Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)

Один порыв офицеров под Тернополем угас вспышкой патриотизма [250] . Впереди не было никого, и людская лава хлынула домой грабить — благо во имя спасения революции обещана несуществующая и ненужная земля, и во имя старого «мы калуцкие». Ни минуты не веря новой власти, — народ, очертя голову, чувствуя позор совершившегося, убегая от самого себя, довершит грабежом воровскую идею революции. Армия сдается без боя. Альфа и омега социализма — ложь и пораженчество.

250

В конце июня 1917 г. началось наступление войск русского Юго-Западного фронта в Галиции. При общем развале фронта только в районе Тернополя Преображенский и Семеновский полки показали себя боеспособными соединениями российской армии, обеспечив кратковременный успех и продвижение вперед. Однако в итоге летнее наступление 1917 г. в Галиции окончилось тяжелым поражением русской армии и отступлением.

Зная нашу психологию, немцы, победив нас, не торопятся в Москву. Царственный родственник Государя Вильгельм чувствовал конец своей армии и нашу победу, послал Ленина со товарищи с 70 миллионами марок разворотить революцию, и Ленин, раскалив добела самую смерть, сломил всех. Отдав нанятым большевикам северо-восток, гордые своим преступлением немцы войдут на юг, — и народ наш и общество будут раболепно ждать своей участи от генералов Эйхгорна — Грюннера [251] и прочих.

251

Генерал Эйхгорн после Октябрьской революции в России и заключения Брестского мира руководил оккупацией Южной Белоруссии, Украины и Юга России; с 31 марта 1918 г. главнокомандующий германской армии на Украине. Возглавил администрацию оккупированных областей Украины (за исключением находящихся под управлением австро-венгерской администрации частей Волынской, Подольской, Херсонской и Екатеринославской губерний).

Свиты генерал Скоропадский поедет на поклон к кайзеру, а представитель собравшейся в Москве общественности скажет присланному добровольцами делегату, что «спасение России — от немцев, а не от союзников».

Все позорно; полосой света перейдет в историю лишь чудесный путь добровольцев [252] , как попытка защиты народной чести.

Водворится не власть, — а «международный синдикат» расхищения России. — Ходульная цивилизация Запада и демократия торжествует. Европа заболевает клептоманией, а эмиграцию назовут «воблой».

252

Добровольцы — офицеры и солдаты Добровольческой армии, сформировавшейся для борьбы с большевиками в 1917 г. на Юге России.

Ключи мира и войны — в руках большевиков.

XIX

Чем больше пройдет времени, тем отчетливее резец истории будет обрабатывать рельеф великолепной жизни нашего Государя и значение этой жизни в мировой истории. Он, и никто иной, бросил вызов мировому безверию, бесчестию и идущему вихрем стадному человеческому безумству.

Монарх-христианин — первым в истории принял на себя нападение мрачного Интернационала и всей земной армии грядущего инквизитора. Западники должны себе сказать, что их былой закономерной Европы не существует. Если еще нет двух Европ: одной — держащейся за право, быт и религию, а другой — спекулятивной и извращенной, — то все же приближение Европы если не к концу, то к полной переоценке всех quasi [253] высоких достижений своей пресловутой культуры близко.

253

Якобы, мнимо (лат.).

Допущенное Западом и забытое так легко свержение и смерть благороднейшего носителя истинной цивилизации, высокого защитника того же Запада от восточного и северного нашествия отзовутся на судьбе всех стран.

Фанфары социализма замолкнут, показав миру, что у социализма иного лица, как большевизм, нет, и человечество в конце концов смертельно испугается этого лица. Когда-нибудь самое слово «социализм» будет произноситься с проклятием и смехом. Но и капитализм должен пережить глубокий кризис, и рука времени и самосохранения властно отведет его с хищных путей, по которым «золотой телец», ведя перед собой свое детище, социализм безмятежно шествует и развращает.

Падение Государя Николая II и с ним России — потрясет еще мир. Эхо и раскаты этих событий перейдут в века, и сегодняшнее равнодушие к судьбе России и хищнические на нее стремления сменятся великой тревогой, когда эта Россия начнет подниматься и оглядываться.

Человечество, дошедшее до химических способов самоистребления, равнодушное к изуверствам войны и к процессу русской революции и полагающее, что революция — состояние нормальное и допустимое, поймет кровавым опытом, что надо или идти с культурой назад, или, не скрываясь, показать свое лицо преступника, или же начать новую жизнь.

Мира нет; война тлеет и, вспыхнув, опять зальет кровью мир.

Игра в коллективы, в демократию, парламент и социализм и все прочее — накануне разоблачений и крахов, и потерянные люди, обратив взоры на кресты могил прошлого, восстанут.

На все происходящее в томительные месяцы своего изгнания взирал наш Государь. Но позволим себе думать, что не мировые проблемы занимали его тяжкие думы, а иные, родные, о своей России, которую он беззаветно любил.

В своих последних словах народу Государь не сказал ни слова упрека; в них слышалось лишь горе за Отечество.

Живя в легендах трагических смертей почти всех своих предков и зная немало средств «ублажить» те или иные слои населения, Государь на эти способы не пошел. Он не страхует себя, даруя дворянскую землю крестьянам. На трусливые советы в 1905 году дать все свободы и полную конституцию Государь созывает Думу и терпеливо оставляет ее действовать. Но ничто его не заставит отказаться от самодержавия. А как легко было отказаться от одного слова и на некоторое время получить покой!

В 1907 году Государь дает решающий земельный закон, хотя главная сила общества — против него и его лучшего министра.

Ценою договора с Германией Государь может обеспечить мир своей стране. Но он знает, каких уступок от него требуют. Он верен союзу отца с Францией и, уже в изгнании, отвечает немцам на условие своего спасения, «что даст отрубить себе руку, но не подпишет мира».

Государю все время грозят «еврейским вопросом». Верх общества — в «блоке», — и «блок» в первую голову требует равноправия евреев; министры финансов твердят — entweder-oder [254] . В силу глубокого мышления и предвидения Государь на эту меру не идет, но готов сделать все облегчения.

254

Или-или (нем.).

Всё в чувствах Государя — против войны. Но затронута честь страны, и колеблясь лишь несколько часов, бодрый, твердый, он принимает вызов.

Все акты Государя полны достоинства. Ни одного исходящего от него несправедливого решения. Монарх безупречен.

Прошел год войны. Как и в Японскую войну, комедия общественного патриотизма тянуться дальше не может. Повторяется 1905 год. Неудачи армии в Польше ставятся в вину Государю и строю. «Они» — недовольны безупречным Монархом. «Они» — всё лучше сделают. Тыл в азарте разгула не унимается. Во Франции и Германии на двух строевых в тылу — один. У нас на одного в строю — тыловых двое.

Провинция держится с достоинством, но столичный распутный тыл, гуляя в ресторанах, сыпя деньгами, паясничает, интригует и ведет поход на Царя.

Париж и Берлин закрыли все увеселения. Там полная тишина, напряжение патриотизма и беспрекословное послушание власти. У нас Государь запретил вино; в городах, в свете, в обществе — оно льется рекой. Народ и солдаты вина не пьют, его пьет общество. Хмельное общество — ропщет, и в армии раскатом превозносится Гучков и его присные. Блок — заговор показывает зубы, фрондируют опять титулованные и сановные, и сановники — боятся тронуть сановников. Посланный в Нью-Йорк для улажения еврейского вопроса агент министерства финансов сообщает из Америки, что синдикат банков не интересуется больше еврейским вопросом, так как равноправие будет дано не Монархом, а самим народом.