Цареубийца. Маузер Ермакова
Шрифт:
Комердинера – 3
Лакеев – 8
поваров – 3
поваренок – 1
заведующ[ий] погребом – 1
куханных служителей – 3
официант – 1
прислуги – 3
комнатных девушек – 2
няни – 2
свещенников – 2
писец – 1
парикмахер – 1
гардеробщик – 1 [290]
[и] ряд других.
Таким громадным штатом прислуги, какой был предоставлен Никалаю с личного согласия Керенского и всех вместе взятых [членов] Временного правительства…
290
Штат слуг, согласно занимаемым ими должностям, был позаимствован автором из книги П.М. Быкова «Последние дни Романовых», правда в несколько измененном виде. Так, например, указанные в нем двое священников были, по всей видимости, превращены в таковые из двух кухонных служителей, которые в списке П.М. Быкова упоминались как «2 служителя», а посему и были восприняты П.З. Ермаковым как служители культа.
Все это делалось с такой уни[зи]тельностью мелкобуржуазными…, революционер именуемый себя…
Временное правительство соблагоизволил[о] выдилить представителей из членов правительства – Макарова [и] Вершинина [291] . Были приняты все меры к тому, чтобы путешествие [Царского поезда] закончилось [бы] без [каких-либо] инцидентов. По [мере] следовани[я] [и] [про]движения по железной дорог[е]…
При стоянках, на станциях поезд оцеплялся охраной [и] доступа [для посторонних лиц] не было. [И хотя] даже кое-где [и] знали, что провозят Никалая [это не вызывало никаких подозрений т. к. сопроводительный] документ [был] подписан [самим] Керенским [292] , [а посему] все этому [факту] не придавали особого значения.
291
В.А. Вершинин и П.М. Макаров никогда не были членами Временного Правительства: В.А. Вершинин был членом Государственной Думы, а П.М. Макаров - Помощником комиссара Временного Правительства по бывшему Министерству Императорского Двора и Уделов.
Помимо них, поезд с арестованной Царской Семьей сопровождал еще и член Царскосельского Совдепа, Председатель Солдатского Комитета Царскосельского гарнизона Прапорщик Ефимов. Все вышеупомянутые лица были наделены Временным Правительством чрезвычайными полномочиями, действующими на момент переезда Царской Семьи в Тобольск, но в отличие от своих коллег, П.М. Макаров совмещал с таковыми еще и обязанностями Комиссара по гражданской части (сначала на этот пост предполагался член ЦИК и ЦК партии социал-революционеров В.А. Чайкин, но он отказался). Еще одним сопровождающим был чиновник Министерства Путей Сообщения инженер Эртель, проследовавший далее в этом же поезде до Владивостока. Впоследствии это обстоятельство (следование поезда в сторону Дальнего Востока) явилось причиной для серьезного беспокойства у Екатеринбургского Совдепа, направившего во ВЦИК телеграмму. В дополнение к перечисленным лицам, на каждом из участков движения, поезд сопровождали начальники этих участков.
292
Имеются в виду сопроводительные документы за подписью А.Ф. Керенского, в числе которых находилась и составленная им лично Инструкция, состоящая из 16 пунктов, устанавливающих правила перевозки арестованных, а также порядок их охраны.
17 августа [293] вечером поезд прибыл в Тюмень и Романовы сразу [же] были переведены на пристань рек[и] Тобола , где прихода эшелона [уже] ждали 3 парохода – «Русь», «Кормилец» и один буксирный [294] .
Офицеры местного гарнизона, во главе с начальником гарнизона, устроили
293
Дата указана по н. ст. (4/17.8.1917).
294
Этим судном был буксирный пароход «Тюмень».
Царская семья и часть охраны были размещены на параходе «Русь», [а] остальная охрана на «Кормильце». Буксирный [же пароход] служил для поддержания связи . К утру был выгружен на параход багаж семьи и [в] 5 часов утра [295] 18 ав[густа] 1917 [г.] [296] параходы отправились в Тобольск, вниз по реке Тоболу [297] . На пути [их следования] стояло село Покровское – родина друга царской семьи Григория Распутина. Дом старца и по величине и по отделке – городской, выделялся из обыкновенных изб села и хорошо был виден с реки. Царская семья проезжая мимо [села Покровского] собралась на борту парахода и оживленно делилась воспоминаниями о [своем] покойном Друге. По сведениям [и] из разговоров охраны [бывш. Императора стало известно, что] дворцовое духовенство, которое следовало с ним на параходе отслужило молебень за упокой Григория и сама царица плакала [298] .
295
Время отплытия указано неверно. Пароходы «Тюмень», «Русь» и «Кормилец» отошли от Тюмени около 6 часов утра 5/18 августа 1917 г., что подтверждается записью в дневнике Государя за 4/17 августа 1917 г.
296
Дата указана по н. ст. (5/18.8.1917).
297
Ошибка, допущенная П.М. Быковым при написании книги «Последние дни Романовых», была в точности повторена П.З. Ермаковым во время работы над своей рукописью. Караван судов, перевозивший Царскую семью, отправился в путь не «по реке Тоболу», а по реке Туре, по которой он шел весь день 5/18 августа 1917 г. Только к ночи следующего дня, достигнув места впадения реки Туры в реку Тобол, пароходы смогли оказаться в таковой и продолжить путь, согласно маршруту следования.
298
Выше уже говорилось, что при переезде Царской Семьи в Тобольск, в Ее ближайшем окружении полностью отсутствовали лица духовного звания, а посему какой-либо молебен, попросту не мог быть отслужен по пути следования в означенный город. Сведения же о том, что «сама царица плакала», полностью подтверждаются словами А.А. Волкова, который упоминает об этом случае в своих воспоминаниях:«Когда пароход проходил мимо села Покровского - родины Распутина, Императрица, указав мне на село, сказала:-Здесь жил Григорий Ефимович. В этой реке он ловил рыбу и привозил ее нам в Царское Село.На глазах Императрицы стояли слезы» (Волков А.А. Около Царской семьи. М., 1993. С. 76).
К Тобольску параход прибыл вечером 19 августа [299] [но] помещение [для проживания Царской Семьи] не было подготовлено [300] и им пришлось несколько дней пробыть (прожить. – Ю.Ж .) на параходе. Пользуясь неожиданной остановкой (вынужденной задержкой. – Ю.Ж .) вежливые и услужливые уполномоченные Временного правительства устроили [для Царской Семьи] увесилительную прогулку в Абалакский монастырь [301] , находящийся вверх по реке, немного выше Тобольска. Здесь для [Царской] семьи служили специальное богослужение на котором она присутствовала, окруженная плачущими и вздыхающими богомольцами.
299
Дата указана по н. ст. (6/19.8.1917).
300
Бывший Губернаторский дом, где предстояло жить Царской Семье, считался одним из лучших домов в городе, так как возводился в конце XIX века непосредственно как резиденция Губернатора Тобольского уезда.
Построенный на одной из центральных улиц Тобольска, он представлял собой добротное двухэтажное каменное здание белого цвета (с полуподвальным цокольным этажом), имевшее деревянный балкон на торцевом фасаде и палисадник за железной изгородью. Внутренняя планировка этого дома представляла собой коридорную систему, насчитывающую 15 комнат, расположенных на его 2-х этажах. Все помещения этого строения были добротно обустроены, снабжены электричеством и водяным отоплением, которое наряду с водопроводом давало в дом горячую воду.
Однако к моменту принятого Временным Правительством решения о переводе Царской Семьи в Тобольск дом был заметно запущен и к августу 1917 г. представлял довольно жалкое зрелище. В первую очередь это касалось его оснащения и внутреннего убранства, которое менее чем за год революции подверглось значительному разграблению. Так, например, в некоторых комнатах дома была снята электропроводка, частично демонтированы водопроводные трубы и части системы парового отопления. Помимо этого, ввиду полной загаженности выгребной ямы, не работала канализация, не говоря уже о том, что имевшаяся в доме мебель сохранилась частично и в большинстве своем требовала ремонта. Посетив Тобольск незадолго до перевода в него Царской Семьи, уполномоченные Временного Правительства В.А. Вершинин и П.М. Макаров побывали в Губернаторском доме и, утвердив таковой как будущую резиденцию бывшего Государя, отдали распоряжение приступить к ремонту такового в самом срочном порядке.
На момент прибытия Царской Семьи в Тобольск эти ремонтные работы находились на самой начальной стадии. Разворачивающиеся вслед за этим события довольно подробно описаны в воспоминаниях Т.Е. Мельник-Боткиной:
«По приезде в Тобольск в город выехали полковник Кобылинский и комиссар Макаров и вернулись с известием, что помещение не готово, так что Их Величествам пришлось жить на пароходе около двух недель.
В это время шел спешно ремонт губернаторского дома, в котором предполагалось поместить Царскую семью, и дома купца Корнилова напротив - для свиты и части охраны. Кроме того, небольшой кусочек площадки перед губернаторским домом окружался высоким сплошным забором. Это место предназначалось для прогулки арестованных.
За время жизни на пароходе часть арестованных два раза съезжала на берег для осмотра помещений. Первый раз для этого был отправлен мой отец с Кобылинским и Макаровым, второй раз - камердинер Ея Величества Волков и камер-фрау Тутельберг, Кобылинский и Макаров делали все, чтобы улучшить помещение. Часть мебели в губернаторском доме сохранилась еще от старого времени, недостававшие же вещи покупались в лучших домах Тобольска. Макаров настоял на покупке для великих княжон рояля [Кабинетный рояль «Беккер» был куплен П.М. Макаровым у г-на Гаврилова, бывшего Вице-губернатора Тобольской губернии.
– Ю.Ж.]. Упорно искали для Их Величеств пружинные кровати, так как не хотели давать Им походных, предназначенных для Их Высочеств и лиц свиты. В конце концов и кровати были куплены в какой-то семье, поступившейся своими удобствами.
Для ремонта были приглашены обойщики, маляры и электротехники, - пленные и военнообязанные немцы, - единственные хорошие работники в городе. В особенно плачевном состоянии были водопроводы, очень долго не чищенные, так что первое время вся грязь подымалась кверху и наводняла весь дом невероятным запахом, но это скоро было исправлено, и в обоих домах были поставлены ванны» (Мельник Т.Е. Указ. соч. С. 67-68).
Данный факт был упомянут в Дневнике Государя за 6/19.8.1917:
«Валя (Князь В.А. Долгоруков.
– Ю.Ж.), комиссар и комендант отправились осматривать дома, назначенные для нас и свиты. По возвращении первого узнали, что помещения пустые, без всякой мебели, грязные и переезжать в них нельзя. Поэтому [остались] на пароходе и стали ожидать обратного привоза необходимого багажа для спанья. Поужинали, пошутили насчет удивительной неспособности людей устраивать даже помещение и легли спать рано».
Несколько по-другому трактует этот эпизод А.А. Волков:
«Остановились у пристани и стали собираться к переезду в губернаторский дом. Макаров и Вершинин сказали мне, что надо осмотреть прежде самый дом. После осмотра я предложил повременить с переездом и прежде отремонтировать дом, который оказался довольно грязен. Макаров со мной согласился. Когда мы вернулись на пароход, я рассказал о результатах осмотра Государю и Государыне. Они согласились остаться на пароходе до окончания ремонта» (Волков А.А. Указ. соч., с. 77).
301
Описывая «увеселительную прогулку» в Абалакский монастырь и совершенное в нем «специальное богослужение», П.З. Ермаков практически дословно приводит выдержку из книги П.М. Быкова «Последние дни Романовых», в которой приведен данный эпизод. Однако это якобы имевшее место событие является не фантазией автора вышеупомянутой книги, а не чем иным, как выдумкой бывшего члена Президиума Тобольского совдепа И.Я. Коганицкого, который упоминает о нем в своих воспоминаниях, опубликованных на страницах журнала «Пролетарская Революция» еще в 1922 г. (весьма примечательно то обстоятельство, что как в этом, так и во всех последующих случаях использования П.М. Быковым воспоминаний И.Я. Коганицкого, он никогда не делал каких-либо ссылок на использовавшийся им источник): «Наступил долгожданный день, - на рейде остановились пароходы с прибывшими. Не подходя к пристани, они постояли около суток и удалились. Стало известно, что “они соблаговолили поехать в Абалакский монастырь, в 25 верстах от Тобольска, чтобы отслужить молебен и приложиться к чудотворной Абалакской иконе”» (Коганицкий И.Я. 1917-1918 гг. в Тобольске - Николай Романов -Гермогеновщина // Пролетарская Революция. 1922. № 4. С. 12.
Используя воспоминания И.Я. Коганицкого, П.М. Быков заимствует из них «прогулочный» эпизод, который после его «художественной» обработки приобретает несколько другой вид и обрастает некоторыми дополнительными «подробностями». Вероятнее всего, поводом для подобных инсинуаций большевистских «историков» И.Я. Коганицкого и П.М. Быкова послужили дневные прогулки Царской Семьи, совершаемые ими вдоль берегов Иртыша 8/21, 9/22, 11/24 и 12/25 августа 1917 г.
В дополнение к сказанному не лишним было бы подчеркнуть максимальную удаленность прогулочных маршрутов Царской Семьи от городской черты. Согласно установленным фактам, таковая не превышала 10 верст, в то время как Абалакский мужской монастырь находился приблизительно в 30 верстах от Тобольска.
Только 26 августа [302] началась выгрузка на берег [303] .
(…) [304]
Тобольск – старинный город Западной Сибири. [С] давних пор [он] служил одним из таких отдаленных мест, куда русские цари ссылали представителей рабочего класса [и] где были суровые каторжные тюрьмы в которых содержались политические [о]сужденные по указу Его величества. Временное правительство было настолько [с]нисходительно и благосклонно ко всем царствующим Романовым [и] даже проявляли особую заботу [по] их содержани[ю]. Для них был особый дом выделен – бывший губернаторский дом [305] [располагавшийся] на улице Свободы, ныне получивший такое название после переворота [306] . Прибывшие с ними [все] остальные [лица] были размещены [в] другом доме напротив, в бывшем доме купца Корнилова [307] [308] .
302
Дата указана по н. ст. (13/26.8.1917).
303
В оригинале рукописи на этой фразе заканчивается страница 56, дублирующая своей нумерацией предыдущую, ввиду ошибки П.З. Ермакова. Для того чтобы в дальнейшем не создавать путаницы, автор настоящего издания считает возможным обозначить ее как страницу 56 (1).
304
В оригинале рукописи нумерация двух последних страниц не нарушена и представлена в соответствующем виде. Однако страница 57 практически повторяет по смыслу страницу 56 (1) и выглядит в оригинале следующим образом :«К Тобольску пароходы прибыли вечером 19 августа 1917 г. Помещение для бывшего царя [и] их приближенных было неподготовлено в[в]иду ремонта. Временное правительство и здесь проявило заботу [об] их удобств[е
305
Губернаторский дом был бывшей резиденцией последнего Тобольского губернатора Н.А. Ордовского-Танаевского, назначенного на эту должность в 1915 г.
306
До Февральской смуты 1917 г. улица, на которой располагался дом губернатора, называлась Дворянской, после чего она была переименована в улицу Свободы. В соответствии с этим губернаторский дом также стал называться «Домом Свободы». Любопытно также отметить, что таблички с новым названием этой улицы появились на ней именно в день приезда в Тобольск Царской Семьи, то есть 6/19 августа 1917 г.
307
В обширной литературе, посвященной Царской Семье, упоминается дом «купца Корнилова».
Это неверно, так как В.М. Корнилов никогда не состоял в Купеческой гильдии, а являлся одним из самых крупных тобольских рыбопромышленников и торговцев.
308
Дом В.М. Корнилова был хоть и меньше губернаторского, но тоже сравнительно большой и просторный. В отличие от дома, занимаемого Царской Семьей, он не имел коридорной системы и состоял из 17 комнат, расположенных на его 2-х этажах. Фасад дома, выкрашенный в розовый цвет, был украшен различными украшениями и завитками, используемыми в различных архитектурных стилях. Вот как описывает этот дом Т.Е. Мельник-Боткина:«Корниловский дом был довольно большой, в два этажа, нелепо построенный, с мраморной лестницей и украшениями на деревянных крашенных потолках, изображавшими лепку. В верхнем этаже помещались: генерал Татищев, Екатерина Адольфовна Шнейдер, графиня Гендрикова, мистер Гиббс, князь Долгоруков, доктор Деревенко с семьей и три горничные. Внизу была офицерская столовая и буфет, комната в которой происходили заседания Отрядного Комитета и комнаты, где жили: мой отец, комиссар Панкратов, его помощник Никольский и прапорщик Зима. В подвальном этаже помещалась прислуга и 8 человек стрелковой охраны.Мой отец имел две комнаты, из которых одна - большая, светлая, с окном на дом Их Величеств была предоставлена мне, а в другой, меньшей и проходной, где двери никогда не запирались и через которую по утрам ходило мыться в ванную все население нижнего этажа и целый день пробегал к себе в комнату прапорщик Никольский, поместился мой отец с младшим братом Глебом» (Мельник Т.Е. Указ. соч. С. 6970).
В первый ден[ь] прибывания (пребывания. – Ю.Ж .) [Царской] семьи [в] Тобольске произошел инцидент [309] . [Из-за него] сразу же обострил[и]сь отношения между охраной и заключенными, [а также] сопровождающими [Царскую Семью] представител[ями] Временного правительств[а] – Вершининым и Макаровым. Они позволили всей семье Романовых уйти без охраны в следующий дом Корнилова и разрешили [Им] свободную прогулку. Хотя [и] представители Временного правительства [все же] решались доказывать [правомерность своих действий, ссылаясь] на [имевшуюся у них] инструкцию, которую им вручило [Временное] правительство…
309
Описание этого «инцидента» появилось в книге П.М. Быкова «Последние дни Романовых» благодаря воспоминаниям бывшего Фельдфебеля П.М. Матвеева (позднее произведенного в Прапорщики), который рассказал о таковом на страницах своих воспоминаний (см. примечание 50). В свою очередь, используя книгу П.М. Быкова, П.З. Ермаков позаимствовал из нее рассказ о таковом и перенес его на страницы своей рукописи. Однако сам факт этого «инцидента» как такового, видится, скорее всего, плодом воображения П.М. Матвеева, написавшего свои воспоминания годы спустя, ибо если бы подобный имел место в реальной действительности, то он просто не мог бы быть не упомянут в воспоминаниях участников тех событий. Эту же самую точку зрения разделяет и историк С.П. Мельгунов, который в своей книге «Судьба Императора Николая II после отречения» пишет следующее:«Откуда заимствовал Быков эти данные, совершенно не соответствующие реальности? Можно думать, из неизданной рукописи одного из солдат охраны - Матвеева, принадлежавшего к кадрам 2-го полка и сделавшегося «офицером» после октябрьского переворота (Царское Село -Тобольск - Екатеринбург). Нигде подтверждения таких требований со стороны охраны не имеется. Вероятно, в восприятии большевика Матвеева эти требования появились задним числом - в доказательство революционного сознания охраны. Какую инструкцию получили правительственные комиссары, мы не знаем. Дочь Боткина утверждает со слов отца, что дело ограничилось «устным постановлением», что было довольно естественно при спешке, которой сопровождался выезд из Царского» (Мельгунов С.П. Указ. соч. С. 213-214).
Сущность [этой] инструкции сводилась к охранению семьи Романовых, исключительно лиш[ь] в целях их личной безопасности, а не как арестованных. Среди солдат охраны это вызывало сильное недовольство [в результате чего] вынесено было постановление – с инструкцией Временного правительства не считаться, а [его] представителям – Макарову и Вершинину было предложено заключить Никалая Романова под строгий надзор охраны, для чего кругом дома и внутри поставить часовых, [а] ночью выставлять добавочные посты для обхода прилегающих у (к. – Ю.Ж .) губернаторскому дому улиц. Кроме того, [было решено] построить высокий забор около дома и огородить [то] место, куда Никалай и Его семья могут выходить два раза в день [согласно] расписания от 10 [-ти час.] до 12 [-ти час.] и от 2-х [час.] до 4 [-х час.]. Далее постановлено было предоставить Романовым право раз в неделю посещать под канвоем церковь, под названием Покрова Богородицы, расположенную вблизи дома. Перепугавшие[ся] представители Временного правительства разрешили приступить к постройке забора и выстави[ть] наружные караулы. Характерно, что Вершинин и Макаров после вынесения
решения караула о принятии мер [по] охране Романовых, пробыв в Тобольске еще два или три дня, уехали обратно в Петроград [310] . Не лутше, вскоре после их от[ъ]езда, прибыл в отряд новый (вновь. – Ю.Ж. ) назначенный комиссар Временного правительства – эсер Панкратов [311] .310
В.А. Вершинин и П.М. Макаров выехали из Тобольска 14/27 августа 1917 г. и 21 августа/3 сентября доложили Временному Правительству о выполнении своей миссии.
311
Василий Семенович Панкратов (1864-1925) происходил из крестьян. Прибыв на заработки в Санкт-Петербург в 1880 г., он поступил на завод Семенникова, где освоил специальность токаря-металлиста. Приблизительно с 1881 г. B.C. Панкратов начинает посещать народовольческие кружки и проникается идеей «Народной воли». Оставив работу на заводе, B.C. Панкратов вскоре переходит на нелегальное положение и уезжает в Киев. Однако о месте его нового пребывания вскоре становится известно полиции, и он вынужден покинуть город и переехать в Харьков. Вскоре и Харьков становится для него ненадежным пристанищем, вследствие чего B.C. Панкратов перебирается в глубь Юга России, попеременно проживая в Одессе, Севастополе, Ростове-на-Дону и вновь в Киеве.
Занимаясь революционной работой на Украине и к Крыму, B.C. Панкратов неоднократно наведывается в Москву и даже посещает Санкт-Петербург, где поддерживает активную связь с местными народовольцами и другими нелегалами. В один из таких приездов, происходивших в апреле 1884 г., B.C. Панкратов оказал вооруженное сопротивление одному из чинов жандармерии, которого смертельно ранил за предпринятую им попытку ареста его спутницы -нелегалки Кранцфельд. Использовав создавшуюся ситуацию, Кранцфельд удалось бежать, a B.C. Панкратов был арестован.
За убийство жандарма B.C. Панкратов был осужден и приговорен к одиночному заключению сроком на 20 лет. Первые 14 лет этого наказания B.C. Панкратов отбывал в Шлиссельбургском тюремном замке, где его камера, на протяжении всех этих лет, соседствовала с одиночкой В.Н. Фигнер, отбывавшей подобный срок за участие в покушениях на Императора Александра II и другие преступления. Именно В.Н. Фигнер в своих воспоминаниях «Когда часы жизни остановились» характеризует B.C. Панкратова как человека, оставшегося несломленным в тюремных условиях. Находясь в заточении, B.C. Панкратов снискал себе славу непримиримого борца с Самодержавием и, по мнению тюремного начальства, относился к числу так называемых «протестантов». Так, например, благодаря его настойчивым протестам заключенные Шлиссельбургской крепости стали получать книги для чтения, что дало возможность некоторым из них заняться самообразованием. За те долгие годы, которые B.C. Панкратову довелось провести в тюрьме, он полностью завершил свое самообразование и всерьез заинтересовался геологией, сыгравшей в его последующей жизни немалую роль.
Несмотря на то, что B.C. Панкратов относился к числу так называемых «протестантов», тюремные власти все же сочли возможным ходатайствовать о его досрочном освобождении. Ходатайство удовлетворили, и в 1898 г. B.C. Панкратов вышел на свободу, проведя в Шлиссельбургском тюремном замке долгих 14 лет своей жизни. Оставшийся срок своего наказания B.C. Панкратов должен был отбывать в ссылке, местом которой ему был назначен далекий Вилюйск, в котором он был доставлен под конвоем в феврале 1899 г.
Якутская ссылка и оторванность от России не только не сломила воли B.C. Панкратова, но и заставила с еще большей энергией продолжать свою революционную деятельность. Именно там он знакомится со многими ссыльными революционерами и их семьями, дружба с которыми свяжет его на многие годы. В числе новых друзей, появившихся у B.C. Панкратова за годы ссылки, был В.А. Никольский, с семьей которого его связывали наиболее близкие отношения. Будучи в Якутии, B.C. Панкратов принимает самое деятельное участие в организации различной помощи ссыльным, а также способствует побегу некоторых из них.
Отбыв срок наказания, B.C. Панкратов в 1904 г. возвращается в Москву, где почти сразу же оказывается в самой гуще событий 1905 г. В кипящей страстями Москве он довольно быстро находит общий язык с самыми разными представителями новых политических партий и всевозможных политических организаций. Разобравшись в политической обстановке, B.C. Панкратов активно включается в революционную борьбу и в декабре 1905 г. участвует в Московском вооруженном восстании. После разгрома восставших B.C. Панкратов вновь переходит на нелегальное положение и помогает спасаться от расправы ушедшим в подполье товарищам. Прекрасно понимая, что его «декабрьские деяния» не составляют секрета для полиции, он решает уехать в глубь России, чтобы лишний раз не испытывать судьбу. С этой целью B.C. Панкратов уезжает в Сибирь с первой, подвернувшейся под руку научной экспедицией, место в которой ему обеспечили полученные в тюрьме знания по геологии и опыт человека, хорошо знавшего Якутию.
Годы реакции B.C. Панкратов проводит в научных экспедициях по Сибири и Забайкалью, однако в 1907 г. все же арестовывается и вновь водворяется к месту своей прежней ссылки. Оказавшись в Якутии, он продолжает активно участвовать в научной работе геологоразведывательных экспедиций, вместе с которыми он исследует Алдано-Нельканский тракт и Вилюйскую низменность. Уйдя с головой в научные изыскания, B.C. Панкратов к концу своей ссылки практически начисто отходит от какой-либо революционной работы, найдя себя в труде ученого-геолога.
В 1912 г. B.C. Панкратов возвращается в Санкт-Петербург, где продолжает заниматься научной деятельностью, благодаря самым лестным рекомендациям работавших с ним ученых. Благодаря таковым, B.C. Панкратов, даже находясь под гласным надзором полиции, несколько раз выезжает за границу, где продолжает совершенствовать свои знания в области геологии.
Однако события Февраля 1917 г. нарушили привычный уклад жизни B.C. Панкратова. Поддавшись революционной стихии, он вновь был вовлечен в политическую деятельность, избрав для себя путь социал-революционера. В первые дни Февральской смуты он выдвигается на пост Председателя Совета Василеостровской Народной Милиции, однако уже в июне 1917 г. переходит на работу в штаб Петроградского Военного Округа.
Верный традициям «Народной Воли», B.C. Панкратов вновь посвящает себя служению народу, избрав сферой своей деятельности культурно-просветительную работу среди солдат Петроградского гарнизона. Подобрав необходимый штат из опытных педагогов и старых народовольцев, он день и ночь разъезжал по различным воинским частям, донося до солдатских масс идеалы «Народной Воли», искренне считая, что только «. такой работой можно поднимать развитие солдат». В июле 1917 г. B.C. Панкратов попадаетв Дополнительный списокчленов Учредительного собрания, выдвинутых партией социал-революционеров по Якутскому Избирательному Округу.
По возвращении в Петроград В.А. Вершинина и П.М. Макарова перед Временным Правительством наиболее остро встает вопрос о командировании своего представителя в Тобольск в качестве «Комиссара по охране бывшего царя». С подобным предложением выступали также и местные власти в лице Тобольского губернского комиссара В.Н. Пигнатти, который в одном из своих писем к А.Ф. Керенскому писал: «Я считаю необходимым дачу Временным правительством кому-либо в городе Тобольске особых полномочий, или командирование в Тобольск особого лица с полномочиями, для постоянного жительства. Противное положение может поставить и невозможность исполнять Ваши приказы. Для переписки по делам бывшей Царской семьи необходимо, чтобы лицо, уполномоченное, имело особый шифр» (ГАРФ. Ф. 1778, оп. 1, д. 259, л. 2).
В создавшейся ситуации подобным лицом мог быть человек не только исключительной надежности, но и хорошо знакомый с местными условиями жизни. Исходя из этих соображений лучшего кандидата, чем B.C. Панкратов, нельзя было и пожелать, поэтому именно к нему (по рекомендации ЦК партии социал-революционеров) Временное Правительство обратилось с подобной просьбой.
Не желая бросать начатое дело, B.C. Панкратов поначалу отказывался, но при повторном давлении со стороны начальника Петроградского Военного Округа О.П. Васильковского и его помощника А.И. Кузьмина был вынужден пообещать подумать над их предложением. Помимо них, на поездке B.C. Панкратова настаивал и почетный член партии эсеров - Е.К. Брешко-Брешковская (Вериго), хорошо знавшая его по Якутской ссылке. Напутствуя его при личной встрече, она сказала: «Тебе необходимо ехать, - говорила она, - кому же больше? Ты сам много испытал и сумеешь выполнить задачу с достоинством и благородно. Это - обязанность перед всей страной, перед Учредительным собранием» (Панкратов B.C. С царем в Тобольске. Л., 1925. С. 12).
Через несколько дней после встречи с Е.К. Брешко-Брешковской B.C. Панкратов был дважды принят А.Ф. Керенским, в разговорах с которым обсуждал вопросы, связанные со своим предстоящим назначением, над которым также обещал подумать. Свое окончательное согласие на эту поездку B.C. Панкратов дал только после Московского совещания партии социал-революционеров, результатом чего явилась еще одна встреча с А.Ф.Керенским, происходившая 21 августа / 3 сентября 1917 г. Помимо упомянутых свиданий, B.C. Панкратов в этот же день имел встречу с возвратившимся из Тобольска П.М. Макаровым, который поделился с ним своими наблюдениями. После разговора с П.М. Макаровым B.C. Панкратов получил в Секретариате Временного Правительства необходимые документы, один из которых представлял собой удостоверение следующего содержания:
«Временное Правительство
Г. Петроград
№ 3019
21 августа 1917 г.
Настоящим удостоверяется, что предъявитель сего Василий Семенович Панкратов 21 августа 1917 г. назначен комиссаром по охране бывшего царя Николая Александровича Романова, находящегося в Тобольске, и его семейства.
Министр председатель (подпись Керенского)
Печать Временного Правительства».
(Там же. С. 16)
Взяв с собой в качестве своего заместителя упомянутого выше В.А. Никольского, а также одного солдата, B.C. Панкратов 23 августа/ 5 сентября выехал в Тобольск, куда и прибыл 1/14 сентября 1917 г.
С 1-го сентября 1917 г. вся охрана перешла в его ведение. Ему же подчинялся и полковник Кобылинский. Характерно [то, что] свою роль комиссара Понкратов понимал довольно своеобразно. В этом отношении очень характерна его первая встреча с царской семьей, им лично описанная.
«2 сентября [312] я отправился в губернаторский дом. Не желая нарушать приличия, я заявил камердинеру бывшего царя, чтобы он сообщил о моем прибытии и что я желаю видеть бывшего царя. Мы встретилис[ь]. Здравствуйт[е] сказал Никалай, протягивая мне руку. Благополучно доехали?» [313]
312
Дата указана по ст. ст. (2/15.09.1917 г.).]
313
Весьма вольная трактовка отрывка из книги П.М. Быкова «Последние дни Романовых», где таковой приводится со ссылкой на первоисточник, – воспоминания В.С. Панкратова «С царем в Тобольске», опубликованные на с. 199–200 альманаха «Былое» за № 25, изданного в 1924 г. Однако Быков не только значительно сокращает данный отрывок, но и позволяет себе недопустимые «вольности», сокращая и опуская в нем некоторые слова, а также используя авторские вставки без каких-либо дополнительных пояснений, выдавая их тем самым за текст первоисточника. С целью восстановления истины автор данного издания считает необходимым воспроизвести этот отрывок в его изначальном виде, передав его в точном соответствии с указанным первоисточником:
« 2 сентября я (В.С. Панкратов. – Ю.Ж .) отправился в губернаторский дом. Не желая нарушать приличия, я заявил камердинеру бывшего царя, чтобы он сообщил о моем прибытии и что я желаю видеть бывшего царя.
– Здравствуйте, – сказал Николай Александрович, протягивая мне руку. – Благополучно доехали?
– Благодарю вас, хорошо – ответил я, протягивая свою руку.
– Как здоровье Александра Федоровича Керенского? – спросил бывший царь.
В этом вопросе звучала какая-то неподдельная искренность, соединенная с симпатией, и даже признательность. Я ответил на этот вопрос коротким ответом и спросил о здоровье бывшего царя и всей его семьи.
– Ничего, слава богу, – ответил он, улыбаясь. [Начиная со следующего предложения и до места, отмеченного в тексте*, авторский текст Панкратова опущен.]
Надо заметить, что бывший царь во все время нашей беседы улыбался.
– Как вы устроились и расположились?
– Недурно, хотя и есть некоторые неудобства, но все-таки недурно, – ответил бывший царь. – Почему нас не пускают в церковь, на прогулку по городу? Неужели боятся, что я убегу? Я никогда не оставлю свою семью.
– Я полагаю, что такая попытка только ухудшила бы ваше положение и положение вашей семьи, – ответил я. – В церковь водить вас будет возможно. На это у меня имеется разрешение, что же касается гулянья по городу, то пока это вряд ли возможно.
– Почему? – спросил Николай Александрович.
– Для этого у меня нет полномочия, а впоследствии будет видно. Надо выяснить окружающие условия.
Бывший царь выразил недоумение. Он не понял, что я разумею под окружающими условиями. Он понял их в смысле изоляции – и только*.
Не можете ли вы разрешить мне пилить дрова? – вдруг заявил он. – Я люблю такую работу.
– Быть может, желаете столярную мастерскую иметь? Эта работа интереснее, – предложил я.
– Нет, такой работы я не люблю, прикажите лучше привезти к нам на двор лесу и дать пилу, – возразил Николай Александрович. [Двуручная пила, которой Государь пилил дрова во время Своего тобольского заточения, а также венский стул, на котором любила сидеть Государыня, находясь на балконе Губернаторского дома, были сохранены П.И. Печекосом и до 1934 г. находились в Москве, где он в то время работал инженером-строителем. Изъяты органами НКВД в ходе следствия по делу о так называемых «Романовских ценностях» – Агентурно-следственное дело № 2094 ЭКО УНКВД по Свердловской области. – Ю.Ж. ]
– Завтра же все это будет сделано.
– Могу ли я переписываться с родными?
– Конечно. Имеются ли у вас книги?
– Даже много, но почему-то иностранные журналы мы не получаем, – разве это запрещено нам?
– Это, вероятно, по вине почты. Я наведу справки. Во всяком случае, ваши газеты и журналы не будут задерживаться. [Начиная со следующего предложения и до места, отмеченного в тексте *, авторский текст Панкратова был опущен.] Я желал бы познакомиться с вашей семьей, – заявил я.
– Пожалуйста, извиняюсь, я сейчас, – ответил бывший царь, выходя из кабинета, оставив меня одного на несколько минут.
Кабинет бывшего царя представлял собой прилично обставленную комнату, устланную ковром; два стола: один письменный стол с книгами и бумагами, другой – простой, на котором лежало с десяток карманных часов и различных размеров трубки; по стенам – несколько картин, на окнах – портьеры. [Кабинет Государя находился на 2-м этаже губернаторского дома, отведенного под покои Царской Семьи.]
“Каково-то самочувствие бывшего самодержца, властелина громаднейшего государства, неограниченного царя в этой новой обстановке?” – невольно подумал я. При встрече он так хорошо владел собою, как будто бы эта новая обстановка не чувствовалась им остро, не представлялась сопряженной с громадными лишениями и ограничениями. Да, судьба людей – загадка. Но кто виноват в переменах ее?.. Мысли бессвязно сменялись одна другою и настраивали меня на какой-то особый лад, вероятно, как и всякого, кому приходилось быть в совершенно новой для него роли.
– Пожалуйста, господин комиссар, – сказал снова появившийся Николай Александрович.
Вхожу в большой зал и к ужасу своему вижу такую картину: вся семья бывшего царя выстроилась в стройную шеренгу, руки по швам: ближе всего к входу в зал стояла Александра Федоровна, рядом с нею Алексей, затем княжны.
“Что это? – мелькнуло у меня в голове и на мгновение привело в смущение. – Ведь так выстраивают содержащихся в тюрьме при обходе начальства”. Но я тотчас же отогнал эту мысль и стал здороваться.
Бывшая царица и ее дети кратко отвечали на мое приветствие и на все вопросы. Александра Федоровна произносила русские слова с сильным акцентом, и было заметно, что русский язык, практически, ей плохо давался. Все же дети отлично говорили по-русски.
– Как ваше здоровье, Алексей Николаевич? – обратился я к бывшему наследнику.
– Хорошо, благодарю вас.
– Вы в Сибири еще никогда не бывали? – обратился я к дочерям бывшего царя и получил отрицательный ответ.
– Не так она страшна, как многие о ней рассказывают. Климат здесь хороший, погода чудесная, – вмешался Николай Александрович, – почти все время стоят солнечные дни.
– Чего не достает Петербургу.
– Да, климат Петербурга мог бы позавидовать тобольскому, – добавил бывший царь*. Не будет ли зимою здесь холодно жить? Зал большой.
– Надо постараться, чтобы этого не было. Придется все печи осмотреть, исправить. А топлива здесь достаточно, – ответил я [Начиная со следующих слов и до места, отмеченного в тексте *, авторский текст В.С. Панкратова был опущен] , других подходящих помещений в городе нет.
– Имеются ли у вас книги? – спросил я княжон.
– Мы привезли свою библиотеку, – ответила одна из них*.
– Если у вас будут какие-то заявления, прошу обращаться ко мне, – сказал я уходя.
Любезный комиссар Панкратов любезно благодарит Никалая [и] отвеча[ет] [что] хорошо доехал, протягивая свою руку.
Никалай так [же] любезно разговорился [с] Панкратовым [и] прежде всего спросил [его] как здоровье Александра Федоровича Керенского, – Панкратов [впоследствии] напишет об этом Керенскому, – [и] в этом вопросе [у Него] звучала какая-то неподдельная искренность, соединенная с симпатией [и] даже признательностью. А [В.С. Панкратов] в свою очеред[ь] спросил о здоровье Его и всей Его семьи. Ничего, слава богу, ответил он [Николай II. – Ю.Ж .]. Как све (все. – Ю.Ж .) это кажется странно, что может [быть] общего у «революционера» и бывшего царя.
Далее разговор был о (у. – Ю.Ж .) них по видимому [в таком же] любезно[м] [ключе], что по документам видно. Шел [также] вопрос [и] о переписке с родными. Панкратов отвечает [что] все будет исполнено. Никалай [также] просил [его] чтобы ему высылали иностранные журналы [так как с их пересылкой] была задержка. Панкратов взял [и эту] заботу [на себя, и также обещал] навести порядок [в регулярном] получении [журналов]. Заботливость и предупредительность, проявленная новым комиссаром в первой [же] встрече, не была случайной. Такое отношение к заключенным стояло в полном соответствии и с инструкцией Временного правительства. Надо отметить, что комиссар Панкратов добросовестно проводил директивы своего коллеги по партии – Керенского, [что] даже можно видеть из документов [314] . Он далеко опередил последнего в лакейской предупредительности и услужливости, так что трудно было отличить в нем комиссара Временного правительства от старшего дворецкого, как слуги [или] приближенн[ого].
314
П.З. Ермаков имеет в виду Инструкцию Временного Правительства от 21 августа 1917 г., выданную B.C. Панкратову на руки перед его отъездом в Тобольск.