Царица Савская

Но и Соломон не стал счастливым. Ножки трона начинает неумолимо подтачивать «цирон», насекомое, которое обычно живет в навозной куче. Однажды трон рухнет, а вместе с ним и власть Соломона. Трон и великолепие царя стоят на «дражащих ногах»! Это место Нерва ль явно отыскал в исламской легенде о царице Савской. Разве однажды царица не показала жемчужины, которую нужно было просверлить? А разве Соломон не принес жука, который это сделал и протянул сквозь просверленную жемчужину крученую нить? У Нерваля жук превратился в навозное насекомое, которое подготовит конец царской власти Соломона. Итак, Адонирам убит, Соломон унижен, его власти грозит конец, царица Савская исчезла в просторах пустыни! Было ли это последним словом Нерваля?

Отнюдь! Если царица столь явно отвергла царя, то поэт должен еще теснее с ней соединиться! И произошло это ошеломляющим образом! Еще в 1841 г. Нерваль был помещен в парижскую лечебницу для душевнобольных, с 1850 г. его состояние все сильнее ухудшалось. Но душевное расстройство сочеталось с ясностью ума. Когда «произошло слияние грез с реальной действительностью», отягощая его все новыми лицами, когда безостановочно происходил распад личности, его память, остроумие и удивительное красноречие сконцентрировались на одолевавших его видениях. Он зафиксировал то, что должно было его уничтожить: он написал хронику деградации, в котором смешались вымысел и правда. Его новелла «Аврелия», последнее произведение Нерваля перед тем, как он повесился в темном парижском переулке, рисует нам историю этой жизни.

Аврелия — это актриса Женни Колон, потеря которой, по-видимому, неизлечимо травмировала Нерваля. Ее смерть побудила его сделать бессмертной свою утраченную возлюбленную в памяти и фантазиях. Она одолевала его во все новых образах, связанных с воспоминанием о матери, но носящих также черты «ангела меланхолии». Он видит сад, который приобретает черты предмета его любви, но картина жизни преображается в мертвый кладбищенский пейзаж. Его одолевает ужас, несмотря на то, что Аврелия воскресает в образе апокалиптической мадонны с лицом Изиды, символа всех образов, которые поэт раз и навсегда полюбил. Но картины безудержно растворяются во фрагментах грез, и вот перед нами последнее появление Аврелии:

«Моя подруга отправилась рядом со мной на белой кобыле с голубым чепраком. Она сказала мне: «Мужайся, брат! Это последний отрезок пути!» Ее широко раскрытые глаза поглощали просторы, и длинные волосы, пропитанные ароматом Йемена, развевались по ветру. Я узнал божественные черты мессии. Мы с триумфом полетели туда, и наши враги лежали у нас под ногами. В небе нас сопровождал удод, и лук из света сиял в руках у Апполиона. Волшебный рог Адониса снова зазвучал в лесах».

Это вознесение Нерваля на небо, инверсия душевного сошествия поэта в ад, происходит в сопровождении Аврелии (царицы Савской), а между ними скачет победоносный мессия. Для нас, узнавших долгую, многовековую жизнь повелительницы Сабы, это является потрясающим документом. Мы снова видим ладановый пейзаж ее йеменской родины, кочевую жизнь царицы, глаза, о бездонности которых сообщал Гонорий, длинные волосы, напоминающие нам о грозной Лилит. Так же как и в Средневековье она появляется «приносящей души». Все это переносится в глубинный поток фантазии угасающего поэтического гения. С полным правом мы можем утверждать: царица Жерара де Нерваля является самым необычным изображением этого персонажа, которое нам до сих пор встречалось.

Рядом с ним бледнеют другие творения романтически родственных душ, например, роман Шарля Нодье «Фея хлебных крошек», написанный еще до Флобера и Нерваля, роман английского романтика Л. Аберкромби «Эмблема любви» и «Билкис и Соломон» Джона Фримена. Артур Саймонс, находящийся под сильным влиянием Нерваля, написал эпическую поэму «Возлюбленный царицы Савской», вышедшую в свет в 1899 г. Там разворачивается история любовного треугольника, Соломон появляется в прежнем блеске, ему не страшен никакой Адонирам. Правда, Саймонс нетрадиционно трактует отношения любви и мудрости и заставляет Соломона говорить неслыханные вещи. Мудрость — это «болезнь» любви, вот что мы слышим, но это совершенно понятно, если иметь в виду чопорность викторианской эпохи. Однако царица продолжает высоко держать знамя мудрости, так что в конце, хотя и немного «невразумительно», любовь и мудрость воссоединяются. Там нет и следа от раздвоенности Антония или Жерара де Нерваля. То, что поэтически выражено в произведении, гармонично сочитается с чувствами и мыслями бюргера.

Это же относится и к истории Вильяма Батлера Йетса, который посвятил царице Савской три стихотворения. В 1919 г. Соломон целует лицо, колени и глаза царицы, и их беседы бесконечно и непрерывно вращаются вокруг таинств любви. Конечный итог земной мудрости таков: любовь «как конь бежит рысью по кругу в огороженном выгоне», но это поэтически так безгранично, что даже мир стал тесным выгоном.

В стихотворении «К женщине» (1919 г.) Йетс пошел еще дальше. Соломон может обрести мудрость лишь когда разговаривает со своими женами; это они способствуют возрастанию мудрости. Но что значит мудрость? Йетс не грезит о безобидном Нечто, наоборот, то, что ему удалось, это непрямая, но тем не менее однозначная «эротизация» того, что до сих пор считалось свойственным царице:

Когда царица Савская была его возлюбленной, Когда она повелевала железом, Когда оно от огня в кузнечном горне Пенясь стекает в воду: Острота ее желания Наполняла и опустошала ее, Счастье приходит во сне, Дрожь сливает ее в одно целое.

В загадочном стихотворении 1921 г. «Соломон и ведьма» Йетс рисует картину «масла и фитиля, которые горят вместе» опять неприкрытый намек на эротически-сексуальное. Но останавливается ли время, заканчивается ли мир в любовных объятиях, фон остается мрачным и тревожным, ибо любовь несет в себе «жестокость». Подобно «паучьему глазу», она запечатлевает кроме радости также боль и страдания. «Быть может, брачное ложе приносит отчаяние», — вздыхает поэт. Но его последние слова таковы: «О Соломон, дай нам еще раз попытаться». Великие «Да» и «Напрасно» совмещаются в царице Савской, которая, возлежа на «поросшем травой лугу», дарит «дикие» лунные минуты.

Проявление «романтической» многозначности свойственно также и норвежскому писателю Кнуту Гамсуну, который называл свою возлюбленную царицей Савской. 9 декабря 1888 г. в «Гетеборгской газете» выходит его статья, обсуждающая картину Юлиуса Кронберга, посвященную царице Савской:

«Она — это современная эфиопка девятнадцати лет, стройная, соблазнительно прекрасная, величие и женщина в одном лице… Левой рукой она приподнимает с лица вуаль и направляет свой взор на царя. Она не темнокожая, даже ее черные волосы скрыты под серебряной диадемой; она выглядит как европейка, которая путешествовала по Востоку и загорела на солнце. Но ее глаза темного цвета, что выдает ее происхождение, их одновременно тяжелый и огненный взгляд заставляет вздрогнуть зрителя…»

Даже Гамсун, отнюдь не романтик, «романтически» относится к царице, она представляется ему двоякой — ее образ переливает разными оттенками, между притягательным очарованием и зловещим демонизмом.

Они были отданы на произвол колониализма в Африке, с 18 в. их увозили в Америку из западноафриканских государств. Оторванные от родины, миллионы рабов гнули спины на плантациях Южной Америки. После Гражданской войны чисто формально уравненная в правах, но не в общественном и культурном отношении, «низшая раса» в течение долгого времени подвержена дискриминации! И не только в Америке и Африке, это относится и к черным африканцам, которые на Антильских островах, на Ямайке и Гаити находились под португальским и французским господством.

И тем не менее их самосознание не было сломлено угнетением, не погибло под жестоким гнетом. Сформировать «черное» самосознание было к тому же бесконечно трудно, потому что не было основной национальности и отсутствовал общий культурный опыт. Только в песнях, танцах и преданиях сохранилась первоначальная общность.

В 1748 г. на острове Барбадос родился некий Принс Холл, сын англичанина и «свободной» негритянки. В 1765 г. он приехал в Америку и обосновался в Бостоне. Днем работал, ночью учился, чтобы стать проповедником. Через десять лет Принс Холл — признанный лидер черной общины в Бостоне. Он принимал участие в борьбе за независимость против англичан и отличился в легендарной битве у Банкер Хилла. Инициатором освобождения чернокожих он стал прежде всего благодаря тому, что являлся основателем «цветного» масонского ордена в Америке. В 1784 г., преодолев многочисленные препятствия, был избран главой «Африканской масонской ложи». Масонское движение быстро распространилось среди чернокожих, в нем действительно царили товарищество и братство.