенно ратовал митрополит о грамотности людской. Многие владыки поддержали своего главу. Возмущался, что невежи, став священниками, плохо учат детей, а берут за то с их родителей непомерную плату! Еще владыка выступал против бродячих мастеров, которые учили грамоте по деревням и весям, а то и многим городам. Учили худо, брали дорого. Было решено организовать училища книжные, куда все люди могли бы отдавать своих детей для обучения грамоте. Кроме того, много говорилось и о переписке духовных книг, и об иконописи. Но на все решения нужны были деньги.

Особенно досталось от царя и членов Собора белому духовенству – городским и сельским священникам!

– В церкви часто пьяны! Бранятся без страха, речи непотребные друг на дружку говорят! Лаются меж собой и с прихожанами! – ярился Иван.

Епископы соглашались: мол, и устава не знают, и ленивы не в меру, и безграмотны, и многими непотребствами занимаются…

Хулили белое духовенство, бесноватых и трясунов, которые на площадях милостыню просят, в отличие от блаженных, которых сразу видно, ругали празднества и скоморошьи игры, стрижку бороды, общее мытье в банях мужчин и женщин, разные игры на деньги, а еще шахматы…

Услышав про свою любимую игру, Иван чуть расстроился, ему очень нравилось размышлять за доской, представляя, как станет дальше передвигать фигуры. Но возражать не рискнул, не ко времени. Решил только испросить у митрополита разрешение играть в шахматы хотя бы сам с собой.

Многое из того, что услышал царь от сурового старца Артемия, потом повторил на Стоглавом соборе в укор духовенству, обвиняя его в неблагочинии. Много постановлений принял Собор, определяя жизнь монашескую, очищая ее от накопившейся скверны, много запретов на нем родилось. Митрополит Макарий, и сам чувствуя необходимость в обновлении монастырских уставов и правил, активно поддерживал государя.