Царская чаша. Книга 2.1

Наверху же княжна, пристально теперь рассмотренная матерью, оглядывала с детства знакомые углы и окна, и словно впервые видела. Так успела отвыкнуть… Конечно, тут всё было родным, милым, своим, уютным… Особо тронул вид девичей постели, на шерстяном пёстром покрывале которой устроилась спать Мусенька. Княжна погладила её и чуть не всплакнула. Каково будет в Елизарово, в новом доме, нарочно для них с Федей выстроенном, и где всё давно для жизни готово, по словам свекрови?.. Так ли, как у них в Верхнем Стану? Похоже, наверное, как все боярские усадьбы вдали от города.

– Матушка, ты наезжай уж к нам после, летом, как в вотчине будете. А от нас до Елизарова рукой подать ведь, рядом, – княжна уже успела похвалиться обновками и подарками, пересказать всё, что хотела, чтобы успокоить её, описав своё бытьё в мелочах, и уверить, что всё у неё в мужнином доме порядком. Но взгляд матери странно беспокоил, будто не очень ей в это верится, и что-то такое она своё подозревает, и княжна, не выдержав этих поджатых губ и взоров уклончивых, прямо спросила, что её так беспокоит. Княгиня будто бы смутилась, сослалась, что давно не видала её, и что будто бы она похудела. На что нянька возражать тут же стала благостно, что вовсе и нет, а напротив, похорошела только, а в прочем, в своей поре, как и была – красавица как есть. Княжна была благодарна ей… Вскоре снизу поднялась Таня, стукнула в дверь горницы, сказала, Фёдор Алексеич просит её поспешать, пора им, а то завтра чуть свет ему во дворец уже. Сказать честно, княжна и рада была уже завершить беседу, не зная, про что ещё поговорить. На самом деле, рассказать не пересказать ей было всего за это время, но… то не для чужих ушей, и тем более – материных… Затаённо улыбаясь в душе, она поднялась идти вниз. Тут мать всё же взяла её за руку и отвела в сторонку, и, повздыхавши на все лады, (а княжна знала эти вздохи и ничего приятного от них не ждала обычно), с нянькой переглянувшись, тихонько спросила снова о здоровье, со значением этак.

– Да хорошо же всё, матушка! Что ты, право…

– Да не про то я… Сколько уж ты замужем?

– Да четыре месяца… уже…

– То-то и оно, четыре месяца, – княжна опять мельком глянула на няньку, так кивнула быстро, и, заметивши это, княжна отчего-то начала злиться. – А ты всё праздна… как видно, – со всевозможной кротостию подытожила княгиня. И тут до княжны дошло, про что это она. Краска бросила ей в лицо, захотелось бежать скорее, но мать, видя её страшное смущение, удержала за рукав, приобняла, и совсем шёпотом, таким, каким всегда ей наставления начитывала, так что от её пожеланий добра неловко делалось и провалиться хотелось, продолжала допрос:

– Варенька, всё ль меж вами… с мужем-то… ладно? М? Не таись, я мать твоя, и всё знать должна, об тебе заботясь!

«И никто, даже мать родная, не вправе тебе указывать теперь!» – отчётливо прозвучал его голос. Княжна овладела собой, перевела вздох и приготовилась быть терпеливою до конца.

– Всё меж нами ладно, как положено быть супругам.

– А что ж тогда?.. Или редко навещает тебя? В спальне, то есть.

Что за мука! От околичностей этих провалиться мечтается! Княжна собрала всё здравомыслие, чтоб отвечать уместно. В глубине разума понимая, за что мать беспокоится, и про что пытается разузнать всеми благовидными предлогами.

– Матушка, так служба у него какая! При царе не только день ведь, и ночь иную надо быть… Куда царь – туда и он. А как дома – так и видимся, конечно, как по порядку брачному положено!

– Ну ладно, ладно, это я так! – и она отпустила, наконец, донельзя измученную этим дознанием княжну.

Не чая как, она простилась со всеми. Переобнимались, по сто раз пожелавши блага всяческого и наказавши впредь друг у друга в гостях бывать как можно чаще.

Неприятный разговор миновал, но слова матери почему-то засели, и она впервые задумалась над ними… И противный червь, неприятный и тревожащий, загнездился где-то внутри потаённых мыслей. «Всё праздна», – это ж надо этак высказаться… Но то была правда.

Проводивши дорогих гостей, опять, как водится, слезами и напутственными молитвами, княгиня к себе поднялась, и с нянькою там возобновила беседу, касаемую дочери.

– Да быть не может, что Варя неплодна, – в который раз сокрушалась она, и истово крестилась на нарочно приобретённую в Новодевичьем икону Зачатия благочестивой Анной Пресвятой Богородицы. – Если в ком и есть изъян, не в ней. В нашем роду все чадородием богаты.

Нянька, отдыхая от сегодняшнего волнения, сложивши на переднике руки, восседала на застланной тёплым ковриком лавке и размеренно, точно дьячок в прицерковной школе 4 , начитывала княгине, тоже в который раз:

4

Распоряжением царя Ивана IV и под присмотром митрополита с 1567 года было велено устраивать школы при монастырях и церквях, в которых могли бы по желанию родителей обучаться азам грамоты и счёта, а также Закону Божию, все способные к этому дети, вне зависимости от сословия. Государственная машина управления через местные Приказы требовала всё большего числа грамотных чиновников и делопризводителей. Также было постановлено учреждать при этих заведениях ремесленные классы, иконописные и певческие школы.

– Матушка моя, ну к чему же сразу изъян! Сама суди, вот как Танька говорит, что дай Бог день на неделе молодые вместе спать ложатся, и встают вместе, а почему? А потому, что то он на службе, то день постный, то не пост – да он укатил в Слободу на десять дён, то дома он – да недужила она простудою, то подол в красных цветах, а там опять – служба, пост или ещё чего. Ну и конечно, некогда им было побыть как следовать, обстоятельно то есть.

– И что же, за всё время ни дня единого не выпало так, чтобы удачно?

– Стало быть, не выпало, да.

– Ой, не знаю, ну дай Бог, чтоб в этом только дело. А надо всё равно от сглазу осторожиться бы. Чую, завистники это.

– Я Таньке наказала про то Вареньке намекнуть. Не помешает…

– Спасибо тебе, Тимофеевна, только ты меня и утешаешь… Ой, что делать, не знаю, с Василием Андреичем тоже. Ты подумай! Федю в поход брать решил! Зачем это, куда спешить-то! Мал ещё… Все разъедутся, один Ванюша при мне и останется… – и княгиня заново по кругу пошла перебирать все напасти. Вскоре она ослабела, сказалось недомогание после той тяжкой болезни грудной, и была уложена Тимофеевной в постель, с кружкой горячего брусничного питья с мёдом, отдыхать до утра.

По возвращении и княжна почувствовала себя уставшей смертельно. Во дворе продолжали грузиться третьи сани, в кухне всё что-то бряцало и ухало, топот ног и сдержанные переговоры по всему дому, кроме теремной части его, не умолкали. Наперво брали и провизии, и конского корму, а там от царицына двора по росписи будет довольство всей женской половине семейства с людьми отдельно.

Уложивши самолично украшения свои, которых набралось на целый большой и три малых ларца, и венчальные рубахи с поясами, к коим никому она даже прикасаться не позволяла, все гребни, зеркальца, щёточки, щипчики и ножнички, а также туес рукоделия и ларь с книгами, прочее всё поручила заботам своих девушек. Сама же пошла на голос Арины Ивановны где-то в её половине, узнать, не помочь ли чем.

– Варенька, ты ступай, спасибо, милая, я уж тоже на сегодня завершусь, а завтра у нас целый день ещё. Главное всё собрали, кажется… – Арина Ивановна, воодушевлённая скорым возвращением в любимое Елизарово, сама себя превзошла в живости участия в этой кутерьме, но и она выбилась из сил, и сидела на краю своей постели, осматривая изрядно опустевшую горницу прекрасными утомлёнными очами, к которым так шёл её новый персидский кашемировый палантин изумрудной зелени, подаренный недавно сыном. – Ну а уж что забыли, с оказией доведёт кто потом… А Федя-то наш где? Отыщи его, да пришли ко мне, душа моя, на два слова… И Пете уж скажите тоже, пусть угомонится, коли всё своё собрал, без него управятся. Ему б только не спать, а гонять до упаду…

Ничего радостнее такого поручения за весь день не было. Она побежала вниз, ликуя, и почти сразу попала в объятия мужа, как раз навстречу шедшего. И здесь, в полутьме перед лестницей, они задержались, без слов, только с горячим дыханием и блужданием рук, и касаниями губ, и было в этом что-то воровское, скрытное, нарочито дерзостное, будто они не супруги законные, а парень с девкою, которых Лад застал внезапно в чужом доме… Кто-то прогрохал сапогами мимо проёма сеней, таща припасы наружу к возам, и голоса прошли совсем рядом, и они оторвались друг от друга, задыхаясь и улыбаясь, и как раз показались Таня с Нюшей. И замерли.