Царь Сиона
Шрифт:
Денкер отошел в сторону. Трубы прозвучали. Царь продолжал:
— Генрих Ксантус, медник! Вот тебе богатое архиепископство Майнц! И будешь ты канцлером не только империи, но всего мира. Станешь ты писать медным грифелем, и тяжело ляжет рука твоя на лбы врагов Сиона!..
Затем царь Сиона точно также раздал своим друзьям Кельн, Трир, Брауншвейг, Юлих и Клеве, Вестфалию, Гренинчен и Фрисландию, Магдебург и Гильдесгейм, Бремен, Верден и Минден, Гельдерн и Утрехт, Брабант и Голландию.
Вслед за этим дележом поднялся невообразимый шум и гам голосов, звон оружия, звуки военной музыки. Новоявленные герцоги, увенчанные коронами, походили на помешанных людей. Пожалование почетными титулами и ленными владениями возбудило в них ликование, несмотря на то, что осуществление всех
— Внимание, Господь глаголет! На двенадцать частей делится Сион, и над каждой частью поставлен будет герцог с двадцатью четырьмя вооруженными драбантами. И каждому герцогу вверены будут одни из ворот и одна из башен города для наблюдения и защиты. Трое советников будут у каждого герцога, и они будут служить ему в помощь. Одному только царю должны повиноваться герцоги и перед ним отвечать за свои действия; а над каждым провинившимся подданным чинит герцог суд и расправу и за проступок может казнить каждого из народа смертью.
Эти привилегии были приняты с новым порывом радости.
Двенадцать герцогов, не медля ни минуты, принесли царю присягу в верности и тут же, на месте, приступили к избранию советников и драбантов. Дарованные им права предоставляли особую приятность: с ними соединялось увеличение содержания и количество отпускаемых из дворцовых кладовых всякого рода запасов. Но старейшины и должностные лица, а также военачальники и священнослужители новой религии с неудовольствием встретили нововведение. Они видели в этом не без основания ослабление своей власти и своих преимуществ. Ян, очевидно, имел свои цели, назначая герцогами самых непреклонных еретиков: он создавал целую маленькую армию из трехсот человек, в интересе которых было охранять город и его от врагов. У него таким образом оказались теперь триста новых телохранителей. Ни комедиант города Мюнстера, ни Крехтинг не решились, однако, высказать своего неудовольствия. Они молчали, и весь сенат последовал их примеру. Один только Герлах фон Вулен не в силах был сдержать свою досаду.
— Так-то награждаешь ты нас, твоих верных слуг? — сказал он дерзко царю. — Ты забыл, Ян, свои обещания.
— Я обещал вам, что вы будете ближе всех стоять к трону, — возразил Ян спокойно. — И сдержу свое слово. Тебе ли завидовать этим герцогам? Они должны еще завоевать свои владения, а ты и теперь из первых возле царя. Но я хочу дать тебе сейчас еще более блестящее доказательство моего расположения. Не смотри на него ревнивыми глазами, брат Книппердоллинг! Ты уже заранее получил свою награду: ведь тебя я назначил моим наместником в Новом Иерусалиме. Герлах еще ждет милости. Пусть будет он сегодня же обвенчан с моей сестрой Маргиттой, и этот союз да послужит залогом нашей приязни и родственных чувств.
— Но царь, — пробормотал Вулен, весь вспыхнув от прилива стыда и гнева. — Прости меня. Выслушай, что я…
Он оборвался: до такой степени бешенство душило его. Царь между тем злорадно продолжал, не дожидаясь его возражений:
— Понимаю твою скромность, но прошу тебя, не мешай мне совершить этот брак с сестрой. Ты склонен к семейной жизни, а наш закон повелевает каждому иметь жену. Я не могу выказать тебе сильнее мою любовь, как обвенчав тебя с Маргиттой. Я охотно дал бы тебе в жены мою Авераль, но тебе пришлось бы долго ждать: она еще слишком молода… Нет, нет, любезный Герлах, это дело законченное: не хочу ничего слышать. Я уже послал гофмаршала с поручением поторопить моих цариц. Впрочем, если не ошибаюсь, уже приближается шествие. Роттман, приготовься благословить жениха и невесту! На долю Герлаха выпала честь венчаться в один день с самим царем.
Вулен все время бешено вертел рукоятку своего меча, не зная, на что решиться. Не раз мелькнула в голове у него смелая мысль воткнуть клинок в сердце лицемерного комедианта. Но как было знать заранее последствия
такого шага? Вулен сделал над собой усилие и, не желая дать врагам право смеяться над собой, постарался принять веселый вид.Царь не ошибся. К трону приближалось шествие цариц, с гофмаршалом впереди. Но оно имело похоронный вид. Тильбек упорно смотрел под ноги, точно искал какие-то потерянные алмазы; Родеус едва передвигал ноги, опираясь на слуг. Дивара и ее спутницы шли, опустив на лица покрывала, точно в знак траура. Даже Гелькюпер, несмотря на привилегии шута, шел также медленно, имея вид обремененного ношей. Пажи несли факелы, опущенные вниз. Наконец лошадка, на спине которой должна была восседать невеста царя, следовала без этой ноши; и гирлянды зелени и цветов, украшавшие коня, свешивались вниз и волочились по земле.
По мере того, как шествие приближалось, без музыки и пения, в особенности когда оно уже стало ясно видно, всеми овладело беспокойство, а волнение царя достигло крайних пределов. Он вытягивал вперед шею, напрягал зрение, наклонял голову, не веря глазам своим:
— Что там такое? — заговорил он наконец яростно. — Что это за призраки? Откуда эти летучие мыши и совы при белом свете дня? Отвечайте и не шутите с вашим господином и повелителем!
В ответ на эти слова женщины с громким плачем опустились на землю и подняли покрывала, открыв бледные, перепуганные лица. Родеус также опустился на колени; Тильбек не мог произнести ни слова и, кланяясь, делал какие-то движения, ничего не говорившие в ответ на гневные возгласы царя.
— Во имя Спасителя и всех его святых, раскроете ли вы рот, наконец? — воскликнул снова царь, дрожа весь от гнева.
В ответ раздались усиленные рыдания, сопровождаемые движениями рук, выражавшими отчаяние и мольбы о пощаде.
— Кто здесь осмеливается смеяться надо мною? — воскликнул Ян в порыве крайнего раздражения. — Что сделали вы с моей невестой, предатели?…
Гелькюпер, у которого комическое настроение просвечивало сквозь маску горести, ответил, наконец, насмешливо, спрятавшись за спинами царедворцев:
— Как хочешь, кум, но для брачного венчания нужны двое, а когда только один, ничего из этого не может выйти. Да, попробуйте жениться, когда нет невесты! Этого не может сделать даже мой кум, всемогущий царь Сиона.
Бокельсон поднялся, как хищный зверь, готовящийся к нападению. Его глаза горели и налились кровью.
— Анжела убежала? — прохрипел он. — Кто предал, кто изменил мне?
Бокельсон стоял, тяжело дыша, в кругу цариц. Вдруг он указал на Дивару с дикой угрозой.
— Дивара! — закричал он. — Твой последний час настал. Твоя ревность вызвала преступление. Сознайся. Дивара! Сознайся и ты, Родеус, хранитель моих жен! Только раскаянием ты можешь спасти твою ужасную жизнь.
Дивара не замедлила с ответом.
— Ты не сдержал данного мне слова, — сказала она. — Но я все же не замышляла против тебя и не думала помогать бегству других. Верь или не верь, как хочешь. Казни меня. Но тень моя придет к тебе и потребует ответа за твою несправедливость.
Бокельсон с ужасом отступил: хитрая Дивара хорошо рассчитала действие угрозы, зная, как Ян боялся призраков и угрызений совести.
Он потребовал снова объяснений от Родеуса. Полумертвый от страха смотритель жен знал не больше, чем все другие. Комната Анжелы найдена была еще утром пустой, но никто не решался сказать об этом царю до последней минуты. В ответ на расспросы царя, все женщины отвечали одно и то же: никто ничего не знал. Елизавета говорила то же, что другие, хотя царь мрачно сказал ей:
— Ты должна была вести невесту к венцу; на тебе лежала обязанность хранить се. Разве ты не знала этого?
Герлах, пораженный тем, что видит Елизавету здесь, среди других, тогда как Анжела исчезла, забывшись, воскликнул:
— Клянусь честью, это Шейфорт увел дочь художника! Царь пронизал его взглядом и сказал:
— В таком случае ты — его сообщник, злодей! Возьмите этого человека, — обратился он к страже, — обезоружьте его и бросьте в темницу.
Герцог Кантус Майнцский поспешил привести приказ в исполнение, а Книппердоллинг, противник Вулена, повел неосторожного рыцаря в сырое подземелье ратуши.