Царевна, спецназ и царский указ
Шрифт:
— Причем тут… — Алька почувствовала, как закипают в глазах злые слезы, и поняла, что лучше не договаривать. Ясно ведь, что Наина просто хочет от нее отмахнуться. Вот и говорит о всякой ерунде, никакого отношения к сути дела не имеющей. И ни до чего они не договорятся. Значит, и реветь при сестрице — глупо. Ни к чему ее напрасно радовать.
Развернулась она тогда, да и ушла, хлопнув дверью. И на следующий год уж не ждала никаких чудес. Только время отсчитывала — вот выйдет замуж, станет царицей… будут снова люди вокруг веселыми и радостными, будут огни в небе, потехи, будут петухи на палочках, и — ладно, пусть уж — печатные пряники со светлым ликом. Все будет еще. А уж каких
В это утро, проснувшись еще до петушиного крика, Алька не стала спешить открыть глаза, позволив себе еще чуть понежиться. И поймала себя вдруг на том, что ровно как в детстве ждет от этого дня какого-то чуда. Может, именно сегодня Елисей наконец найдет ее?
Это ведь как выходит — лет ей уж теперь и вовсе страшно сказать сколько. А она не замужем по сей день!
Вот странно — в последнее время царевна будто и вовсе перестала вспоминать о женихе. Неужто забыла, перестала ждать? И неправда вовсе! Алька даже сама на себя рассердилась. Не вертихвостка же она какая. У нее любимый есть. Вот примчится он сегодня…
Хотя если просто так примчится, пусть бы даже и с букетом, оно не больно-то романтично выходит. Как-то ведь Алевтина раньше представляла встречу… ах да, надо, чтобы она в беду сначала попала! Богатыри вот все осложняют, непременно ведь спасать кинутся поперед жениха. Да и сама она уже привыкла оружие у пояса носить, от завалящего какого чудища небось и своими силами отобьется. Надо, значит, в какую-нибудь такую беду попасть, чтоб ни сама она спастись не могла, и никто из богатырей не сумел выручить. А тут — Елисей, на белоснежном коне, с огромным букетом…
В царевнином воображении Елисей героически хлестнул букетом по морде напавшее на нее чудище. И Алька успела решить, что что-то здесь как будто все равно не совсем так. Но додумать мысль ей не дали — заголосил петух, затопотали по лестнице богатыри, а там и по стенке у ее занавески стукнул кто-то — разоспалась ты, мол, нынче, царевна.
Алевтина печально вздохнула. На пробежку пора. Да и кашеварить, кажется, ее черед нынче.
Голубь прилетел после обеда.
Ничем этот день не отличался от прочих — да и должен ли был отличаться? Как всегда, утром была пробежка и тренировка, как обычно, затем нашлась тысяча хлопот по хозяйству. Да и то — не от суровых же богатырей знаков внимания ждать! Глупости вот еще. Алька и не ждала.
А после обеда прилетел голубь. Это тоже не было чем-то особенным — голуби с призывами о помощи прилетали едва ли не каждый день. И Алька давно отчаялась напрашиваться в компанию с теми, кто отбывает на очередной подвиг. Все равно никогда не берут.
Разок зимой было, правда — в ближней деревне в колокол ударили, а богатыри, что на хозяйстве оставались, в тот час на охоте были. Так все и отправились проверить, что за напасть стряслась. Вместе с царевной. Как оказалось, большой беды не случилось — шуликун из проруби выбрался, а дел натворить пока не успел.
Эта нечисть злобствовала только зимой, да и то недолго. Да и нечисти-то той — Михайле едва по колено будет. Правда, с собой мелкий паскудник таскает раскаленную сковородку вдвое больше себя. А выглядит он как уродливый человечек с лысок, какой-то заостренной кверху головой. А еще он, как змей небесный, умеет огнем дышать. Хоть и не с такой, конечно, силой — сколько там огня из того коротышки выйдет! Чаще всего возле своей проруби крутится, пьяного и утопить может. Но как в селе появится — может и ребенку навредить, обжечь, сковородкой пришибить, а то и в воду заманить.
Вовсе извести шуликуна
только колдуну под силу — да Ратмир в тот день, как на грех, улетел куда-то с утра.Впрочем, и без колдуна справиться с шуликуном не такое уж дело большое — надобно его назад в прорубь загнать, тогда он больше этой зимой не выберется.
Вот и гоняли его Светик, Алька, Анжей и Олешек с визгом и улюлюканьем по всему селу, щитами от огня прикрываясь да снежками в пакостника пуляясь. Царевне косу все же припалило — пришлось после обрезать почти до середины. Ну да она и страдала о том не больно крепко — все равно коса в бою только помеха. Да еще и дергают за нее все, кому не лень. То Светик, то Анжей. Последний, правда, как поссорились, так и перестал.
А тогда о ссоре будто на часок забыли оба. Уж больно азартно пакостника к проруби было гнать. А после, как он уж и занырнул, а запал у всех еще не закончился, принялись снежками друг в друга швыряться с хохотом и воплями. Благо, крестьяне боялись из домов носы высовывать, пока охота идет. Небось, решили, будто нечисть напоследок беснуется.
Словом, охота на шуликуна была веселой и не особенно опасной. А на иные дела, посерьезнее, царевну по-прежнему не брали.
— Разбойники, — хмурый Михайла скомкал бумажку с посланием. — Пришлые, похоже. В лесу у западной границы, на торговом тракте засели. Отряд стражи на них посылали уж — выследить не смогли. А эти обнаглели совсем, сказывают. Купцов проезжих грабят, крестьян в страхе держат, девок…
Тут глава отряда осекся, покосившись на Альку, и после паузы заключил:
— Словом, ехать надо.
И тут царевну точно под локоть кто толкнул. Эдак ведь до морковкина заговенья можно чуда-то ждать! Так, может, самой его себе сделать?
— А если…
Богатыри уставились на нее с изумлением.
Широкая проселочная дорога, отделившись от торгового тракта, вела к одному из окраинных сел напрямки — через лес. По вечернему времени на дороге было пустынно, однако двое, сидевшие на облучке телеги, казалось, ничуть не боялись ни надвигающейся темноты, ни диких зверей. Ничего удивительного, в общем-то — крестьяне с детства темноты бояться не приучены, да и в лесу себя ровно дома чувствуют. А чего бояться, ежели и нечисть там вся знакомая, и как задобрить ее, известно! Да и от дикого зверья в каждом крестьянском доме амулет заговоренный найдется. Слабенький, да уж дурного волка от грибников-ягодников, али вот от телеги, отпугнуть всяко хватит. Поговаривали, правда, что разбойный люд в этом лесу шалит в последнее время — да, видать, не все те разговоры слыхали.
В том, что эта парочка роду именно крестьянского, сомнений бы ни у кого не возникло. Да и откуда-куда они едут — угадать не труд. Телега большая, добром не гружена, едет со стороны города — стало быть, на ярмарку ездили, а теперь, расторговавшись, с деньгами домой поспешают. Может, пряжу да сукно продавать возили, что бабы со всего села за зиму напряли да наткали. Может, еще какое бабское рукоделие. Может, остатки свеклы да морковки из подвалов — еще прошлогоднего урожая. А может, еще чего.
Лошадка в телегу была запряжена добрая, крепкая, не сдыхоть какая. Да и сами крестьяне казались зажиточными — одежда новая, чистая, нарядная даже.
Правил повозкой совсем юный парень в просторной рубахе и лихо сдвинутом набекрень картузе. Босые ноги в полотняных штанах, закатанных по колено, он свесил через край телеги. Восседавшая рядом с ним девица громко и неумолчно щебетала. Эта, напротив, подобрала ноги под себя, так что из-под сарафана их и не видно было. На коленях она держала корзинку, накрытую тканью.