Цареградский оборотень

Слобожане всегда хвалились своими высокими, почти до колен, остроносыми сапогами из мягкой кожи, подсмотренными у варягов. За голенищами своих сапог держали узкие и длинные ножики, обернутые берестой.

Воин достал свой и протянул черенком вперед.

– - Сам проверишь, Брога, сам.-- Не убирая правой руки с плеча воина, княжич левой отпустил тесьму на правом запястье и оттянул рукав до локтя.-- Хорошо точил, Брога?

– - Добро, княжич,-- кивнул воин, глядя на его жилы и на знакомый, ныне уже еле заметный рубец.-- Еще не портил. Знак вижу... иного не нужно.

– - Режь Брога. Режь, как тогда. Режь ныне прямо по нашему знаку.

– - Велишь, княжич?

– - Велю, как своему молодшему.

Брога, быстро облизав лезвие с обеих сторон, скользнул им по старому рубцу и сразу перехватил нож в левую руку, чтобы правую подставить под разрез.

Кровь часто закапала на его ладонь.

– - Какова, Брога?

– - Живая,-- ответил воин.-- Тепла.

– - Попробуй.

Тогда воин, сжав руку в кулак, подставил под алую капель тыльную сторону кисти и, немного подождав, своим быстрым собачьим языком принялся слизывать княжескую кровь. И пока собирал он кровь, пятилась его кобыла, толкая задом жеребенка, а от сырой травы у ног воина начал подниматься пар.

– - Живая,-- шумно вздохнув, радостно изрек воин.-- Солона... Нынче же силы прибавится у меня, княжич, девать станет не ведомо куда. Только к тебе на службу идти... хоть смердом... или уж бродником на Дикое Поле [24] , если к себе не возьмешь.

Глаза его стали блестеть, как у охотничьей собаки, втягивающей ноздрями жизнь только что задавленного ею зверя.

– - Возьму не глядя, Брога,-- радостно ответил и княжич, отирая кровь другой рукой безо всякой жалости о потерянной силе.-- А теперь дай мне слободского хлеба, свою силу восполнить.

24

Дикое поле (укр. Дике Поле) — историческое название неразграниченных и слабозаселённых причерноморских и приазовских степей между средним и нижним течением Днестра на западе, нижним течением Дона и Северским Донцом на востоке, от левого притока Днепра — Самары и верховьев притоков Южного Буга — Синюхи и Ингула на севере, до Чёрного и Азовского морей и Крыма на юге. Ряд историков включает в состав Дикого поля также степи вплоть до верхней Оки

В два счета воин успел сбегать до перелеска и принести оттуда, уже во рту, разжеванный лист подорожника. Сам же прилепил его к руке княжича. Потом достал из седельной сумы ячменную лепешку и разломил пополам, как и велел ему старший побратим.

Они сели на том же месте, посреди луга, и княжич, начав трапезу, вопросил воина:

– - Реки, Брога, едят ли покойники хлеб посреди дня?

– - Не слыхано такого,-- отвечал тот.

Он хотел было предложить княжичу заново смешать свою слободскую кровь с его Туровой кровью, как первый раз они сделали тогда, за холмами и лесами девяти минувших лет -- в ту весну, когда Брога вытащил княжича из полыньи. Хотеть-хотел, но поостерегся.

В те давние времена им было еще далеко до совершенных лет, и побратимство не могло считаться истинным. И сам князь-воевода Хорог, когда узнал, что делалось у полыньи и на берегу, отрек детское побратимство, хотя и вынул из своего ларя за спасение сына всей Слободе по куне на дым [25] . Тогда оба были малыми щенками, и княжич первым предложил побратимство...

Воин заметил, что жеваный лист отпал от руки княжего сына, словно сытая пиявка, и кровь снова закапала -- то на его порты, то на траву. Земля же тут была Слободская, не Турова.

25

Куна — денежная единица Древней Руси, находившаяся в обращении до конца 14 — начала 15 вв. Термин «куна» произошёл от названия меха куницы, имевшего хождение как меновая ценность в 10 — 11 вв. В этот период содержание серебра в куне соответствовало 1/25 гривны (весовой единицы), в 12 — начале 14 вв. 1/50 гривны-куны (денежной счётной единицы).

Дым — крестьянский двор, хозяйство одной малой или реже большой (неразделившейся) семьи, а также единица налогоображения Дым представлял собой комплекс хозяйственных построек, жилого дома, различных сельхозугодий, домашней скотины и сельскохозяйственного инвентаря.

– - Гляди, истекает, княжич,-- указал он.-- Оберечься бы.

– - Сама станет,-- отказался княжич от нужного оберега.-- Собаку бы сюда. Живо затянуло бы.

– - Забыл, княжич? Мы-то собачьи и будем,-- напомнил воин и коротко полоснул ножом по своей руке, немного повыше запястья.-- Может, собачьей и возьмешь на мену, княжич, чтоб не ослабеть... коли живой.

– - Помню, Брога, наше с тобой побратимство,-- проговорил Стимар, пристально глядя в серые глаза воина, смотревшие на него с собачьей преданностью.-- Найдется и ныне, чем сухой хлеб запить.

И больше ни одной капли крови не дали они пасть на землю, пока не стала, и Брога радовался, что теперь уж верно они оба, хочешь -- не хочешь, сохранили давнюю клятву. Клятву, более всех оберегов подтвердившую, что княжий сын из Турова рода вернулся живым, раз не холодело в слободских жилах, когда княжич брал чужую кровь на мену. Кобылица же, пока люди трапезовали, отходила от них все дальше, пугливо отступая за круг курившейся паром травы.

– - Мнится мне, княжич, не один день будет тебя родова в бане томить,-- со вздохом проговорил воин, когда встала кровь, кончился весь хлеб и последние хлебные крошки пропали с ладоней.

– - Пускай томит,-- согласился Стимар, а про себя решил: “Придет черед -- и я их заставлю потомиться в своейбане. Не днем -- веком не обойдтся.”

Зарябило вдруг по всему полю -- то ветер пронес по травам от реки тени выставленных с галеры весел и аромат ромейского воска, похожий на невольный сон в летний полдень.

– - Поторопиться бы, княжич,-- сказал воин, снова встретив потаенныйвзгляд Турова отпрыска.-- Так ромеи поспеют к Большому Дыму раньше нас. Неудобь выйдет.

Он заметил, что кобылица вздрагивает, чуя еще не запекшуюся кровь и успокоил ее, обмазав ей ноздри своей слюною, еще пахшей съеденным хлебом. Дальше через слободские земли кобылица понесла сразу двух седоков.

Брога гнал ее к граду Турова рода по такому пути, который княжич Стимар никак не узнавал.

Когда же перескочили межу, княжич велел воину сдержать ход, чтобы запах родной земли не проскочил через ноздри раньше, чем удастся его вспомнить.

Он, сидя позади Броги, вертел головой, и казалось ему, что все вокруг узнает, только чего-то все еще не хватает для того, чтобы места признать своими от рода.

– - Сойди-ка,-- толкнул он воина.

Тот живо соскочил вниз.

Тогда княжич обозрел землю вокруг и увидел, что все на этой земле стало ближе и теснее, чем виделось в детстве. И Лисий Лог должен был оставаться еще далеко, а чуялось, что уже где-то рядом, рукой подать.

– - Лог далеко еще?
– - спросил он, недоумевая.

– - Вон, княжич, рукой подать,-- подтвердил Брога его догадку и протянул руку, указывая на черный покров.

Стимар посмотрел в сторону палей, видневшихся вдали, и у него, словно межою, захлестнувшей горло, перехватило дыхание. Издали свои земли казались совершенно чужими, как холодные зимние тучи.

Он ударил чужую кобылицу по ребрам и помчался туда, оставив позади остолбеневшего от изумления Брогу.

Он гнал во весь опор к той широкой черноте и, достигнув, верно, проскочил бы всю ее в одну незримую стигму бытия, как проскакивает душа черноту между двумя сновидениями -- так миновал бы он просторы гари, если бы кобылица сама не уперлась вдруг на месте, у опасного края, и не заржала испуганно перед глубоким черным провалом в земле.

Озноб охватил княжича Стимара под теплым корзном. Он хотел обернуться и переспросить бежавшего следом воина, где же дорога и где тот заветный Лог. Но страшно было спрашивать воина, потому что черный провал и был тем Лисьим Логом, где испокон его, княжича, короткого века росли высокие липы, рос орешник и где он вместе со своими братьями любил когда-то красться за всякими зверьками, а потом еще девять лет подряд любил охотиться уже в одиночку, легко отыскивая Лисий Лог в своих цареградских снах.