Царский духовник
Шрифт:
— Алексие! Взял я тебя из нищих и самых незначительных людей, слышал я о твоих добрых делах и теперь взыскал тебя выше меры твоей, для помощи души моей, хотя твоего желания и нет на это, но я тебя, и не одного тебя, но и других таких же, кто б печаль мою утолил и на людей, врученных мне Богом, призрел, поручаю тебе принимать челобитные от бедных и обиженных и разбирать их внимательно. Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных, не смотри и на ложные слезы бедного, клевещущего на богатых и ложными слезами хотящего быть правым, но все рассматривай внимательно и
Внимательно выслушал Адашев слова своего повелителя и почтительно ответил ему:
— Все исполню, что повелишь ты мне, государь, не уклонюсь ни от какого дела.
— Ведай по-прежнему наши сношения с землею, это твое главное дело, присматривайся и к заморским делам, хотя и ведает ими другой, а все ж тебе не мешает меня для-ради надзор иметь. Закон бы других государств не лишним было бы изучить, ты, Алеша, горазд на это и с людьми Немецкой земли мороковать умеешь.
Адашев с благодарностью наклонил голову перед царем. Сильвестр, молча слушавший Иоанна, хотел удалиться.
— Постой, отче! Теперь хочу с тобой поговорить… Попомнил ты мой наказ тебе?
— Какой, великий государь? Не мало было мне наказов от твоей милости? — с недоумением спросил духовник.
— Ин забыл? Книжечку малую обещал ты мне написать об укладе, как жить должно по истине, по христианскому обычаю.
— Не запамятовал о сем, государь, как час свободный выпадет, пишу и размышляю.
— Ну, хорошо, пиши не торопясь! Есть у меня еще работа для тебя с Алешей вместе…
Адашев, отошедший во время разговора царя с Сильвестром, придвинулся.
— Исполним все, что ты нам повелишь, царь-батюшка!
— Тяжебная волокита запутана уж больно, никто, ни дьяк, ни сам виновный не знает, что и как… Распутать все бы надо, составить книгу «Судебник», все выяснить, законы все в нем объявить, чтобы повадки кривде не давать и правде дорогу широкую открыть!
— По воле твоей исполним все, великий государь, — отозвался Адашев, — просмотрим, сыщем все мы с отцом Сильвестром и книжицу изрядную составим.
— Отца моего, владыки Макария, совет примите, он ветх годами, но разум у него и свеж и молод, — упредил будущих составителей «Судебника» царь, высоко ставивший знания и ум митрополита.
— Теперь ступайте, я отдохнуть прилягу, устал, — закончил беседу с ними Иоанн, отпуская обоих любимцев.
XXIV
Нелегкую задачу возложил государь на Адашева и Сильвестра: пересмотреть, исправить устарелые законы, отмести все ненужное в судебной волоките и дать возможность суду здраво разбираться в тяжбах. Только таким испытанным людям, как Адашев и Сильвестр, мог Иоанн поручить столь важный и ответственный труд. Это он сознавал сам отлично и, уверенный в их силах, поручил им «очистить правду, низвергнуть кривду», полновластно хозяйничавшую по тяжебным делам.
Косо посматривали на царских любимцев дьяки и подьячие, «в приказах поседелые», повытчики и ярыги, всем им, согласно желанию царя, приходилось тяжело: брать «мзду» безнаказанно с ответчика и с жалобщика одновременно являлось невозможным да и с одной стороны это было теперь опасно.
Взвыли люди судейские, кормившиеся от тяжебных дел, повсюду по городу, по
торгам, по сборищам народным костили царских любимцев.— По старине жить ныне недолжно, — говорил подьячий Анисимов кучке праздного люда, — опричь того новые законы вводить надумали, простоту нашу родную загубить хотят, — притворно всхлипывая, продолжал он, — ой, много власти дает им царь-батюшка, не претит их запрету.
— Да ты о чем толкуешь-то? — сурово спросил подьячего степенный торговец.
— Как о чем, мил человек, об озорстве попа Сильвестра да Алешки Адашева, облестили они царя-батюшку, по-своему ему голову кружат, верных бояр к нему не допускают.
Но, видимо, московскому люду хорошо были знакомы порядки этих «верных бояр», недоверчиво слушала толпа подьячего, а как только он упомянул о боярах, так сейчас же заволновалась.
— Ты чего зря мутишь-то народ, подьячий? — послышались голоса. — Что клеплешь неправду на хороших людей?
— Хороших! — огрызнулся Анисимов. — Тоже сказал, хорошие!
Слова подьячего еще больше раззадорили толпу.
— Братцы, что он наших радельников забиждает, — крикнул небольшой мужичонка с рыжей бородой клочьями, — ведь они за нас, за земских, стоят, насупротив бояр идут.
— Истинно так, — откликнулся прежний торговец, — не слушайте его, братцы, гоните в три шеи!
Но подьячий, заметив недружелюбное отношение толпы, бросился бежать. Толпа загоготала.
— Лови его, держи! Ишь, какой смутьян объявился! Из этого можно было видеть, какою любовью и доверием пользовались у народа оба царские любимца.
Благодаря им, плотно объединилась Северо-восточная Русь, упрочилось государство, окрепло могущество Москвы.
Сильвестру удалось обуздать властолюбивого, отчасти уже распутного Иоанна и сделать из него доброго мужа и семьянина. Объяснить это случайностью было бы слишком рискованно. Сильвестр настойчиво добивался получить влияние над юным государем, и только это помогло ему покорить страстную, ничем не сдерживаемую натуру молодого правителя. Незаметно, но постепенно направлял он ум и мысли Иоанна к совету «мужей разумных и совершенных».
— Великий государь, — настойчиво повторял духовник, — избери ты себе предобрых и храбрых советников в военных и земских делах, так как без их совету ничего устроить нельзя.
Изумился Иоанн подобной речи своего духовника, он привык с малых лет видеть и слышать, как приблизившиеся к нему бояре-любимцы старались столкнуть каждого, пытавшегося войти в милость к государю: его поражало подобное независимое отношение Сильвестра к другим боярам и советникам.
Адашев был уклончивее, но тоже старался не вредить никому из бояр.
Влияние Сильвестра на дела государства было большое, но он умел так незаметно влиять на государя, что последний никогда не мог подумать, что следует советам своего духовника. Это не обижало самолюбивого Иоанна и не порождало его неприязни к Сильвестру.
XXV
Прошло еще два года мирного царствования молодого царя. Счастливый в семейной жизни, окруженный преданными ему людьми, зорко смотрящими за его интересами и за славой и благоденствием родной страны, Иоанн настолько нравственно изменился, что народ назвал его «Боголюбивым» царем.