Царь Петр I «Западный либерал». Иностранцы о царе-реформаторе

К. Ах, мой господин Филандер, мне давно хотелось знать, какова в этом случае судебная процедура.

Ф. Батоги даются таким образом: если кто либо украл нечто мелкое или совершил другой незначительный проступок, то его кладут на землю, после чего один слуга садится ему на шею, другой – на ноги. И каково преступление, таково и количество ударов провинившемуся. Его бьют малыми прутьями по спине, затем переворачивают и бьют таким же образом по животу в соответствии с тем, что он заслужил. И иногда бьют так долю, что он умирает.

Кнут же дается двумя способами. Некоторые получают его «милостиво», а некоторых им «пытают». Сам кнут – это длинный, толстый, сужающийся к концу бич. Кто получает «кнут милостивый», тому обнажают спину, сажают ему на горб человека или связывают, а палач делает ему кнутом столько ударов, сколько приговорит канцлер или суд. Однако подчас и один удар кнутом бывает таков, что кожа лопается и течет светлая кровь. И когда это происходит, то преступник должен говорить «спасибо». А после наказания подобное лицо считается столь же честным, как и было до преступления, и никто не имеет права его упрекать, иначе получит такое же наказание.

А если кого кнутом «пытают», то это происходит так: в приказе устроена специально для этой цели виселица, в том же помещении, где сидят арестованные. Преступника тянут веревками за руки через верхнюю перекладину виселицы (а руки у него связаны за спиной), так что руки оказываются над головой. Тянут так, что слышно, как хрустят кости; подвешивают его так, словно раскачивают на качелях. Затем руки по отдельности привязывают к перекладине виселицы, а ноги перевязывают между собой и просовывают между ними толстую балку, на которую наступает один из слуг-палачей, так что несчастный грешник даже не может шевельнуть ногами. Этот же слуга хватает его за волосы, чтобы кнут не попадал по голове, и после этого палач или какой-нибудь доброволец наносит по голой спине столько ударов, сколько было приговорено. Я видел одного такого несчастного грешника, который приблизительно после 80 ударов висел совсем мертвый, ибо вскоре уже на его теле ничего не было видно, кроме кровавого мяса до самых костей. Продолжая бить, преступника все время допрашивают. Но этот, которого я видел, все время повторял: «Я не знай, я не знай», – пока в конце концов вообще не мог больше отвечать. Тогда палач подошел с раскаленным железом и несколько раз ткнул им несчастного грешника в спину. Тот снова стал кричать и жалобно завывать. Это выглядело очень страшно, но мне сказали, что так делают для излечения, чтобы спина снова зажила…

К. А как высылают в Сибирь?

Ф. Сибирь – ныне довольно населенная и обработанная земля, как рассказывали мне офицеры, которые там побывали. Но кого туда высылают из немилости, тех приковывают к телеге и загоняют подальше в глушь ловить соболей, и каждый обязан в определенный срок поставить определенное количество зверьков. При этом высланный получает плохое питание – хлеб и воду. Если он не поставит положенного количества соболей, то получает еще и кнута. Если сможет набить сколько-нибудь сверх урочного количества, то весь лишек принадлежит ему, и, говорят, есть такие хорошие стрелки, которые почти и не стремятся оттуда выбраться, ибо овладели искусством настолько, что вполне могут за его счет заработать на пропитание. Некоторые высылаются пожизненно, другие же – на определенное время, в зависимости от проступка…

К. А печатня у русских тоже есть?

Ф. Да, сейчас у них есть одна печатня, ее устроил какой-то поляк. Но особого успеха она не имеет ^[10] …

Печатается по: Шлейссингер Г. А. Полное описание России, находящейся ныне под властью двух царей-соправителей – Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича. [Пер. по рукописи с нем.] – Вопросы истории, 1970, № 1, с. 103–126 (в публ. Л. П. Лаптевой «Рассказ очевидца о жизни Московии конца XVII века»).

10

Кроме Москвы, в России существовали в те годы типографии в Киеве и Чернигове.

Фридрих-Вильгельм Берхгольц Дневник камер-юнкера

Часть первая 1721 год

Апрель

13 апреля я получил (автор в это время находился в Париже), через тайного советника Клауссенгейма, приказание его королевского высочества герцога Голштинского ехать за ним в Ригу…

Конечная цель путешествия – Петербург, куда автор прибыл вечером 23 июня 1721 года в составе его свиты; он приехал в Петербург за несколько дней до приезда сюда герцога Карла-Фридриха. Подробное и интересное описание поездки по Европе начала XVIII века находится за рамками данной книги, поэтому мы сразу перейдем к тому месту в дневнике, где автор описывает свое пребывание в Петербурге.

Июнь

24-го у посланника обедал прусский министр при здешнем дворе, барон Мардефельд, которого я имел честь видеть в первый раз. Я уж прежде слышал о нем много хорошего и потому очень желал с ним познакомиться, чтоб иногда проводить у него по нескольку приятных часов. Говорят, он часто имеет у себя музыку, и сам превосходно играет на лютне. Он был так предупредителен, что тотчас просил меня посещать его. К этому обеду собралось у посланника большое общество: кроме наших кавалеров, которые заняли за столом довольно места, там были еще гвардии унтер-офицер барон Ренне и младший барон Левенвольде, с которым я уже за 7 лет познакомился в Петербурге. Пили довольно много, потому что нашлось несколько любителей, хорошо умевших подстрекать других. После обеда я всячески старался найти себе квартиру, однако ж принужден был ночевать у посланника: все квартиры, на которые мне было указано, решительно никуда не годились.

25-го, рано утром, для меня нашли, наконец, две маленькие плохие комнатки, в которых жил недавно переселившийся в Петербург немец, пряничник, с женою, очень хорошенькой француженкой. Хотя мне было крайне неприятно вытеснять этих бедных людей из только что нанятых ими комнат, тем более, что они заплатили за них вперед и, следовательно, имели полное право жаловаться, что отдали деньги за три комнаты, а жить должны в одной, однако ж я принужден был к ним переехать. Им объявили, чтоб к вечеру две комнаты были очищены, что они и исполнили. Перед обедом, около половины одиннадцатого часа, когда царь возвращался из церкви, с крепости стреляли из всех пушек, чем и началось празднование коронации по случаю наступления 39-го года царствования его величества, вступившего на престол 10 лет от роду. Говорили, что нынешний год день этот празднуется вовсе не великолепно; но почему, никто не знал. Услышав пушечную пальбу, я тотчас отправился вместе с тайным советником Геспеном, посланником Штамке и другими нашими кавалерами навстречу царю, которого мы увидели на реке. Когда он вошел в длинную галерею, стоящую в аллее, идущей к царскому летнему дворцу, все собравшиеся там русские и тайный советник Геспен с посланником Штамке подошли к нему с поздравлением. Спросив последних, когда приедет его королевское высочество, и получив в ответ, что они ожидают его всякий час, царь пошел с князем Меншиковым и со всей свитою на находящееся близ сада большое открытое место, где стояли в строю оба гвардейских полка, Преображенский и Семеновский. Первый состоял из четырех батальонов, второй из трех. В обоих, как говорят, до 7000 человек, не считая нестроевых. Большая часть рядовых, по крайней мере, очень многие из них, князья, дворяне или унтер-офицеры из армейских полков…

Затем автор отправился на обед.

В 5 часов я со многими из наших отправился в сад… Там же увидел я необыкновенно большого роста чухонку, которую царь несколько лет тому назад выдал замуж за огромного француза, привезенного им из Франции. Они имели уже ребенка, и теперь она снова была беременна. Этот француз не так высок, как неестественно толст; он сам говорит, что австрийский посланник в Париже, барон Бентенрейтер, еще повыше его, в чем я теперь, рассмотрев его хорошенько, также убедился. Он не имеет никакой должности (впрочем, по толстоте своей и не способен ни на что) и всю жизнь только и делал, что показывал себя за деньги. Ему дают в год 300 рублей жалованья и даровую квартиру. Царь, тотчас после его приезда, подарил ему дом и держит его, как говорят, только для того, чтоб иметь от него рослых людей. С теперешнею его женою его соединили еще до брака, и государь только тогда приказал обвенчать их, когда убедился, что они могут иметь детей; в противном случае она досталась бы одному из царицыных гайдуков, также огромного роста, но весьма красивому ^[11] …

11

Для любопытных выписываем некоторые дополнительные сведения об этом французе, которые заимствуем из книги «Кабинет Петра Великого», изданной в 1800 году О. Беляевым: «В нижнем отделении Кунсткамеры сохраняется, между прочими анатомическими препаратами, чучело великана, бывшего при Петре Великом. Великан сей родом француз и назывался Буржуа. Он был ростом 3 аршина и 3 вершка; голова, руки и верхняя часть туловища у него были чрезвычайно велики и с прочими частями его тела никакой почти соразмерности не имели. Государь Петр I принял его к себе в городе Кале, где он с своею матерью, которая была весьма малого роста и имела четыре грудных сосца, показывал себя за деньги. Государь, взяв его к себе, определил ему жалованья по 600 рублей в год, а матери его приказал отсылать также достаточную сумму денег, которою она и жила в своем отечестве без всякой нужды. По прибытии в Санкт-Петербург государь женил его на чухонке чрезвычайно великого же роста, с которою он прижил одного сына и двух дочерей. По смерти его, случившейся скоропостижно, вскрыто было его тело, и главнейшие его части отосланы на сохранение в Кунсткамеру, мая 3 числа 1724 года: 1) выделанная его кожа, из которой сделано чучело так, как ныне в Кунсткамере видимо; 2) целый его остов, у которого череп находится без шва, а грудь без хряща; 3) сердце, величиною едва ли воловьему уступить может; 4) огромной величины желудок с проходною кишкою; 5) почка и 6) печень, которые, по чрезвычайной величине своей, многих обращают на себя внимание». См. «Кабинет Петра Великого», отд. 1, стр. 190–192.

Далее автор подробно описывает свиту императрицы.

Одним словом, двор царицы так хорош и блестящ, как почти все дворы германские. У царя же, напротив, он чрезвычайно прост: почти вся его свита состоит из нескольких денщиков (так называются русские слуги), из которых только немногие хороших фамилий, большая же часть незнатного происхождения. Однако ж почти все они величайшие фавориты и имеют большой вес. Теперь особенно в милости три или четыре; первый – племянник генерала Бутурлина ^[12] , другой – Травеник ^[13] , один из двух близнецов, до того друг на друга похожих, что их различают только по платью. Говорят, его величество царь, проезжая через Данциг, взял их к себе единственно по причине этого необыкновенного сходства. Родители их простого происхождения. Того из них, который не сумел подделаться под его вкус, он отдал царице. Третий фаворит и денщик – Татищев, из русской фамилии, четвертый и последний – Василий ^[14] , очень незнатного происхождения и человек весьма невзрачный. Царь поместил его, как бедного мальчика, в хор своих певчих, потому что у него был, говорят, порядочный голос; а так как его величество сам по воскресеньям и праздникам становится в церкви с простыми певчими и поет вместе с ними, то он скоро взял его к себе и до того полюбил, что почти ни минуты не может быть без него. Оба последние самые большие фавориты, и хотя Татищева считают величайшим, потому что он почти всегда обедает с царем, когда его величество бывает один или в небольшом обществе, однако я думаю, что тот имеет перед ним большое преимущество: царь иногда раз по сто берет его за голову и целует, также оставляет знатнейших министров и разговаривает с ним. Удивительно, как вообще большие господа могут иметь привязанность к людям всякого рода. Этот человек низкого происхождения, воспитан как все простые певчие, наружности весьма непривлекательной и вообще, как из всего видно, прост, даже глуп, – и несмотря на то, знатнейшие люди в государстве ухаживают за ним. Генерал Ягужинский, который еще до сих пор в большой милости, был сперва также денщиком царя; одни говорят, что он бедный польский дворянин, другие уверяют, что сын немецкого кистера (церковнослужителя-завхоза – прим. ред.) в Москве. У него есть брат, полковник здешней же службы, который, однако ж, далеко не может равняться с ним умом и способностями.

12

Известного петровского генерала Ивана Ивановича Бутурлина, подполковника гвардии Семеновского полка. Этот племянник был впоследствии генерал-фельдмаршалом.

13

Фамилия его была Древник. Он потом был камергером.

14

К сожалению, мы нигде не могли найти более подробных сведений об этом денщике Петра Великого.

Вскоре после нашего прихода в сад его величество оставил гвардейцев и пошел к ее величеству царице, которая осыпала его ласками. Побыв у нее несколько времени, он подошел к вельможам, сидевшим за столами вокруг прекрасного водомета (фонтана – прим. ред.), а государыня между тем пошла с своими дамами гулять по саду. После этого я стал рассматривать местоположение сада и, между прочим, увидел прелестную молодую дубовую рощицу, насаженную большею частью собственными руками царя и находящуюся прямо против окон царского летнего дворца…