Царевна-лягушка или как оно на самом деле было

— А отец… Он был купцом?

— Да. – Пробасил голос сверху, да только я не видела кто со мною говорит:

— Как его звали? – И только свет сверху лился на меня, хоть и ноченька на дворе стояла. Но я как будто в куполе была.

— Садко его звали. – Я только хмыкнула расстроенно:

— Жаль, что я не могу познакомиться с ними.

— Можешь. – Неожиданно огорошил он меня, тут же пояснив: — С отцом своим можешь. Он рядом, царь морской ваш. Ты слыхала о нем. Твоё болото уж совсем рядом с его владениями значиться.

— Что? Как? – Я затаила дыхание, ошарашенно просипев: — Подождите, так наш местный водяной, над которым я потешалась все время, мой отец?

— Да.

— И он все это время… Все время рядом был? – Я всхлипнула: — Пока мне запретили приближаться к нему? Пугали… А он рядом все время был?

— Да.

Я молчала с минуту, прежде чем вымолвить:

— Поэтому бабка так злилась, как выяснилось, что я Болотница? К нему не пускала? – Закончила я, слезы глотая, что снова из глаз полились: — Но как так вышло, что мы так близко с отцом очутились?

— Такова ее суть, дитя. У русалок месть чтится более всего, а твой отец враг ее, раз уж дочь от неё отлучил. Она хотела, чтобы и он познал боль эту. Раз он у неё ребёнка отобрал, то и она вознамерилась также поступить. – Ответил мне голос, и мне даже почудилось, как нечто головою недовольно покачало где-то сверху: — А то, что ты рядом очутилась - не случайно. Судьба все на свои места поставить пыталась, как бы твоя бабка не злилась. Все уже предрешено давно за нас. Тебе от рождения другая судьба уготована. И встреча с мужем твоим другая быть должна. Но сделанного не изменишь. Но итог известен, от того ты здесь. Сейчас. Можно сбежать отчего угодно, но не от себя, Василиса. – Молвил он наконец, замолчав, дав время все это переварить, как я спросила:

— Как ты меня назвал?

— Василиса. Василиса Садковна. Василиса Прекрасная, дочь Морского царя. Что изволишь выбрать. – Благосклонно ответил голос мне: — Такова твоя суть, и от неё не убежишь.

Я только всхлипнула, только в тот момент осознав, какой судьбы решена была:

— Забавно выходит. Значит, я Царевна? Царевна, а не Болотница?

Голос вздохнул:

— Это две сущности твоей.

— Как так вышло, что я Болотницей оказалась? – Наконец озвучила я то, что беспокоило меня всю жизнь: — Бабка всю жизнь говорила, что я русалка. Я верила, а в шестнадцать узнала, что мне людей убивать на болотах судьбою уготовано. За что?

— Болотницы либо рождаются от Болотниц, либо от Царей Морских. – Пробасил голос печально, и я наконец поняла иронию, отрывисто рассмеявшись:

— Получается, и тут… По вине бабки отец мой Царём Морским новым стал, а следом и суть моя поменялась, потому что дочь его я законная? – Вопрос повис в воздухе, хоть я уже и так все поняла.

— Твоя бабка сама себя наказала деяниями своими. – Молвил голос, затихая: — За все нужно платить, и она сполна заплатила. Не быть тебе никогда наследницей ее, не русалка ты.

— Я ее ненавижу! Ненавижу! – Выкрикнула я, отчаянно заплакав, как голос свыше отрезал:

— Ненависть не поможет, и помни. От себя не сбежишь, дитя. А теперь иди. – И тихо добавил: — Тебя там ждут.

И все стихло.

Глава 15. Разговор по душам с Лешим

На болотах нынче была тишь да гладь. Солнце припекало, зависнув над головами нашими, щедро одаривая светом своим. Стрекозы весело стрекотали над ухом, пока камыши медленно трепыхались на ветру. Красота, что нисколько не трогала, все больше раздражая, как и Леший, что уж который день от меня не отходил ни на шаг, как, впрочем, и сегодня, пока я у самой кромки воды застыла, колени обняв свои да о судьбинушке несправедливой своей думая.

Я очередной раз тяжело вздохнула, на отражение глядя, да только друг мой старинный головою покачал:

— Ты бледная, как поганка. – Он завис около меня на ветви ясеня, да тростинку от себя отбросил, что жевал до того, продолжив: — Иди хоть муху съешь, себя порадуй. – Шутка была не смешная, и не актуальная нынче, поэтому я только отмахнулась от него:

— Иди лесом.

Мы помолчали ещё немного, вслушиваясь в звуки природы да воздух вдыхая, как он тихо молвил:

— С бабкой говорила? – Я поёжилась, как будто холодно мне стало от слов его:

— Нет. Видеть ее не желаю. Никогда.

Леший только вдохнул тяжело:

— Руса, это ее суть. Русалки не меняются. – И головою покачал: — Ты себе только хуже делаешь злобою этой обрастая. – И каждое слово ведь его правда была. Такова была натура русалочья, если можно так сказать. Ни души, ни тепла в них быть не может, да только как вышло, что мама моя другая была? Верно этого я не узнаю, поэтому и тихо проговорила:

— Я знаю, что хуже себе делаю. Что сделанного не воротишь, да только как… — Я руками взмахнула, головою в бессилии покачав и на друга глянув: — Просто это все разом навалилось на меня. Мне обдумать все надо, но не злиться при этом я не могу. Не понимаю, как можно столько злобы в себе нести.

— Можно, Руса. – Вздохнул он, с ветки своей слезая да около меня присаживаясь: — В мире много плохого. Главное самому таким не стать, а что до выбора других… Нужно принять, что не все от тебя зависеть может.

— Мне тяжко от мысли, что у меня все отобрали по вине одного. Всю жизнь я винила себя, что не такая, как ей нужно было, а оказывается права была, когда себя отстаивала. – Я всхлипнула, голову отвернув, на что Леший меня по плечу успокаивающе погладил:

— Себя отстаивать всю жизнь надо. В мире будет много тех, кто лучше тебя знать будет, как тебе жить надобно, и бабка твоя красочный пример тому. Она тебе внушила своё виденье мира, но ты из теста другого, поэтому боролась как настоящий борец за себя и суть свою. Теперь понимаешь, что права была, когда собою была? – Я кивнула, как он вздохнул: — А к отцу ходила?

Я вздрогнула, плечи сжав:

— Нет.

— Почему? Неужто боишься? Василиса, это уже не дело. – И это его «Василиса» болезненно в сердце отдало, поэтому я губы поджала, потихоньку злиться начиная от правильности слов его: — Он твой отец, сколько не избегай этого. Вам нужно поговорить.

Как будто я сама того не понимала, да только разница есть между пониманием и действием. Страшно было, тревожно до того, что аж сердечко в панике замирало. Видно, то у меня на лице промелькнуло, поэтому Леший тихо уточнил:

— Так дело в нем? В Иване. – И тише добавил: — Слишком много на тебя свалилось переживаний, да краса? Больно?

— Не говори о нем. – Просипела я, голову к коленям сгибая. – Больно. Очень. Так сильно скучаю по нему, что ни спать ни есть не могу.

Повисла тишина, пока руки мои от правды сказанной заледенели.

— Попрощаться нужно было. – Печально прошелестел голос, и я почувствовала, как друг меня за плечи обнимает, дабы согреть да успокоить, хоть мне совсем другие объятия нужны были сейчас: — Тебе бы легче было. А лучше вообще не расставались да поговорили откровенно.