Цареубийцы (1-е марта 1881 года)

Нашла какая-то пелена, и казалось, что вот заснет сейчас, но снова схватил сухой жар в голове и побежали смутные, перебивающие одна другую мысли.

Умирая, отец Император Николай I сказал, что сдает «команду не в порядке»… Да, тяжелое наследство — Севастопольская война, оставленный, но не сданный Севастополь, вся Европа против России и тяжелый Парижский мир… И только покончил с этим восстали поляки… А потом покушения на жизнь… За что?

Государь не спал, и точно понимая его заботы, не спал и верный Милорд. Он лежал, приподняв голову и пристально глядя умными глазами на хозяина.

Государь повернулся на спину и в этой непривычной для него позе вдруг почувствовал, что не заснет. У образа теплилась лампада, рядом на столике горел ночник, свеча была приготовлена и книга. Государь смотрел на колеблющееся пятно света от лампады на потолке и думал о новой своей семье. Да, грех, конечно, грех… И кругом говорят, нехорошо говорят. Обижен на меня и сын… Любовный мой грех погашен браком — дети законные. Отчего ей не быть Императрицей? Она так хочет этого. Пусть будет на Русском Престоле — Русская. И потом — конституция. Знаю, многие осудят меня за нее. Недавно на дежурстве заговорил об этом со старым Разгильдяевым. Славный старик, а не может понять. Говорил, что Россия не может быть с представительным образом правления. В ней до ста двадцати различных народностей и как им быть в Парламенте? Может быть, он и прав… А общественность требует… И опять подумал: общественность — не народ…

Тяжело, мучительно ощущая ревматические боли, повернулся на бок, хотел подозвать к себе Милорда и приласкать его и вдруг, и совсем неожиданно, все в том же сухом старческом жару забылся крепким сном, и, когда проснулся, был в легкой испарине, чувствовал себя слабым и усталым и, вставши и подойдя к окну, решил не ехать и Михайловский манеж, поберечь себя от простуды.

Серое утро висело над Невой. Кругом, по-утреннему, было пусто и уныло. Никого не было видно на переходах.

В гардеробной был приготовлен мундир. Лейб-Гвардии Саперного батальона.

«Надо будет приказать убрать его», — подумал Государь и прошел на половину княгини Юрьевской.

Как всегда по воскресеньям Государь отстоял обедню в дворцовой церкви… Он еще не отдал распоряжения о том, что он не будет на разводе в Михайловском манеже. На обедне была супруга Великого Князя Константина Николаевича, Александра Иосифовна. Она подошла к Государю.

— Я к Вам, Ваше Императорское Величество, — сказала она, здороваясь и целуя руку Государя, когда тот целовал ее руку.

— Что скажешь?

Они стояли в аванзале перед церковью. С ними остановилась и княгиня Екатерина Михайловна, дети прошли вперед с госпожой Щебеко.

— Ваше Величество, вы поедете сегодня на развод?..

— А что?.. Что тебя это так интересует?..

— Для меня и моего сына особенный день… Дмитрий назначен от полка подъезжать на ординарцы к Вашему Величеству. Он так мечтал об этом, ночи не спал и уже с утра умчался в полк, чтобы все проверить. Вы знаете, что такое для молодого офицера быть ординарцем на разводе?.. Да еще для Дмитрия!..

— Его Величество нехорошо себя чувствует, и я думаю, что он не поедет на развод, — грубовато сказала княгиня Юрьевская.

Государь и точно уже решил не ехать на развод. Но вмешательство Юрьевской в присутствии Великой Княгини показалось ему неуместным, и он сказал:

— Да, мне нездог’овилось, но это мой долг быть на г’азводе. А не люблю отменять г’азданное пг’иказание. Я, конечно, буду на г’азводе и счастлив буду повидать твоего молодца, а как он ездит, я об этом уже имею представление.

Княгиня Юрьевская заплакала.

— Александр, сказала она, прижимая платок к глазам, я умоляю вас не ездить!..

Государь нежно обнял княгиню за талию и сказал строго:

— Но, моя милая, я должен быть с моими войсками, и я буду…

Через полчаса, точно выверив время своего отъезда, чтобы приехать в манеж ровно к двенадцати часам, Государь садился в карету. Он был в мундире Лейб-Гвардии Саперного батальона, в шинели с бобровым воротником и в каске с плюмажем.

— В манеж, по Инженег’ной, — сказал он кучеру и сел в глубину кареты.

На душе у Государя было тихо и спокойно. Он знал, что он должен делать в манеже, что кому сказать, кого и как обласкать. Развод был им создан и был ему привычен. Государь смотрел на развод, как на свою службу, свой долг и ехал в спокойной уверенности, что он правильно исполняет свой долг.

Карету окружили казаки Конвоя Его Величества с ротмистром Кулебякиным, тем самым, кто сложил в Кишиневе песню, которой так восхищался Порфирий и которую пели во всех войсках. Сзади в парных санях ехал полицеймейстер полковник Дворжицкий. Карета помчалась к Михайловскому манежу.

XXI

Суханов первым узнал, вернее, догадался об аресте Желябова. Тот не вернулся к нему после свидания с Тригони.

Надо было спасать Перовскую. Суханов ночью поехал к ней в Измайловский полк.

Перовская не ложилась спать — она в тревоге ожидала Андрея.

— Николай Евгеньевич, — сказала она, сухими глазами к красных веках глядя на Суханова, — да? Да… Его взяли… Его и Милорда…

— Ты в этом уверен?..

— Мне сказал дворник дома Лихачева, что полиция взяла какого-то Тригони, который жил у Мессюра и еще одного Петра Иванова с черной бородой. Все ясно. Не надо было туда ходить.

— Это ужасно. Ты не думаешь?.. Возможно предательство?..

Суханов пожал плечами. Перовская опустила голову на руки. Ни стона, ни рыданий не вырвалось у нее. Так просидела она долго, очень долго, почти целый час, не двигаясь и не шевелясь. Потом подняла голову и пронзительно посмотрела на Суханова. Ее веки были красны и по-прежнему сухи. В глазах горел тот безумный огонь, какой подмечал и у себя эти дни Суханов, когда смотрел в зеркало.

— Ну что ж?.. — сказала она твердо. — Дело прежде всего. Наши знают?..

— Не думаю… Но завтра все равно узнают… В газетах будет…

— Растеряются… Испугаются… Что ж?.. Надо делать…. Теперь мне надо все делать. Едем сейчас в Исполнительный комитет. Надо всех собрать и перераспределить роли… Это ничего, что Андрея с нами не будет. Мы сделаем свое дело и тогда освободим его. Помоги мне собрать всех у Веры Фигнер.

Рано утром, 28-го февраля, на квартире Исаева и Веры Фигнер собрались все наличные члены Исполнительного комитета.