Царев город

— Когда же тот кузнец государю нашему нагрешить успел?

— Боже его упаси! Его вина перед покойным Иваном Васильевичем была, давний грех, лет, поди, десять тому.

— Так покойный государь все вины своим недругам простил.

— Он, может быть, и простил, а указ в Тайном приказе остался.

— Скажи русским людям, пусть идут к городу безбоязненно. Князь Иван Андреич!

— Я тут, государыня, — Ноготков подошел к царице.

— Слышал, что отец Иоахим спрашивал?

— От слова до слова.

— Мы с государем надумали в те дикие места переселять людей наших, а уж кои там обретаются, их и бог велел к делам государевым привечать. Тебе, я чаю, там кузнецы будут зело надобны?

— Как же, как же! Скажи, святой отец, тому Илейке, чтобы он немедля, как только я на Кокшаге сяду, ко мне приходил. Никому в обиду русских людей не дадим, так и скажи.

Перед летним Спасом во дворе Разрядного приказа собрались полки. Налегке выступал передовой полк князя

Гагина-Великого, Большая часть его ратников была уже на Волге. С нею Гагин-Великий стоял на вылазке в Сви-яжске. Места ему тут были зело знакомы, Гагин когда-то строил кокшайскую крепостишку и даже был там первым воеводой.

Над Москвой плескались колокольные звоны вослед пблку, уходившему в^#глухое Заволжье на возведение ново-городов, острогов, сторожек, дабы ставить там заслоны ногайцам, крымским ордам и султанским ратникам.

Воины с грустью смотрели на золоченые маковки церквей, крестились неистово: придется ли еще раз увидеть

родную златоглавую Москву?

Рыдали у стремени жены стрельцов, герли воспаленные очи концами черных платков. Махали пухлыми ручками воеводские супружницы, тонко скулили в свои вязаные оторочки на рукавах невесты молодых воинов.

Воеводы скакали около полков на разгоряченных жеребцах, -свистели нагайки, разбивались заторы на узких_: кривых улочках слободок и посадов. Рати тронулись на далекую и неведомую Кокшагу.

Через две недели выступили полки большой и сторожевой. Они везли пушки, ядра, зелье, свинец и провиант А когда встала Волга, с двух сторон, от Нижнего Новгорода и от Казани, по свежему ледку потянулись обозы с каменьем, кирпичом и со сваями. Около саней бежали работные мужики, целовальники и лучшие посадские люди

Нижегородский обозный рукав вел сам воевода Данила Сабуров.

I

Топкай понимал — этот год для его рода будет трудным. Почти все здоровые мужчины в плену. Все зерно, в том числе и семена, забрали ногайцы. Стариков, женщин и детей Топкай увел на Манату; там на старом сельбище пришлось чинить полуразрушенные кудо, кое-как обустраивать жилье. Пока искали сохи, бороны, пока собирали по илемам семена, время для сева упустили. Зерно побросали в сухую землю, урожая ждать не приходилось. «Видно придется зиму голодать,— думал Топкай, и сердце его сжималось от предчувствия беды. —Конечно, мужчин в плену вечно держать не будут, к осени их Ярандай выгонит домой—чем такую ораву кормить? Охоты тоже не бу дет, запасов не сделаем, разве только бабы насушат грибов, наберут орехов и ягод. Какие это запасы! Как ни думай, все равно не миновать голодной зимы».

В опустевший илем на Кокшаге то и дело наведывались конные ногайцы и доглядчнки Ярандая. Они следили: не пришли ли русские строить город? Как-то в день поминовения усопших из плена прибежали двое парней, их тут же догнали, избили и увезли на раскорчевку снова. Топкай послал к Ярандаю Актугана, но хитрый и жадный сосед легко отговорился. Он сказал, -что пленных взял и держит Аббас, а он, Ярандай, только их кормит, но не может же он давать еду даром—пусть корчуют лес. А когда сотник отпустит мужиков, и для чего он их пленил—это Ярандаю неведомо. Он рад помочь соседу, но у ногайцев сила. И к тому же-яе один Топкай в беде. Аббас до сих пор берет пленных не только у него, но и в других лужаях.

Проклиная ногайцев и коварного соседа, Топкай стал ждать голодной осени и зимы.

* * *

С приходом нового царя, может, князьям и боярам стало легче, но не мужику. Люд по-прежнему метался по обнищавшей земле, народ искал места глухие, прибыльные, необжитые. Особенно влекла заволжская лесная сторона. Брели сюда люди многие: кто от хлебной скудости, кто от налогов и поборов, а чаще всего от княжеского да боярского непосильного гнета. А те, кто был грешен перед царем или перед богом, те и совсем забивались в недо-лазные места. Летом бродили беглые людишки по лесам мелкими ватагами, а зимой нужда заставляла сбиваться в большие станы под руку смелого.и удачливого атамана.

И за малое время, всего недели за две, скопилось на острове человек двести. Отгонять их Илейка не мог, сам, как и они, тут на птичьих правах. Ватажники, пока были морозами прижаты, молчали. А как пришла весна—оттаяли.

И вскорости пошли вокруг Илейки разговоры:

— Без веры живём, атаман. Не пора ли в чужих амбарах молитвы служить?

— Слыхал такую присказку: господи, прости, в чужую клеть пусти, помоги нагрести да и вынести.

Илейка слушал, отмалчивался.

—Может, врут люди, атаман, что ты большую ватагу удачливо водил?

—Не врут. Однако, тогда я супротив бояр и князей шел, удачу на богатейских дворах находил. А здесь кого грабить? Черемис? Татар? У них и взять-то нечего — бедность одна.

— Ты, мы слышали, от лаишевского помещика сбег. Давай его под жабрами пощупаем?!

— Доколе кистенем креститься будем, а?—спрашивал Илья.

— А нам все одно некуда деться!

— Я много думал, разбойнички- И вот что решил: тут недалече, на реке Кокшаге, царь-государь строит город. И русские люди ему зело надобны. Может, попроситься туда? Может, работой честной вымолим прощение, а?

— Мы работы не боимся!

— А воля будет?

— Может, город построим, да и опять боярину в ярмо?

— Помешшики-то, они везде есть!

— Здесь земли необъятны, леса непроходимы, — говорил Илья. — И бояре пока сюда не полезут. А царю, я думаю; выгодно здесь русских людей плодить. Даст он нам прощение, поселимся здесь и без бар заживем. Если мои мысли не любы, избирайте другого атамана и с богом, куда глаза глядят.

— Подумать надо!

— Думайте.

Потом снова появились Ярандай и Аббас, пригнали косяк лошадей, пилы привезли, топоры и указали места, где корчевать лес для руэмов. Илья, разбил ватагу на четыре отряда, податаманами туда дал Дениску, Андрейку, Ер-мила и Микешку из вновь прибившихся. Мужицкие руки натосковались по настоящей работе, за дело ватажники взяллсь рьяно, разговоры про разбой вроде прекратились. На новых руэмах закипела работа, валился лес, мужики пилили его на бревна и на лошадях выдергивали их ближе к дороге. Горели костры, корчевались пни. Люди знали, что это все делается для других, но главное было в том, что появилась работа, что на нови будет расти хлеб и, кто знает, может и им придется жить около этих земель.

Спустя три дня приехали Кори и Айвика со своими людьми: Аббас поверил в искренность нового атамана и решил под его руку отдать и пленных-

Дениска подкатился к Айвике, как к старой знакомой:

— Краса ты моя писанная! Истосковался я по тебе, спасу нет! Внял господь моим молитвам, послал тебя ко мне. Хочешь, рабом твоим буду?!

Айвика в любовных делах совсем неопытна, она привыкла принимать мужские речи серьезно, на полную веру:

— Неужто ждал? И богу молился, чтоб я пришла?