Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
Так представляется, со слов Палеолога, идеология самодержавия Щегловитова, Куломзина и Кривошеина, приводимая здесь, так сказать, с правого до левого фланга. На первых двух лежит значительная печать мистицизма, как будто бы наиболее близкая духовному складу Императора Николая 11. В Кривошеине чувствуется уже некоторый модернизм, что делало его наиболее приемлемым министром в либеральных кругах. Приемлем, но надолго ли?
Можно разделять или не разделять взглядов вышеназванных сотрудников Николая 11, но нельзя не признать того пророческого значения, которое заключалось в их словах. И если справедливо изречение, что «gouverner c’est pr'evoir» [351] , то нельзя отнять у них права на аттестат государственных людей. Было бы мудрено отнять его и у того, кто олицетворял и отстаивал эти идеи.
351
Руководить значит предвидеть (фр.).
Итак,
Расширение прав народа в управлении не есть абсолютное благо, а является лишь средством к предполагаемому достижению этого блага, а потому о степени участия народа в управлении страной можно быть разного мнения. Гамма начинается от прусского полицейского государства до диктатуры пролетариата. Каждая политическая партия претендует на патент достижения народного блага. Следовательно, и Государь имел право иметь по этому предмету свое мнение и его отстаивать. История самодержавия в России, расширившего государство от пределов Московского княжества до Империи, в которой действительно не заходило солнце, давало к тому достаточное основание. И не только Царь и консерваторы стояли на этой точке зрения, но и иностранцы. В подтверждение сего приходится вновь цитировать Палеолога.
«Уничтожение самодержавия, вероятно, откроет бесконечную эру смут, подобно той, какая последовала после смерти Иоанна Грозного, так как самодержавие — не только официальная форма русского образа правления, но вместе с тем основание, леса и структура всего русского строя. Самодержавие создало историческую индивидуальность России и ее поддерживало. Вся коллективная жизнь русского народа слилась с самодержавием. Вне самодержавия ничего нет» (Т. III. С. 203).
Позднее Палеолог высказывает одному из своих собеседников:
«Я допускаю, что Вы меняете Царя, но сохраните самодержавие… Самодержавие — это леса, на которые опирается Россия, броня сопротивления, незаменимая для русского общества; наконец, оно единственная спайка разнородных народностей Империи… Если самодержавие рухнет, будьте уверены, что оно повлечет за собою и всю храмину России» (T. III. С. 228) [352] .
К сожалению, приведенные мысли высказались уже после переворота, что, однако, не уменьшает их принципиального значения. Впрочем, довольно понятно, что такие заключения создались вполне определенно в представлении западника лишь тогда, когда он увидел, к чему пришла Россия, утратив самодержавную власть, но ценнее становятся тем самым мысли русских государственных людей, а в том числе и Государя, которые это предвидели. Защищать самодержавие Государь не только имел право, но и обязанность. И он защищал свое самодержавие.
352
Ср.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. VIII. Революция. Запись «Вторник, 13 марта <1917 г.>».
Понимая, вместе с тем, потребности своего времени, Государь неоднократно шел к ним навстречу. И чем же отвечало на это общество? Сделанные уступки, ослаблявшие правительственный аппарат, неизменно обращались в орудие против ослабленной власти. Кто проследит за революционным движением в России, тот убедится в том, что усиление этого движения никогда не являлось непосредственным последствием реакции, а напротив, проявлялось в моменты более либерального направления власти. Так, например, убийство Императора Александра II произошло накануне опубликования его решения «увенчать здание великих реформ». После манифеста 17 октября 1905 года, который логически должен был бы успокоить Россию, беспорядки вспыхнули с новою силою. Чьи-то силы не хотели допустить Россию встать на путь либеральных реформ, обеспечивающих ее расцвет. В этом заключалась вся великая трагедия последнего столетия Императорской России. В особенности это проявилось в царствование Императора Николая II и достигло наивысшего напряжения во время Великой войны.
«Государь, — пишет Жильяр, — давно уже колебался согласиться на либеральные уступки, которых от него требовали; но он находил, что момент дурно выбран и что было бы опасно пытаться делать реформы во время войны» (С. 140) [353] .
Трудно не согласиться с таким решением Государя: «На переправе лошадей не перепрягают».
Но общественность смотрела на дело иначе. Она находила, что пользуясь теми затруднениями, в которые ставила правительство война, легче от правительства эти уступки вырвать.
353
Ср.: Жильяр П. Император Николай II и его семья (Петергоф, сент. 1905 — Екатеринбург, май 1918 г.): по личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича / предисл. С.Д. Сазонова. Вена: Русь, 1921. Гл. XIII. Государь и Дума. — Галицийская кампания. — Наша жизнь в Ставке. — Растущее недовольство в тылу.
Первые неудачи войны дали для этого повод. Россия оказалась недостаточно к ней подготовленной. В частности, упрекали Государя в неудовлетворительной деятельности в этом отношении Сухомлинова, на которую со всех сторон было обращено его внимание. На этот упрек можно ответить, что одной из важнейших задач военного министра была организация мобилизации и продовольствия армии. По этому поводу Легра отмечает:
«Как же мы должны восхищаться Россией, в течение трех лет побеждавшей эти огромные затруднения? Имеем ли мы право забывать, что несмотря на ее неудовлетворительные средства передвижения, она осуществила мобилизацию на несколько дней ранее расписания; что она перебросила и продовольствовала свои армии до центра Западной Европы и почти до окраин Малой Азии!» (С. 440).
Факт готовности нашей армии даже ранее положенного срока не может не быть поставлен в заслугу министру. Он дал нам возможность осуществить движение в Восточную Пруссию. Прекрасная постановка интендантского дела обеспечила нашим армиям проявление своих боевых качеств. Дальнейшие же успехи войск зависели уже от новых обстоятельств и от общих условий войны, непредвиденных ни одной из воюющих сторон. — Какое же государство, кроме Германии, оказалось к ней готовым? Если бы не героический стремительный поход русской армии в Восточную Пруссию, Франция бы погибла. Англия приняла реальное участие в войне лишь через полгода. Все военные авторитеты предшествовавшей войне эпохи утверждали, что Европейская война не может продлиться более полугода. Так думали и экономисты. Этому тезису посвящены шесть толстейших томов известного Блиоха. Военные и экономисты ошиблись. Но на полгода, даже и в отношении боевых припасов, Россия была готова. Правительство обвинялось в том, что своей непредусмотрительностью оно обрекло Россию на десятки и сотни тысяч ненужных жертв. Если правительство так плохо, то — очевидно — нужно взять его власть в свои руки. Таков был логический вывод. По вышеприведенным соображениям Государь был иного взгляда и между ним и обществом началась борьба.
«Он не дорожил для себя лично своими прерогативами самодержца, — свидетельствует Жильяр, — так как он был олицетворением простоты и скромности, но он опасался последствий, которые радикальные перемены могли бы иметь при обстоятельствах столь исключительной важности» (С. 141) [354] .
Люди, которые обвиняли Государя в упорном отстаивании того, что он считал жизненно необходимым для блага Родины, «в ослеплении страстей не понимали, какую моральную силу, вопреки всему, представлял для русского народа Царь, непреклонно решившийся победить; не понимали, что мысль, которую он воплощал в народных массах, только одна могла вести к победе и спасти Россию от порабощения Германией… забывали, что Россия состоит не только из четырнадцати, пятнадцати миллионов (?) людей, зрелых для парламентского строя, но и из ста тридцати миллионов мужиков, по большей части нецивилизованных и несознательных, для которых Царь оставался помазанником Божьим, тем, кого Бог избрал, чтобы управлять судьбами великой России» (Жильяр. С. 158–159) [355] .
354
Там же.
355
Ср.: Жильяр П. Император Николай II и его семья (Петергоф, сент. 1905 — Екатеринбург, май 1918 г.): по личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича / предисл. С.Д. Сазонова. Вена: Русь, 1921. Гл. XV. Революция. — Отречение Николая II.
«Николай II не любил проявления своей власти, — говорит Палеолог. — Если он ревниво защищает прерогативы самодержавия, то единственно по причинам мистическим. Он никогда не забывает, что получил власть от Самого Бога, и он всегда думает о том отчете, который ему должно будет отдать в долине Иосафата. Это представление о роли Монарха совершенно противоположно тому, которое вдохновило знаменитый ответ Наполеона Редереру: „Я люблю власть, но я люблю ее, как артист, я люблю ее, как музыкант любит свою скрипку, чтобы вызывать из нее звуки, аккорды, гармонии“. Добросовестность, гуманность, кротость, честь — вот, мне кажется, выдающиеся добродетели Николая II, но у него нет священного огня (правителя)» (T. III. С. 180) [356] .
356
Ср.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. VII. Конференция союзников. Запись «Среда, 31 января».