Царевна-лягушка или как оно на самом деле было

— Это молоко? – Хрипло спросила я, едва ли дыша. Сердечко больно в груди забилось, пока муж мой губы недовольно скривил, как будто не со мною говоря:

— Жертва для алтаря. Разлей его как будешь готова. – Кивнул он, с плеч меня своих резко снимая и назад шаг делая от меня, дабы быстро уйти, пока я так и застыла со склянкой этой в лапках, отрывисто выдохнув:

— Ты не… — Начала было говорить я, как он прервал меня:

— Это личное, я понимаю. – И столько недовольства в тоне его было, что я осеклась не в силах продолжить, лишь наблюдая за тем как спина мужа моего по проходу удаляется, не разу не обернувшись при этом.

Точка. Он поставил ее, хоть своё прощай так и не озвучил.

Есть что-то особенное в том, чтобы остаться одной в тихую ночь, когда вокруг нет ничего, кроме тебя самой и тишины природы. Хотя эта безмятежная обстановка может обогатить душу и успокоить, она также может быть несколько мрачной или даже пугающей, особенно в месте, подобном этому. Приглушенный звук стрёкота сверчков или уханье совы вдалеке могут вызвать целую бурю чувств.

Я тяжко вздохнула, стоило ему меня тут одною оставить. Верно, не будь я так расстроена, буквально до хрипа в груди, то я бы обязательно испугалась, да только головушка моя иным занята была, и я лишь в пустоту эту прошептала, слезу утирая:

— Ваня… Прощай. – И отвернувшись пред сиянием впереди предстала: — Спасибо за все! – Выдохнула напоследок я и шагнула к дереву легендарному, не испытывая при этом страха благоверного, кое должна была. Замерло что-то внутри, умерло, поэтому все неважным казалось, но стоило мне его увидеть, как тело окутало что-то странное, невиданное мне.

Все потерялось в этом ощущении, и не осознавая того, я сделала шаг вперёд, вид свой истинный приняв.

Легендарное мировое дерево, величественная и таинственная достопримечательность, что в стволе своём Алатырь-камень хранило, отбрасывало внушительную тень на все, что осматривало. Его раскидистые ветви и толстый ствол выступали из темных глубин дремлющего сада, что разросся вокруг него. Оно было подобно великому дозорному на пути любого встреченного им, приковывая к себе внимание всех, кто находится в пределах его досягаемости. Его листья слабо шелестели под дуновением ветерка, создавая ауру бдительного мрака.

Жители Новограда, возможно, привыкли к его незримому присутствию, никогда не принимали как должное, что нечто столь монументальное и овеянное легендами стоит у их порога. Так близко, и так далеко. Глупцы не понимали, чем владели. В некотором смысле это похоже на то, что они вовсе не простые смертные — им позволено жить повседневной жизнью под присмотром какого-то благосклонного существа с неописуемой силой. Можно почти почувствовать, как его энергия выплёскивается на улицы, словно дождь, падающий на иссушенную землю. По крайне мере, я могла ощутить эти волны силы, да только, что с того?

Я протянула руку, благоговейно коснувшись священного древа, не веря в то, что это происходит на самом деле.

— Алатырь, я… — Я замерла, едва ли слыша себя: — Не знаю, как обратится к тебе, но… Вот моя жертва. Прошу дай ответ, я хочу знать их. Моих родителей, какими они были. – Я вылила к основанию ствола, где раскинулись мощные корни с рекою, молоко, наблюдая за тем, как оно смешивается с потоком, как мои глаза сами собою закрылись, и яркие картины стали пред глазами мелькать.

??????????????????????????

Я видела все так чётко… Я чувствовала их. Их боль. Их любовь. Их самих, и это было волшебно.

Я видела его. Молодого парня, коему суждено было отцом моим стать. Ещё совсем молодой купец плыл в Новгород дабы обогатиться, да только не повезло ему. Корабль встал, не двигаясь уж несколько дней, и решено было жертву Морскому царю принести. И участь эта ему выпала, и отправили его за борт равнодушно, товары его себе забрав, да только талантлив купец был. Не погиб. Голос звонкий он имел, красивый. Понравился он Новгородскому властелину, что тот его отпускать не хотел несколько месяцев, прося играть и петь его мелодии волшебные.

А сам купец… Русалку дивную он там углядел. Я видела ее, чернявую да весёлую и лёгкую нравом, что за ним на край земли идти готова была. Маму мою, что улыбалась до того нежно любимому своему, что сердечко сладостно трепетало от любви такой. И она правда пошла с ним на край этот. Вместе сбежали они на землю. Всю себя она отдала ради этого. Всю магию истратила на это. И жили, и не тужили они какое-то время, как я на свет появилась. И столько счастья в них было, в родителях моих. Так лелеяли они меня, Васенькой называя, дарами да подарками задаривая.

Да только… Бабка моя, русалка высшая, не простила дочери ухода. И вздумала отомстить. Подговорила она Новгородского морского царя, и тот снова купца молодого на дно утащил на празднествах Ивана-Купала, на сей раз окончательно утопив, дабы тот на сушу выйти не смог. А русалка его, что все за него отдала, не смогла пережить гибель супруга, в пену от того зрелища обратившись. Сердце не выдержало, как муж обожаемый дышать перестал, захлебнувшись на глазах ее.

Я тяжело вздохнула от увиденного и услышанного, не веря, не понимая, как же вышло так. До того счастливыми они были, влюблёнными. Как можно было разрушить что-то настолько святое? Слезы брызнули из глаз, и я осела на землюшку холодную и влажную, руками лицо прикрыв да всхлипывая:

— Все увидела, что хотела? – Раздался грозный голос откуда-то сверху, отчего я поёжилась, просипев:

— Так значит моя мать изменила свою суть, дабы быть с отцом быть? Навсегда от хвоста отказалась, чтобы я родилась? И жили они в… — Я запнулась, дыхание восстанавливая, как голос за меня закончил печально:

— В Новгороде.

— Поэтому бабушка не простила ее? Не говорила о ней? – Спросила я, слезы горькие глотая. – Как ее звали? Я даже этого не знаю.

Голос помолчал, прежде чем вымолвить тяжко:

— Русалия маму твою звали. – Я хмыкнула только, а он продолжил: — Как и тебя.

— Ясно. Она мною ее заменить хотела, да только видно не вышло. – И все сразу на места свои встало. Все скандалы наши и уроки о том, какой я быть должна. Какой она меня видеть желает, да только что криком изменишь, если я не русалка, а Болотница? И тянет меня в трясину мою родную.

Голос же тем временем снова вымолвил:

— Твоя бабка высшая русалка. Она родилась вместе с древом моим, поэтому отказ от сути своей ее сильно опечалил. – И тише и печальнее пояснил, как будто извиняясь за выбор творения своего: — Не смогла принять она самостоятельный выбор дочери. Не отпустила.

— Но зачем… Зачем же так жестоко? – Взмахнула руками я, правда не понимая, как такое возможно.

— Вернуть она ее хотела так. Да только… Сама себя наказала, как дочь умерла по вине ее. Тебя только оставила сиротою. – Я от этого только сильнее плакать стала, по земле руками ударив от бессилия и несправедливости этой, закричав:

— Она должна была сказать мне! Обязана была.

— На то была ее воля так поступать. – Отрезал голос, отчего истерика моя тут же прекратилась, и я лишь выдохнула обессилено: