Царепадение

– Ты думаешь, я день рабочий перепутал? – совсем неуверенно, но без потери громкости возмутился Никита.

– Просто вопрос. Ответь.

Хитрый друг изменил не только лицо. Руки потеряли привычную форму: плечи шире, ладони – точно последние два года копал колодцы, а не прикладывал стетоскоп к рёбрам людей. Живот у него проглядывался через халат и раньше, однако сегодня изменил форму, точно он спрятал туда подушку. В любой точке тела это был не Миша, только вот лицо и голос слишком сильно смахивали, даже отец не мог так походить на сына.

– Десятое ноября.

– А год какой?

Никита возмутился, отшагнул полстопы назад. Напрягся, вскинул руки, как дёргались кобры, пугаясь и готовясь атаковать. Только вот ответ на вопрос не пришёл в голову сразу. Молчал, перебирая губами, точно слова всё-таки вылетали, но на минимальной громкости, чтобы как-бы-Миша не мог подслушать. Почему так сложно?

– Две тысячи двадцать третий!

– Уверен. Почему так долго думал?

– Что ты пристал? – в голосе проскочила юношеская обида – кислая, трудно принимаемая за правду, даже если такой и являлась.

– Надо. Вынужден. Думаешь, я всю ночь гримировался, чтобы подшутить над тобой? Было бы весело, но нет, я же никогда подобным не занимался. Погляди на свои руки.

Растерянный человек посмотрел на ладони, только не понимал, что должен найти. Что требует от него как-бы-Миша? Пробежал по каждому фрагменту, по всем линиям. Пару секунд держал взгляд неподвижно. Может, хотя бы так друг сжалится и перестанет играть с ним?

– Не понимаешь?

– Нет, – не отрывая взгляда от ладоней, ответил Никита. – Странная шутка.

– Разве так выглядят руки тридцатилетнего мальчишки?

Кубики льда ударили разом по всем нервным окончаниям. Никита не понимал, холодно ему или горячо, но чувствовал боль везде. И отовсюду в голову шёл её концентрат.

– Нет, – отуплённо прошептал он. – Не так.

– А знаешь, почему они выглядят не так, как у мальчишки? – со всей дотошностью психиатра, хотя всю свою практику работал терапевтом, Миша подводил друга к правильному ответу, надеясь, что прозрение вызовет меньшее отторжение, чем удар правдой в лоб.

– Знаю, но не понимаю, причём тут я? Как же так?

– Болезни всегда приходят не вовремя…, – начал Миша с надеждой, что Никита сможет продолжить.

– …и выбирают без принципа, – осилил тот, ощущая накатывающиеся слёзы, осознавая свою беду. – Какой сейчас год?

– Ты уже двадцать лет тут не работаешь.

Вырванный из собственной головы Никита выгнул спину, схватился за волосы. Лицо так сильно наполнилось кровью, что до того желтоватые глаза показались белее тарелок, хранившихся годами за стёклами в гостиных.

II

– Да неужели? – Никита откинулся в кресле назад, раскинул руки, точно сидел в баре, а не вёл приём в городской поликлинике, где все и всегда торопились. – И что вы ему на это ответили?

Крупный мужчина с внушительным животом, толстыми ногами и невероятного на вид размера ботинками с эмоциями рассказывал историю, никак не связанную с лечением. И медициной вообще. На очередном захватывающем моменте, мужчина так и цеплял внимание слушателя, в кабинет с громким стуком ворвался человек.

– Вообще-то, уже моё время!

Подобрав руки из расслабленного в недовольное положение, Никита состроил врачебное лицо:

– Одну минуту.

– Так я уже десять жду!

– Ну, сядьте ему на голову, потому что я его не выгоню силой!

Оказавшись в патовой ситуации, трое на мгновение притихли, замерли. И могли бы держать напряжение ещё сколько-нибудь времени, однако ворвавшийся пациент так же стремительно покинул кабинет, хлопнув тонкой дверью.

– А вы как думали? – усмехнулся Никита, вновь расслабив тело. – Эта работа не для слабых духом. Хорошим всё равно не останешься, так хотя бы покажешь, что обидеть тебя непросто.

– Так вы же хороший доктор. Вон у вас сколько людей в коридоре, драться готовы ещё похлеще этого.

– Не, это сезон. У всех сейчас такой аншлаг – плохих, хороших, кривых, озлобленных. Да, и давайте по секрету, надеюсь, вы умеете хранить секреты, хорошие врачи в таких местах уже давно не работают.

Мужчина поглядел по сторонам, точно впервые решил рассмотреть кабинет: свежая зелёная краска скрывала многолетнюю усталость, истёртая плитка на полу и побитый по углам стол, наоборот, выдавали тысячи часов выработки и переработки, не смея создавать иллюзий.

Однако Никита слукавил. Каждой частью себя он верил и каждым действием стремился доказать, что внешние условия оставались лишь местом, где он мог показать себя. Плохая клиника, хорошая клиника – всё было для него лишь полем, потому что в разных комнатах люди жаловались на практически одно и то же. Сидевший на стуле человек вполне мог похвастаться своим красивым тёмно-синим костюмом и отличной причёской с филигранно выверенными переходами, а забежавший на скандал – разве что потёртой толстовкой, умевшей прикрыть начинавшееся пузо. Только обоим выпала участь ждать очереди, чтобы затем ютить ягодицы на неудобном стуле. А всё потому, что нуждались в нём.

Поставить сюда табуретку, проскочила едкая мысль в голове Никиты, всё равно возвращаться будут.

Распечатав и отдав рекомендации, Никита попрощался с пузатым мужчиной и взял с него обещание, что в следующий раз тот закончит историю. Выкрикнув имя и отчество в закрывающийся проход, врач пригласил беспокойного пациента. Тот изрядно остыл за время их разлуки, даже изменилось выражение лица.

– Здравствуйте. Ещё раз, – теперь в голосе не осталось ни намёка на раздражение, точно полный огня в эту дверь врывался брат-близнец пациента.

Никита ответил стандартным набором фраз и усадил вошедшего на стул.

– У вас, наверное, много работы? Люди туда-сюда, и просвета не видно.

– Так его нет, – неприятно посмеялся Никита, что немного слюны вылетело в мир, но не дотянулось до пациента. – Все талоны забиты, в живую очередь рвутся, выписанные из больниц туда же рвутся. Как у всех. Вы наверняка и у других врачей были, везде схожая вакханалия.

Пациент кивнул несколько раз и даже подался корпусом вперёд, точно мог завалиться на пол. Никита скинул улыбку с лица, в голове пробудились кадры из памяти, где пациенты начинали потерю сознания с идентичного движения. В этот раз обошлось: человек в толстовке вернулся в вертикальное положение.